Собрание сочинений. Том 4. Красные и белые. Будущее начинали они. Наш колхоз стоит на горке

Повторяет Пашка:

– Средний.

Стоял рядом с ребятами какой-то рабочий парень. Посмотрел он на Савку, на Мишку, на Пашку, хитро подмигнул им и вдруг сказал:

– Жирный, тощий, средний – не имеет значения. Всем им будет один конец.

Крутанул сжатыми кулаками рабочий, словно генеральские головы скручивал.

Рассмеялись ребята. Вот бы так да на самом деле!

Размечтались ребята. Вот так бы на самом деле!

Улыбнулся ребятам рабочий парень. Мол, будьте спокойны, мол, так и будет. И вновь крутанул руками.

Стояло лето 1919 года. Наступали, шли на Москву деникинцы.

«Самообслуживание»

Довмонт Кикикин, кулацкий сын, записался в войска к Деникину. Нравилось ему у Деникина. Особенно «самообслуживание». Бесчинствует Белая армия. Грабит она население. Воля во всем Кикикину. Вступили войска в Обоянь. Сразу шмыгнул по дворам Кикикин. Видит мясо – давайте мясо. Видит яйца – давайте яйца. Хлеб раздобыл, молоко и квас. Даже принес пироги с грибами.

Приглашает других. Угощает. Смотрят солдаты:

– Откуда?

– Как?

Отвечает Кикикин:

– Самообслуживание.

Смеются другие – эка ж словечко выдумал!

Вступили деникинцы в город Курск. Вот где мечта, где простор солдату. Юрок, пронырлив, нахален Довмонт Кикикин, сразу видно – сын богача. Пригрозил он винтовкой какому-то портному. Френч, галифе и рубаху сшил за сутки ему портной.

Смотрят солдаты – Кикикин, словно жених, с иголочки.

– Откуда?

– Как?

Отвечает Кикикин:

– Самообслуживание.

Вступили войска в Фатеж. Город Фатеж на пути к Орлу. И в Фатеже куда-то исчез Кикикин. Где-то шнырял, вынюхивал. Вернулся. Смотрят солдаты: сапоги на нем хромовые. Новые. Со скрипом.

– Откуда?

– Как?

Отвечает Кикикин:

– Самообслуживание.

В город Кромы вступила Белая армия. Это рядом совсем с Орлом. Снова простор Кикикину.

Уже в тонкорунной папахе стоит Кикикин.

Доволен солдат-деникинец: и одет, и обут, и желудок всегда набит. Хорошее дело самообслуживание.

Вступили войска в Орел. Снова исчез Кикикин. Ждут его час. Ждут день. Волноваться стали.

Вдруг видят, несется Кикикин.

– Караул! – истошно вопит.

Посмотрели солдаты: нет ни папахи на Кикикине, нет ни сапог. Исчезли френч, галифе, рубаха.

Голым, в чем мать родила, несется к своим Кикикин.

Что же случилось?

Раздели Кикикина солдаты соседней части. Вор дубинку унес у вора. Нередко случалось такое в войсках Деникина. Привыкнув грабить других, деникинские солдаты стали друг друга грабить.

– Верну! Отомщу! – бушевал Кикикин.

И верно, вернул. Для острастки теперь гранатами вдоль и поперек обвесился. Ходит как склад с оружием.

Недолго ходил Кикикин. На первой версте за Орлом погиб. И надо же – на собственной гранате подорвался деникинец. Взорвалась одна из гранат Кикикина.

Поражались другие:

– Сам! На своей гранате!

Вспоминали Кикикина:

– Самообслуживание!

Автограф

Пардон-Халилецкий – пианист, музыкант. Одобрял Халилецкий во многом белых. Хотя знал, что они разбойничают.

– Так время такое, – говорил Халилецкий.

Знал, что казни, что розги для непокорных у них в ходу.

– Фи, – говорил Пардон-Халилецкий. – Я демократ. Я категорически против казней. Розги? Хи-хи, розги – это другое дело.