Рекламмистика (сборник)

Хотя…

Алтынного вора вешают, а полтинного чествуют. Вот мы их слегонца и почествовали. Сами золото моем, а сами голосом воем. Вот и позавывали маленечко, всё оно и полегче сделалось. А ежели, сгоряча, чего не того наплели, так нам, игрецам беззаботным, балагурам беспечным, оно завсегда простительно. Поди, спроси с дурака ума. Не скоморошье это дело, горшки лепить. Наше дело – горшки колотить!

Так-то вот оно!

Сказка третья.

Безобразная образина

Порешила однажды пакостница одна Ваню Кунстмаллера, дизайнера популярного, вам-то уж явно знакомого, со свету сжить, чтоб и духу от него не осталось ничуточки.

На одном волосочке тонёхоньком жизнь парнишкина внезапно повисла. Какие тут сказочки? Жуть реальная и угроза взаправдашняя. Что за напасть? Кто такая она и как это так?

А вот, слушайте…

В добрый час сказать, в худой промолчать! Но живёт она среди нас, Безобразина гадкая. До чего же хитра и пронырлива! До чего ж кособока, крива и уродлива!

Зубы редкие частоколом торчат недотыканным, щёки пухлые, водянистые, как и веки у ней, все морщинисты. Ноздри круглые, угреватые, груди и руки как плети болтаются, худосочные бёдра вихляются, костяная нога циркулем приволакивается, за другую, короткую ногу, цепляется. Губы слизкие дурно попахивают.

Хороша Образина?

Смрадный рот свой усмешкою пошлою вечно кривит она и хихикает подленько. Сквернословит, как дышит… и лукавится, лыбится… Что, славна Образина? Конечно же! Залюбуешься, да забудешься! И тошнёхонько станет, и скверненько…

Только это когда к ней присмотришься пристально, да при этом ещё и подумаешь. Но не всякий теперь себя мыслями тешить решается хоть бы в месяц разок. Размышлять не всегда и не каждый торопится. Интересно, а раньше-то больше мы думали? Да какая теперь уже разница? Динамичные времена на дворе.

Ни к чему в резвый век и в эпоху прогресса технологического захламлять себе мозг бесполезными думами, зряшными мыслями, философиями напрасными. Нам, для наших лукавых делишек, для ведения ловкого бизнеса, для удачи пройдошливой, для успеха карьерного, для хватких починов и других продувных начинаний, векового инстинкта вполне предостаточно.

Вот, когда пораскинуть мозгой бы сподобились, аккурат и признали бы, может быть, в милом лике новомодной «красавицы» нашей несусветное дряхлое рыло БЕЗ ОБРАЗА. Так ить нет, не глядим, а таращимся, и не смотрим обычно, а зыркаем.

Если мельком поглядывать, так она и недурственна. Потому что гламурная очень. Потому что нарядная. Побрякушками бриллиантовыми (фальшивыми), будто ёлка рождественская, вдоволь увешанная, спа-салонами, фитнесами, саунами обработанная, пластическими хирургами подтянутая, визажистами густо отмакияженная, элитарными модельерами (это жадные портные по-нынешнему) со знаменитыми стилистами (это алчные парикмахеры так зовутся теперь) принаряженная-причёсанная… по бутикам фланирует Образинушка.

Мужики ажно шеи сворачивают.

Крепок значит, кряжистый низкий рефлекс, что давным-давно к нам в людские тела заселился, интеллектом его не повышибешь, не поправишь культурою. Плутовские глазёнки состроит она им, они – ловеласничают. Станет вдруг придуряться наивною, эти тут же ухаживают заботливо, куртуазничают, кавалерствуют, галантничают. Невдомёк этим простофилям кобелирующим, волокитам простецким и прочим дамским любезникам районного уровня, что пред ними не девка обычная, не коза и не тёлочка глупая, какой представляется, а сама Образина Великая, смотр владеньям своим учиняющая.

За рекламой, за эстрадой, за городскими пространствами днями ходит-приглядывает. Всё ли пошленько там, всё ль незатейливо, всё ль пригоженько? Не пробралась ли мысль туда или дума глубокая? Телевизорным воротилам и кинопродюсерам выгодные форматы подсказывает. Чтобы мелконько всё, чтоб «по верхушечкам». Вдруг пробудятся в зрителе чувства возвышенные, благородные устремления или, будь он не ладен, катарсис какой? Чур-чур-чур! По издательствам, по книжным лавкам, по киоскам с печатной продукцией шныряет. Не затесалось ли в обширные ряды продукции некое произведение? Не подымает ли голову придавленная чтивом литература? Не отвлекается ли народишко от жареной социалки и гламурной сплетни на ещё не совсем дорезанную журналистику? По большим да по малым театрам помпезным, по бьеннале и вернисажам прохаживается. Всё ль фальшивенько там, ярконько, пряменько и авангардненько? Нет ли сложных полотен классических, тонких и многоплановых?

По ночам в головы всяким-разным творцам разноодарённым затёсывается, гадит им прямо в замыслы обильно и нагло. А чего вы хотели? Гадина она и есть.

Вот какая бесстыжая!

Художника под локоток пихнёт невовремя, глаз замылит ему, мастихин изогнёт, кисти растреплет, краски разбавит вином. Вот и славненько! Режиссёру фальшивую темку подскажет, а пригожую светлую идею сажей жирною вымажет, остромодными концепциями пополам с опереточными идейками заменит. Вот и чудненько! Писателю остроумие притупит, матерков непотребных и плебейских метафор в ухо нашепчет. Распрекрасненько! Композитору струны рояльные клубком заплетёт, гармоничные созвучия перепутает все, какофонию из потёмок души его вытащит, на частушечный ритм, на знакомый попсовый мотивчик настроит. Ай, любезно как!

Не уму и не сердцу чтоб. Только этого ей и надобно. Вместо мысли – инстинкты бушуют пускай. Вместо чувства – страстишки клокочут пусть пошлые.

И вдруг…

У блестящих, громозвучных торговых рядов, супротив мест чиновных присутственных, рядом с офисными высотками и отелями пятизвёздными, грудой кубиков из стекла и металла в центр города древнего понатыканных, как ларьки сигаретные в эрмитажном пространстве уродливых, на зеркальном фасаде корявого супермаркета развернулся брандмауэр кторовской Золотой корпорации. Это тряпка такая пластмассовая, на которой рекламу печатают. Метров сто, уж не меньше никак. Издалёка заметен он.

А на нём – красота! И сюжетец-то так себе – слитки золота, как клеймом, логотипом отмеченные. А ведь глаз не отвесть, до чего живописна картиночка.

Образинушку прямо вывернуло, макияж на асфальт весь осыпался враз. Столько лет над ландшафтом над этим трудилася, сколько сил положила, архитекторам выпрямляя извилины, сколько чуши в рекламные макеты закачивала и по бойким местам их развешивала. Всё насмарку опять, всё по-новому. Не иначе, Кунстмаллер сызнова до дизайна дорвался, неймётся ему.

Прибежала домой вся сама не своя. Каши гороховой жбан наварила, соли по вкусу добавила, дуста щепотку насыпала, жгучего перца, укропа душистого, мышьяка для пикантности положила, да ещё кой-каких колдовских реактивов неведомых чуточку. Разбадяжила варево каплей плутония за пять минут до готовности.

Вот ведь, нечисть какая!

Дотерпела насилу до полночи, выпила бурлящую тюрю одним глотком, да как дунет! Шибче любой баллистической ракеты межконтинентальной на край земли в заповедную чащу дремучую к лысой горе аккурат долетела. К сёстрам родимым своим, к Дурнине и Злобе, за советом намылилась, значит.

Старшая, мрачная Злобушка, дела поважнее обделывала, возле политиков тёрлась, с финансистами ручкалась, с генералами ладилась, но на вопросы культуры внимание тож обращала. Дрянная культурка – прекрасная почва для хорошей войны. Потому что конфликт провоцирует, нетерпимость лелеет, животные «истины» проповедует. Важное дело. Средняя, смрадная Безобразушка, им как раз и заведовала. Младшенькая, зелёная Дурнинушка, ведала праздностью подрастающих поколений. Дельце не очень-то хитрое, но и в нём умудрялась сестрёнка Дурнинка ленивая сикось-накось излаживать, спустя рукава. Вот, порой, натусит, набалуется до одури, да завалится спать. А её подопечные, тем временем, набалдевшись как цуцики и набухавшись как антипкины щенки, неожиданно остепенятся, и учиться внезапно начнут. Или книжки читать. Или, хуже того, переженятся все и детей народят. Непорядочек. Сёстры часто журили её, да прощали, чего уж там? Молодюська же, какой с неё спрос?

– Помоги ты мне, Злобонька! Всё испортил мне Ванька опять красотой и гармонией, – причитает-вопит Образина на грудях у сестры. Бурелома в округе этим плачем пронзительным шесть гектар навалила уже. – Что поделать с ним? Как победить?

– Так текилой попробуй, – хихикает младшая.

– Помолчи-ка, Дурашка, покудова, – говорит Безобразина.

– Чо такое?

– Не по твоему разумению сказ. Ты хмельными напитками прошлым летом его завлекала, да попусту. Пить он пьёт, но никак не спивается.

– А чаво?

– Помолчи, не елозь, говорят тебе, дай подумаю, – урезонила старшая младшую.

Репу чешет, корпит злая бестия, разминает извилины. Вот ведь как. Не имеют голов человеческих колдовские субстанции. Вон у Злобушки желчная репа всю жизнь на плечах росла. Рядом смирные сёстры сидят, пригорюнившись, уже час. Тоже делают вид, будто думают.

Эко диво невиданное! У одной прям от шеи торчит ваза ночная фаянсовая, кое-как затонированная штукатурками макияжными. У другой к тонкой шейке вообще шар воздушный привязан, маркером разрисованный. Кого им стыдится? Свои все кругом. А по светлой земле скрип ужасный разносится, ветры шалые буйствуют, тайфуны и смерчи свирепствуют.

– Значит так. Всё придумала. Ванька этот опасный нам оченно. Не сегодня, так завтра на нет сведёт все труды наши тяжкие, многолетние. Очень быстро мещаночки с обывателями, наглядевшись искусства великого, в приличных людей превращаются. А тогда – не видать нам Москвы, как своих ушей. Мало что из губернии выдворят, так отправят в деревню какую-нибудь замшелую, сельских девок распутству подучивать. Чур-чур-чур! Край карьеры предчувствую, – зычным голосом Злоба прокаркала.

– Ой, в Москву, в Москву, в Москву! – кукарекает младшая.

Злыдня дальше вещает надтреснутым басом:

– При таких-то делах до Москвы не дотянешься. Помолчи, да послушай внимательно, Дурочка. Надо нам на него наседать с трёх сторон. Я деньгами его наделю, уважением, почитанием. В корпорацию Кторова в должность пристрою солидную. Станет он у нас теперь директором по развитию заместо Митрофана Недотыкова. Огроменный оклад, лесть и подобострастие не одну уже творческую душонку в мужика нормального оборотили. Вот и этот слабинку даст, не отвертится. Безобразинка, а ты ему кризис творческий подсупонь. Да такой, чтоб не брали работы его нигде, говоря, мол отвратные, неприглядные, негармоничные. Пусть помается, погрызёт локотки. А тебе, Дурашка, само главное. В секретаршах у Кторова Дуня служит. Девка глупая, но красивая. Так задача твоя – в койку ванькину сиротливую срочным образом её подложить. Пускай скрашивает муки творчества, отвлекает пускай всеми силами на соблазны и удовольствия. До любви только дело не доведи опять, расстарайся уже, чтоб на похоти голой связь их держалася. Да пороков подбрось им побольше, изврата телесного, наслаждений животных для туловища. Про текилу забудь, помощнее дурман им подкидывай. Деньги, похоть и почёт поначалу задушат творца в нём. Ну, а там – до могилки рукой подать. Поняли?

Ох, какое злодейство, коварные, выдумали! Прямо кровушка в жилах застыла от ужаса. Забоялись, поди? Не страшитесь, не вышло у них ничегошеньки. Правда, крови мальчишке попортили вдоволь, целый год измывались над ним как могли эти фурии, не по-детски, по-взрослому.

Софья Лютая, замдиректорша гендиректора Кторова Трифон Мироныча, баба гадкая, но обходительная, как только озадачилась заданием, сразу Ванечку в офис к себе завлекла. И давай вкруг него щебетать, как павлин расфуфырившись, рисовать перспективы карьерного роста, златом-серебром прельщать, властью-почестями душу смущать креативную. Для пущей убедительности позвала тюфяка Недотыкова и уволила громко на глазах изумлённого гостя.

Да перестаралась она в своём рвении. Как представил Ванюша, что и с ним этак вот, в любой миг, могут круто расправиться самодурствующие руководители, сделай что не по ихнему, заотказывался.

«Из меня же директор, как гантеля из хлебного мякиша. Никогда жить богато не пробовал, так какого рожна начинать? Не директор, художник я сёж-таки» – думал Ваня, возвращаясь домой из офисных грановитых палат. Не растлилась душа его крепкая посулами сладкими, лживыми, про сытную жизнь, про престижную должность, про славу великую. Всё смекнула головушка светлая. Возьмёшь у чёрта дешёвой рогожей, отдавать будешь собственной кожей.

Кризис творческий тоже у чертовок не сладился. Не примут один эскиз, другой бы расплакался, а Иван возьмёт, да изладит ещё пяток. Трудяжка потому что, пахарь по сути. Как известно, работа не пропадает. Да ещё тот макет, от которого Безобразина в обморок чуть не брякнулась (ну, брандмауэр, помните?) государь-император, прибывший с визитом в губернию, похвалил хорошо, губернатор поддакнул. Ничего не осталось невежественному, но исполнительному Кторову, как заказывать большую серию у Кунстмаллера, тиражировать красоту по обложкам, плакатам и баннерам. Очередь из заказчиков немедленно к Ванечке длинная выстроилась.

Образина на этой оказии зубы все раскрошила, бедняжечка, от злости скрипя. Да и рожа её преизрядно растрескалась, хоть цементом замазывай. Безобразное образ не любит, хоть тресни.