Чернобыль: История ядерной катастрофы

Молодой инженер не мог решиться на такое сходу. Он спросил совета у жены. Валентина настороженно восприняла приглашение на АЭС специалиста по турбинам, не знакомого ни с ядерными реакторами, ни с атомной энергетикой в целом. Но в Киеве Брюханова заверили, что все электростанции похожи друг на друга. Так думали и в Москве. Инженеров, подготовленных к постройке атомных станций, практически не было: мирный атом для Советского Союза был еще в новинку. Брюханов отбросил колебания. Но прежде всего ему пришлось в полевых условиях учиться делу вроде бы более понятному – строительству громадных зданий. Задача оказалась трудной и поначалу неблагодарной. Директор призрачной тогда еще станции чуть не раскаялся в своем выборе, но позднее понял, что не ошибся.

В интервью по случаю пятидесятилетнего юбилея (в 1985 году) он заявит корреспонденту, что ни о чем не жалеет[27 - Шуневич В. Указ. соч.; Medvedev G. The Truth About Chernobyl / Foreword by A. Sakharov. New York, 1991. P. 41–42; Болясний О. Прискорення тривалiстю вiсiм рокiв // Киiвська правда. 1985. 1 грудня.].

Еще меньше причин о чем-либо жалеть было у Брюханова в марте 1986 года, когда он на служебном автомобиле ехал с киевского вокзала в Припять. Перед ним лежала узкая автострада в две полосы. Снабжение ЧАЭС и прилегающего к ней атомграда во многом зависело от этой дороги.

Водитель Брюханова мог бы проехать по ней с закрытыми глазами – директор то и дело мотался между Припятью и Киевом. Партийное начальство, руководители министерств и главков находились в столице Украины, и Брюханов часто ездил туда на совещания. Подписи и печати под официальными документами можно было получить только в Киеве. Добрых два часа за окном проплывали пока еще заснеженные леса, и вот наконец показался райцентр. На въезде в Чернобыль они миновали знакомый бетонный знак с названием города, потом – памятник Ленину. Немного дальше простиралась центральная площадь, довольно большая для городка с населением, не превышавшим 14 тысяч человек.

Несмотря на строительство атомной электростанции, на стремительное развитие Припяти в десяти минутах езды на северо-запад, Чернобыль загадочным образом почти не изменился за предыдущие двадцать, а то и сорок лет – с тех времен, когда его имя мало кому что-нибудь говорило. Атомград служил символом будущего – научно-технического прогресса и социализма, – а райцентр пребывал в плену аграрного прошлого. И сам городок, и пристань на реке, которая кормила многие поколения чернобыльцев, пестрили дореволюционными зданиями.

Первое упоминание о Чернобыле в Киевской летописи датируется 1193 годом. Он стоял в охотничьих угодьях киевских князей, чьи предки правили огромной страной от Карпат до Онежского озера. Происхождение топонима летописи никак не поясняют, но исследователи позднее укажут на изобилие в округе полыни обыкновенной – Artemisia vulgaris. Этот кустарник легко узнать по темному стеблю, потому в народе его окрестили «чорнобыль» (ударение падает на предпоследний слог). Растение дало название городу, из-за чего потом Чернобыльскую аварию стали увязывать с библейским пророчеством о звезде Полынь.

Откровение Иоанна Богослова гласит: «Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде „полынь“; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки». В этих стихах речь идет не о полыни обыкновенной, в честь которой назван город, а о полыни горькой – Artemisia absinthium. Тем не менее очень многие (в том числе Рональд Рейган) поверили, что автор Апокалипсиса предсказал Чернобыльскую катастрофу[28 - Ипатьевская летопись // Полное собрание русских летописей. М., 1998. Т. 2. Стб. 676–677; Heilmeyer M. Ancient Herbs. Los Angeles, 2007. P. 15–18; Wright C.W. Artemisia. London, 2002; Откровение 8: 10–11; Cannon L. President Reagan: The Role of a Lifetime. New York, 1991. P. 860.].

Что бы ни говорилось в Библии, Чернобыль долгие века оставался одним из центров Полесья – обширного и малолюдного региона, сплошных лесов и болот. После киевских им стали править великие князья литовские, а затем – польские короли. В середине XVII века городом овладели казаки Богдана Хмельницкого, но Чернобыль остался в пределах Речи Посполитой и в собственности магнатов. История обошла вниманием большинство его жителей и даже хозяев – за исключением красавицы Розалии Любомирской. Она родилась в семье Ходкевичей, которым и принадлежал город, вышла за князя Любомирского и на свою беду уехала в охваченный революцией Париж. Якобинцы отдали ее под суд как заговорщицу: слишком уж тесные знакомства она завела среди французских аристократов. Розалия Любомирская сложила голову на гильотине двадцати шести лет от роду, в июне 1794 года. Ее изображение сохранилось на стене в одном старинном чернобыльском здании – позднее там разместили неврологическое отделение больницы[29 - Listy Aleksandra i Rozalii Lubomirskich. Krakоw, 1900; Похилевич Л. Сказания о населенных местностях Киевской губернии. Киев, 1864. С. 144–151; Чернобыль // Электронная еврейская энциклопедия. 1999 [eleven.co.il/diaspora/ communities/14672].].

Если самую известную в мире уроженку Чернобыля погубила Французская революция, то 1917 год стал роковым для немалой части простых горожан. На рубеже XIX и XX веков среди населения 60 процентов составляли евреи – двумя столетиями ранее их предков пригласили туда польские магнаты. До революции Чернобыль был центром хасидизма. Местных евреев окормляли цадики из династии, основанной во второй половине XVIII века учеником Баал Шем Това (создателя хасидского учения) по имени Менахем Нахум Тверский. Книга рабби Тверского «Меор Эйнаим» («Свет глаз») стала для хасидов классическим текстом, а его потомки основали династии раввинов во многих городах Украины.

Чернобыльские раввины славились сбором денег на благотворительность. В начале XX века в городе насчитывалось, помимо синагоги, несколько молитвенных домов, училище для еврейских девушек и еврейская богадельня. Революция и Гражданская война не пощадили чернобыльских евреев. Их громили не только проходившие военные части, но и бандиты, среди которых преобладали местные крестьяне-полещуки[30 - Czarnobyl // Slownik geografczny Krоlestwa Polskiego i innych krajоw slowianskich. Warszawa, 1880. T. I. S. 752–754; Похилевич Л. Указ. соч. С. 144–151; Чернобыль // Электронная еврейская энциклопедия.].

Из еврейской молодежи много кто подался в красные – ведь эта грозная сила показала себя самой дружественной к местечковой бедноте. Большевики предлагали евреям кратчайший путь к эмансипации. Лазарь Каганович, один из архитекторов безжалостных советских реформ и правая рука Сталина, родился в 1893 году неподалеку от Чернобыля. В 1925 году Кагановича избрали генсеком КП(б)У. Под его началом коммунисты проводили политику коренизации – борьбы с обрусением народных масс и поддержки развития национальных культур (на украинском, идиш и других языках).

Но Сталин повел Советский Союз иным курсом, и Кагановичу пришлось сыграть в истории Украины намного более зловещую роль. Он выступил одним из организаторов Голодомора – катастрофического голода, жертвами которого только в УССР стали около четырех миллионов тех, кто уцелел во время Гражданской войны, а также их детей. Только Киевская область (в границах 1932–1937 годов) потеряла около миллиона жителей. В Хабенском районе, на малой родине Кагановича, смертность достигла 168 человек на каждую тысячу. Многие его земляки не дожили до того, как Хабное переименовали в Кагановичи Первые, а Кабаны, где он появился на свет, – в Кагановичи Вторые. Так в 1934 году диктатор наградил Кагановича за то, что тот принес в жертву Кремлю жизни и здоровье своих земляков[31 - Нацiональна книга пам’ятi жертв Голодомору 1932–1933 рокiв в Украiнi: Киiвська область. Киiв, 2008. С. 17, 1126–1131; Книга памяти жертв Голодомора // Чернобыль и чернобыляне [chernobylpeople.ucoz.ua/publ/istorija_chernobylja_i_rajona/golodomor/kniga_pamjati_zhertv_golodomora/31-1-0-97]; MAPA: Digital Atlas of Ukraine [harvard-cga. maps.arcgis.com/apps/webappviewer/ index.html?id=f7592aad617f486390d0 86f91bb24be3].].

Новые бедствия принесла Вторая мировая война. Вермахт занял Чернобыль 25 августа 1941 года. Три месяца спустя, 19 ноября, оккупанты приказали евреям, которых в городе оставалось около четырехсот, собраться у синагоги. Оттуда их под конвоем отвели в еврейский колхоз «Нае Велт» («Новый мир»), расстреляли и погребли в противотанковом рве. Среди жертв были и те, кто летом копал этот ров по приказу красных командиров, пытавшихся остановить немецкое наступление. Еврейская община сильно пострадала, но не исчезла полностью, хотя времена, когда к ней принадлежало большинство горожан, ушли безвозвратно. В 1970 году, когда в Чернобыль прибыл Брюханов, там жило полторы сотни еврейских семей. В здании синагоги располагался военкомат.

Некоторые евреи сумели укрыться у партизан в соседних лесах. Организованные коммунистами отряды, набранные из местных крестьян (украинцев и белорусов), действовали в округе с осени 1941 года. Местные же кадры пополняли созданную оккупантами полицию. Стычки между ними приводили к жестоким вендеттам. Население сгоняли на казни партизан, а когда удача отвернулась от Рейха, их место заняли полицаи. Эти зрелища усугубляли травму мирных жителей. Сведение счетов между родными и близкими солдат «малой войны» затянется на долгие годы после победы над нацизмом[32 - Чернобыль в годы Отечественной войны. Город в годы немецкой оккупации. Битва за Чернобыль // Чернобыль, Припять, Чернобыльская АЭС и Зона отчуждения [chornobyl. in.ua/chernobil-war.html].].

Красная армия отбила у немцев этот уголок Полесья осенью 1943 года после долгих и кровопролитных боев. Порт на Припяти (основа местной экономики), мосты через реку, железнодорожная станция – все это имело значение для обеих сторон. Красная армия несла огромные потери. Только героев Советского Союза в боях погибло десять человек. Долгожданное освобождение от нацистов обернулось для чернобыльцев новыми страданиями. Когда власть в очередной раз сменилась, годное к службе мужское население немедленно призвали. Многие из тех, кто пережил оккупацию, теперь очутились на поле битвы без подготовки, часто без оружия и обмундирования. Случалось, что «чернопиджачники» погибали прямо на окраине родного села или города.

На выезде из Чернобыля Брюханов увидел в окно машины знакомый силуэт. Справа у дороги возвышалась статуя красноармейца, установленная в память уроженцев Копачей, которые не вернулись с войны, и воинов, павших при освобождении села в 1943 году. Первых было намного больше. Там, где были погребены погибшие в ходе полуторамесячных боев за город, позднее разбили Парк славы. Аллея героев вела к обелиску (в позднесоветское время там горел вечный огонь). Надпись на одном из памятников в парке гласила: «Воинам-освободителям – от трудящихся Чернобыльского района. 9 мая 1977 г.» По сторонам – таблички с именами генералов и названиями войсковых частей, которые изгнали оккупантов[33 - Лащенко П. Из боя – в бой. М., 1972.].

Брюханов много раз принимал участие в торжественных мероприятиях ко Дню победы, проходивших 9 мая в чернобыльском Парке славы. Культ героев Великой Отечественной войны (на языке того времени – ни в коем случае не «Второй мировой») распространялся лишь на тех, кто носил форму Красной армии. О жертвах «окончательного решения» еврейского и других вопросов старались лишний раз не вспоминать. Им не ставили памятников. Да и упоминания о Голодоморе находились под строгим запретом.

Миновав статую солдата, водитель и пассажир почти сразу же увидели белеющую на горизонте громадную градирню Чернобыльской АЭС. Там, говоря языком коммунистического официоза, рассеивались тени прошлого, а чудеса технического прогресса вели прямиком в светлое будущее. Справа от канала, вдоль которого ехал Брюханов, маячили гигантские строительные краны, под ними виднелись стены строящегося пятого энергоблока. Затем показались белые стены рабочих энергоблоков. Третий и четвертый находились в одном огромном здании, первый и второй стояли порознь.

Участок возле Копачей выбрали для возведения атомной станции в сентябре 1966 года, а искать подходящее место начали годом раньше. Толчком к этому послужила докладная записка, поданная в ЦК КПУ заместителем председателя Совета министров Украины Александром Щербанем. Бывший вице-президент Академии наук УССР и один из первых энтузиастов мирного атома указывал на недопустимо низкую мощность украинских электростанций. Если не найти как можно скорее новые источники энергии, предупреждал он, экономическое развитие республики может забуксовать.

Щербань знал, что в РСФСР в 1964 году запустили две АЭС, и предлагал соорудить в Украине целых три: на юге, на западе и в районе Киева. Его поддержало начальство: глава правительства Владимир Щербицкий и первый секретарь (и одновременно член Президиума ЦК КПСС) ЦК Петр Шелест. Шелест обратился в Москву с просьбой включить проект Щербаня в общесоюзный план постройки атомных электростанций. Столица дала добро только на одну АЭС. Такая скупость разочаровала Киев, но не слишком – республика все же приобретала ядерные реакторы, то есть новейшую, престижную, окутанную секретностью технологию[34 - Борейко В. История охраны природы Украины, X век – 1980 г. Киев, 2001. Гл. 9.].

В сентябре 1966 года Совет министров издал постановление, которым приказывал начать подготовительные работы у села Копачи – там предстояло выстроить АЭС, тогда фигурировавшую под названием Центрально-Украинской. В ноябре сформировали комиссию, и та быстро утвердила участок возле Копачей. Село было довольно крупным, насчитывало более тысячи жителей, зато вокруг простирались почти безлюдные дебри. Копачи лежали далеко от больших городов и мест отдыха – еще один участок забраковали именно из-за соседства с курортом. Важное преимущество для АЭС давала и близость Припяти, при этом болот на участке не было. Не менее полезна была и станция железной дороги, проложенной еще в годы первой пятилетки, под общим руководством уроженца Чернобыльщины Кагановича.

Недостатки, само собой, у Копачей тоже нашлись. Подземные воды залегали неглубоко, и по этой причине укрепление грунта при закладке фундаментов требовало масштабных земляных работ. Помимо песка, местность не располагала никаким строительным материалом – даже камнем. Но комиссия не придавала таким трудностям особого значения. С точки зрения сельского хозяйства район Копачей выглядел малоперспективным, поэтому превращение его в промышленную площадку не наносило ущерба местной экономике. Согласно проекту, водоем-охладитель АЭС должен был стать самым крупным объектом на территории станции и города атомщиков. Всего для них выделили 1400 гектаров заливных лугов, 130 гектаров леса и около 150 гектаров обрабатываемых земель, из которых треть приходилась на огороды, а остальное – на пашни.

Комиссия выбрала это село из шестнадцати предложенных вариантов. Название электростанции позднее изменили на Чернобыльскую – Центрально-Украинская выглядела бы нелепо на севере, у самой белорусской границы. (Мнения Минска, скорее всего, никто не спрашивал.)[35 - Вибiр майданчика // Чорнобильська АЕС [chnpp.gov.ua/uk/history-of-the-chnpp/chnpp-construction/9-2010-09-08-09-57-419]; Борейко В. Указ. соч.; Ярошинская А. Чернобыль: 20 лет спустя. Преступление без наказания. М., 2006. С. 238; Шелест П. Справжнiй суд iсторii ще попереду: Спогади, щоденники, документи, матерiали. Киiв, 2003. С. 465–466; Чернобыльская атомная электростанция: Генеральный план поселка. М., 1971. С. 10.]

Работы по возведению станции начались уже под руководством Брюханова. Летом 1970 года директор переехал из номера чернобыльской гостиницы в вагончик-бытовку площадью менее шести квадратных метров. Оттуда он командовал растущим корпусом инженеров и бригадами строителей, оттуда же мотался то в Киев, то в Москву. Григорий Медведев, назначенный в 1971 году заместителем главного инженера первого энергоблока ЧАЭС, сохранил приятные воспоминания о станции и атомграде на заре их существования: «Вокруг – редкий молодой сосняк, как нигде в другом месте пьянящий воздух. Песчаные холмы, поросшие низкорослым лесом, проплешины чистого желтого песка на фоне темно-зеленого мха. Снега нет. Кое-где – пригретая солнцем зеленая трава. Тишина и первозданность»[36 - Медведев Г. Чернобыльская тетрадь: Документальная повесть. Киев, 1990. С. 28.].

Тишине, впрочем, настал конец. Экскаваторщики, работая круглые сутки, вырыли котлованы общим объемом в семьсот тысяч кубометров. В августе 1972 года министр энергетики и электрификации СССР Петр Непорожний, лично прибыл на первую заливку бетона в фундамент. Звучали громогласные речи, принимались социалистические обязательства… Однако сооружение корпусов и монтаж реактора потребовали намного больше времени, чем планировали в верхах. Электростанция должна была дать первый ток уже в 1975 году, но поставки деталей реактора и прочего оборудования запаздывали. В апреле 1975 года, когда подходил установленный срок сдачи объекта, Щербицкий (в то время – уже первый секретарь ЦК КПУ) обратился за помощью лично к Косыгину. Это дало результат – необходимые поставки наконец пошли без перебоев. В августе 1977 года ядерное топливо впервые загрузили в активную зону реактора. В сентябре уже рабочую электростанцию подключили к энергосистеме, а в декабре Брюханов подписал акт приемки первого энергоблока в эксплуатацию[37 - Мышляев К. Первый бетон на Чернобыльской атомной // Правда Украины. 1972. 16 августа; Проектування та будiвництво // Чорнобильська АЕС [chnpp.gov.ua/uk/history-of-the-chnpp/chnpp-construction/11-2010-09-08-10-40-3911].].

После этого директор стал заведовать уже не столько строительством, сколько работой атомной электростанции как таковой. «1977 год войдет в историю советской атомной энергетики как год рождения энергогиганта на Припяти», – заявил он в статье, опубликованной в одной из ведущих украинских газет через две недели после подписания акта. Слова о начале новой эры не были пустой риторикой. В декабре 1978 года к энергосистеме подключили уже второй энергоблок. Ровно через три года – третий. Наконец, в декабре 1983 года произошел запуск четвертого энергоблока[38 - Брюханов В. Енерговелет працюе на комунiзм // Радянська Украiна. 1985. 30 грудня.].

Подключение каждого из них к энергосистеме именно в декабре не было случайностью. Перед завершением отчетного периода на работников АЭС оказывали огромное давление сверху, поскольку партийным руководителям и министру не терпелось отрапортовать об успехах в годовых отчетах. С другой стороны, невыполнение годового плана оставляло строительные бригады и коллектив станции без премии – важной статьи семейного бюджета.

Ни один из энергоблоков не был готов в установленное время. Инженер-атомщик Анатолий Дятлов, приехав в 1973 году на Чернобыльскую АЭС, увидел на здании столовой лозунг – призыв сдать первый энергоблок в 1975 году. Рабочие призыву не вняли, и пятерку со временем переделали в шестерку. Дятлов вспоминает: «До 31 декабря говорить вслух о невозможности пуска в этом году нельзя. Потом приезжает эмиссар и начинается составление новых нереальных планов и графиков». Представитель министерства требовал уложиться в такой график, хотя все понимали, что это невозможно. «В первое время начинается нервотрепка из-за жесткого контроля выполнения графика, невыполнимого с момента составления, – продолжает Дятлов. – Жесткие оперативные совещания, ночные вызовы на работу. Неизбежное отставание увеличивается, контроль спадает, начинается нормальная работа. До следующего приезда руководителя»[39 - Дятлов А. Чернобыль: Как это было. М., 2003. Гл. 4. С. 29–30.].

Брюханову пуск каждого из четырех энергоблоков запомнился на всю жизнь. Как правило, директор винил в задержках и недостатках строителей. На собрании припятского горкома партии Брюханов критиковал подчиненных: «Отсутствие культуры на производстве, то есть в цехах комбината, переносится на строительные площадки, и в брак деталей, и в брак в работе. Возьмем такую простую вещь – геометрию углов. Кривые дверные и оконные проемы, криво прибитые отделочные детали, невыдержанные углы наклона при монтаже сантехнических узлов». Положение руководителя ЧАЭС было непростым – ведь именно ему приходилось подписывать акты об успешном завершении работ. Начальство хотело скорее доложить на самый верх о выполнении плана, рабочих волновали разве что премии, в то время как на Брюханова ложилась ответственность за безопасное и бесперебойное производство энергии атомной станцией. Что еще хуже, власть одновременно была и подрядчиком, и заказчиком. И строительный трест, и АЭС находились в подчинении одних и тех же центральных комитетов партии в Киеве и Москве. Стоило Брюханову перегнуть палку с нареканиями на качество и темпы работы строителей, его могли бы просто уволить[40 - Лiсовий В. Гранi характеру // Прапор перемоги. 1986. 25 лютого. В городском комитете компартии Украины // Трибуна энергетика. 1986. 31 января.].

Машина директора наконец подъехала к Припяти – городу, возникшему у него на глазах и при его деятельном участии. Иногда Виктор Петрович думал, не уехать ли ему оттуда. Жизнь в Припяти утомила – хотелось попробовать что-то новое. В Москве у него спрашивали, нет ли желания поработать за границей. Например, на Кубе, где в 1983 году начали постройку первого ядерного реактора под началом советских инженеров-атомщиков и конструкторов. Но мысли об этом были лишь минутной слабостью. Брюханов остался в Припяти.

Припять лежала в каких-то трех с половиной километрах от энергоблоков. Дорога вела от станции прямо на главную улицу города – проспект Ленина, украшенный деревьями и цветами, высаженными на разделительной полосе. Широкий проспект выходил на центральную площадь, на которой стояли горком партии, горисполком, дворец культуры «Энергетик», гостиница «Полiсся» – напоминание о том, где находился город. Две главные городские артерии – вышеупомянутый проспект Ленина и улица Курчатова – пересекались на центральной площади. На углу, фасадом к площади, возвышался девятиэтажный «белый дом» – самый престижный во всей Припяти[41 - Дворжецкий В. Припять – эталон советского градостроительства. Киев, 1985.].

На четвертом этаже, по соседству с другими представителями элиты, обитали Брюхановы. Для них это было уже второе жилье в городе. В свое время они въехали в первый многоэтажный дом, построенный в Припяти – в 1971 году – на том же проспекте Ленина, но ближе к станции. Тогда новоселье требовало благословения киевского партийного начальника. Квартиры на заре существования Припяти можно было пересчитать по пальцам, а власти никоим образом не хотели обделить рабочих при раздаче благ и привилегий. Атомграду надлежало стать эталоном социалистического быта, поэтому там не было места частному сектору. В многоквартирных домах к 1975 году планировалось поселить около двенадцати тысяч строителей и работников АЭС. Предполагалось, что пять лет спустя, когда ток будут давать уже четыре энергоблока, число горожан достигнет восемнадцати тысяч. А затем слегка упадет – до семнадцати тысяч, и в течение еще пяти лет будет оставаться неизменным. На самом же деле Припять росла куда более стремительно и к 1986 году насчитывала уже около пятидесяти тысяч жителей. Жилья по-прежнему не хватало[42 - Чернобыльская атомная электростанция. С. 13.].

Центральный комитет ВЛКСМ объявил возведение атомной электростанции и города атомщиков Всесоюзной ударной комсомольской стройкой, привлекая на Чернобыльскую АЭС молодежь из разных уголков страны. Как правило, уговаривать людей не приходилось – Припять манила многих. От дефицита жилья страдали чуть ли не все города СССР, но далеко не в каждом дома строили с таким рвением и столь качественно. Город обладал особым статусом в республике и в стране – снабжение потребительскими товарами было на высоте. Мирный атом все еще грелся в лучах славы военно-промышленного комплекса, щедро наделенного различными привилегиями.

К середине 1980-х годов достать колбасу или сыр стало нешуточной проблемой почти везде. Зато в Припяти их по-прежнему выкладывали на полки магазинов. Вывески в местном универмаге не лгали. Хуже обстояло со свежим мясом, которое продавалось с «нагрузкой» в виде костей и сала. Но хорошее мясо и молоко можно было купить в окрестных селах. Припять слыла благополучной, поэтому тысячи людей, особенно из тех самых ближних сел, мечтали о переезде в город. Отыскав вакансию – обычно на стройке, – они стремились перейти затем на атомную станцию, где за выполнение и перевыполнение плана давали премии.

Приезжали в Припять главным образом молодые люди, часто – холостяки и незамужние девушки. В 1986 году средний возраст горожанина составлял 26 лет. Одинокие занимали комнаты в общежитиях, молодые семьи селились в малосемейные общежития и квартиры-гостинки. У молодых родителей и дети были маленькие. В пяти начальных школах города число параллельных классов доходило до пятнадцати – в каждом три десятка учеников, если не больше. В то же время сельские школы, как правило, с трудом могли наскрести на один-два параллельных класса, а обычные городские – на три или четыре. Припяти такая перспектива не грозила: каждый год население города пополняла добрая тысяча новорожденных младенцев[43 - Щеглов И. Эталонный советский город: воспоминания припятчанина // РИА Наука. 2009. 24 апреля [ria. ru/20090424/169157074.html]; Шигапов А. Чернобыль, Припять, далее нигде… М., 2010 [royallib.com/read/ shigapov_artur/chernobil_pripyat_dalee_nigde.html#0].].

Для занятий спортом имелось два стадиона и несколько плавательных бассейнов, один из них – олимпийского класса. Брюханов гордился зданиями, построенными за счет Чернобыльской АЭС. Но необходимость постоянно тратиться на городские нужды его раздражала. Ответственность за Припять несли горком партии и горисполком, однако их казна вечно пустовала. Поэтому местная власть не могла удержаться от соблазна запустить руку в громадную кубышку предприятия-спутника. Отцы города беспрестанно досаждали Брюханову просьбами раскошелиться на очередной объект, но этим еще можно было пренебречь. Другое дело – областное или республиканское начальство, которому он подчинялся. Особенную склонность к волюнтаризму проявил Григорий Ревенко (второй, затем и первый секретарь Киевского обкома партии, в 1991 году – руководитель аппарата президента СССР). Ревенко велел Чернобыльской АЭС выделить средства на постройку бассейна, подходящего для международных соревнований. Брюханов протестовал, но тщетно. «Я ему: такие бассейны предусмотрены нормативами только в городах-миллионниках. А он: строй! И строили», – вспоминает Брюханов. Позднее секретарю обкома пришла на ум идея разнообразить досуг горожан еще больше – преподнести им крытый каток[44 - Шуневич В. Бывший директор Чернобыльской атомной электростанции Виктор Брюханов: «Ночью, проезжая мимо четвертого блока, увидел, что верхнего строения над реактором… нету!» // Факты. 2006. 28 апреля.].

Директор ЧАЭС понимал, что бассейны и площадки для занятий спортом принесут немалую пользу его работникам. Не помешают и торговые точки – ведь план города предусматривал только один универмаг. Брюханов находил на это деньги, для чего иногда даже водил за нос Госбанк – брал кредиты для станции, а тратил их на Припять. Беседуя с репортером в конце 1985 года, незадолго до съезда, Брюханов в сердцах брякнул: «Привыкаем к ненормальному, оно уже вроде как нормальное воспринимается. Вот что страшно!» Городские дела отвлекали его от станции, тогда как все время и силы нужно было отдавать ей – в том числе чтобы гарантировать безопасность. Брюханов не особенно подбирал слова: «На таком фоне второстепенным главное становится – обеспечение надежности и безопасности нашей работы. Что ни говори, мы все же не обычное предприятие. Не приведи Бог, что-то серьезное стрясется у нас, – боюсь, не только Украине, но и всему Союзу с этой бедой не справиться»[45 - Шигапов А. Указ. соч.; Шуневич В. Указ. соч.; Болясный А. Когда исключения часто повторяются, они становятся нормой // Вестник. 1999. Т. 214. № 7.].

Но сейчас можно было отвлечься от этих тревожных мыслей. Брюханов наконец-то вернулся домой. Завтра – 8 марта, возможность поздравить жену, провести время в кругу друзей. Дочь Лилия уже вышла замуж и жила отдельно; они с мужем оканчивали мединститут. Поздравлять ее с праздником придется по телефону, но родители надеялись, что молодая семья скоро навестит их в Припяти. Виктор и Валентина ждали появления первого внука. Брюханову пришлось добиваться всего в жизни упорным трудом, однако жизнь его труд щедро вознаграждала. Казалось, 1986 год сулит только успехи. Во-первых, директор ЧАЭС побывал в Москве на партийном съезде. Во-вторых, поговаривали о вручении ему звезды Героя Социалистического Труда. Само собой, план обязательно надо будет выполнить и перевыполнить – но этим Брюханова было не испугать. Он не раз с этим справлялся[46 - Шуневич В. Указ. соч.].

На следующее утро, в праздничный день, в главной областной газете напечатали фотографию руководителя Чернобыльской АЭС среди других делегатов съезда – днем раньше, на киевском вокзале. Брюханов сдержанно улыбался, выглядел усталым, но вполне довольным. Как человек, который сам строит свою жизнь и жизнь тех, кто его окружает[47 - Кулiков І., Лахтурова Т., Стрекаль В. Указ. соч.].

Глава 3

Электростанция

В марте 1986 года для Брюханова, его коллег и подчиненных ничего не было важнее всесоюзного совещания представителей заводов, снабжавших Чернобыльскую АЭС строительными материалами и оборудованием. На трехдневном совещании, созываемом в конце месяца, надлежало согласовать планы руководства атомной электростанции, строительного треста и предприятий-поставщиков. А также придумать, как выйти из тупика, в который зашло сооружение нового энергоблока – пятого. План по строительным работам на 1985 год выполнен не был, и надежда на запуск реактора в наступившем году понемногу таяла. С другой стороны, на XXVII съезде партия велела строителям в течение следующей пятилетки воздвигать ядерные объекты вдвое быстрее[48 - Обращение коллектива строителей и эксплуатационников Чернобыльской АЭС // Трибуна энергетика. 1986. 21 марта.].

Из отцов-основателей Припяти от успеха встречи с поставщиками больше всех выиграл бы Василий Кизима – пятидесятичетырехлетний начальник управления строительства Чернобыльской АЭС. Именно он командовал постройкой каждого энергоблока атомной станции. Он обладал огромной властью и авторитетом в Припяти – даже большими, чем Брюханов. Если Брюханов жил в квартире, пусть и в лучшей девятиэтажке Припяти, то Кизима имел собственный дом – хотя частный сектор в городе вообще не предполагался. В середине 1970-х годов на чернобыльскую стройку пожаловал сам Щербицкий, и Кизима показал себя так, что первый секретарь ЦК КПУ велел провести молодого управленца в Верховный Совет УССР. Таким образом, начальник управления получил не только прибавку к зарплате, но и очередную «звезду на погоны» – гарантию большей независимости от местных партийных и государственных чиновников. В 1984 году Кизиме присвоили звание Героя Социалистического Труда. Брюханов, несмотря на участие в съезде партии, такой награды пока только ждал[49 - Волошко В. Город, погибший в 16 лет // Зона ЧАЭС [chernobyl. clan.su/publ/3-1-0-3].].

Картина довольно нелепая, если взглянуть на результаты работы обоих – главным образом на соблюдение коллективами Брюханова и Кизимы назначенных им сроков. Строители под началом Кизимы не сдали вовремя ни одно из четырех зданий для ядерных реакторов, а вот инженеры-атомщики Брюханова исправно тянули лямку и план обычно даже перевыполняли. Не стал исключением и 1985 год, когда Чернобыльская АЭС произвела 29 миллиардов киловатт электроэнергии – столько же, сколько все электростанции Чехословакии. Этого тока хватало на тридцать миллионов квартир, а значит, он покрывал годовые потребности в электричестве половины советских граждан. Таким образом, план выполнили почти на 110 процентов, как сообщала припятская «Трибуна энергетика». В том же январском номере дали заметку под названием «Почему не выполнен план 1985 года по АЭС?». Заголовок умалчивал, что провалили поставленное задание не атомщики, а строители[50 - Малиновская Е. Есть 140 миллиардов // Трибуна энергетика. 1986. 17 января; Почему не выполнен план 1985 года по АЭС // Там же; Tarnizhevsky M. Energy Consumption in the Residential and Public Services Sector // Energy. 1987. Vol. 12. October–November. P. 1009–1012.].

Тем не менее Кизиму берегли от взбучки в газете, и он все так же ходил у начальства в любимцах. Объяснить это нетрудно: при вечной нехватке материалов и опытных работников командование строительным трестом в глазах властей выглядело куда более головоломной задачей, чем руководство электростанцией. И Кизима справлялся с ней лучше и быстрее, чем многие его коллеги.

Он появился на свет в крестьянской семье в январе 1932 года на Киевщине (в селе Затонском). Младенцем пережил Голодомор. Василию повезло больше других – Таращанский район, его малая родина, потерял каждого третьего. Соседний Володарский район пострадал еще сильнее: до 1934 года не дожило 47 процентов населения. Дети и старики от голода умирали первыми. Подростком пережил он и ужасы нацистской оккупации 1941–1944 годов. Окончив местную школу, Василий поехал в Киев учиться на инженера, а боевое крещение принял на строительстве тепловых электростанций в западных областях УССР. В 1971 году, уже опытным прорабом, он вернулся на Киевщину и взвалил на себя ответственность за объекты, не сулившие ему легкой жизни, – будущие атомград и атомную электростанцию[51 - Кизима Василий Трофимович // Герои страны [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=16214]; MAPA: Digital Atlas of Ukraine [harvard-cga. maps.arcgis.com/apps/webappviewer/ index.html?id=f7592aad617f486390 d086f91bb24be3]; Волошко В. Указ. соч.].

С самого начала Кизима прямо заявил вышестоящим начальникам: на стройке отдавать приказы будет только он сам. Посланцам из столичных министерств делать там нечего. Эмиссары убрались, но в Припяти все равно сохранялось двоевластие – Брюханов и остальная верхушка АЭС никуда не делись. Если Брюханов пользовался уважением за профессионализм, но слыл человеком холодным, то Кизима обладал и хваткой истинного командира производства, и харизмой политика. На вышестоящее начальство он производил двоякое впечатление: широта мышления нравилась, ловкость настораживала. Рабочие принимали Кизиму за своего парня, а помощники знали, как он бывает суров.

Таким образом, Брюханова просто уважали, а Кизиму или боготворили, или боялись. Сами они в итоге научились работать слаженно, не наступая друг другу на ноги и делая, по сути, общее дело – ведь управление строило здания для атомной станции. Благополучие начальника управления и директора АЭС во многом зависело от их синергии.

Каковы бы ни были личные отношения Кизимы с Брюхановым, их подчиненные время от времени конфликтовали на почве производственной, социальной или культурной. Инженеры-атомщики, как правило, происходили из крупных русских городов, имели дипломы лучших вузов страны и принесли с собой не только профессиональные навыки и знания, но и любовь к комфорту, городскую культуру, а порой и барство. В строительный трест шли главным образом местные колхозники. У первых родным языком был русский, у вторых обычно украинский. На улицах города часто звучал суржик – смешанная русско-украинская речь.

Отделение милиции старалось не допускать трений между двумя группами. Порой приходилось разнимать драки с участием «несознательной молодежи» (прежде всего – «рексов», как прозвали сельских парней, которых сотнями нанимал на стройку Кизима). Самые горячие дни совпадали с выплатой аванса и получки. Обычай требовал их непременно обмыть – понятное дело, в компании. Милиционеры бдительно следовали за каждой группой молодежи числом более пяти человек. Но даже такая страховка помогала не всегда. В 1985 году горячие головы побуянили на славу – переворачивали машины, били окна[52 - Шигапов А. Чернобыль, Припять, далее нигде… М., 2010 [royallib. com/read/shigapov_artur/chernobil_pripyat_dalee_nigde.html#0].].