Выход силой. Три рассказа и одна пьеса. В цикле «Ученическая тетрадь»

Резонанс наступил.

Алёша уже нашёл в сети фото и сунул под нос Григорию:

– Ну да. Он.

Конник сидел верхом на вздыбленном коне в профиль, натянув поводья одной рукой и развернув на зрителя неестественно широкие плечи, лицом получался уже анфас. Правая рука опиралась на рукоять сабли.

– Понятно. Красный богатырь – Алексея тема откровенно не сильно трогала.

– Шинели нет, летняя форма – ну это Исакыч, ясное дело, ввернул. – Отвезли может куда?

– А бес его… Срезали, говорят… Может бульдозером… Вроде насовсем.

– Да, червонный казачок, никто за тебя, видать, не вступился – вздохнул Аркадий.

– Сыскалась заступница – покосился на него через зеркало Григорий – Да жидковата оказалась супротив упырей при погонах. Слухи ходили, новому фээсбэшному назначенцу в области прям поперек горла этот монумент встал.

– А отважная женщина?

– Ксюха-то – одноклассница моя – в Вёшенской, кстати, в музее смотрителем.

– О! Григорий и Аксинья? – Повернулся Алёша, почуяв игривый контекст.

Тут мы, то есть Аркадий с Алексеем, на мгновение увидели широкую казацкую улыбку – во весь ровный ряд желтых прокуренных зубов:

– Не Аксинья – Ксения – тепло так проговорил – Она по Витьке Рябому сохла. – усмехнулся – Вот жизнь. Ему и писала потом, чтобы буденновца не трогали – он как раз главой района тогда заступил.

– Не ответил, выходит, он ей взаимностью. Да, дядь Гриш?

– Что ты? По малолетству жгли, степь аж гудела и стонала – какая любовь промеж них случилась… Верхом-то у нас тут многие до сих пор приучены. Но эти двое всем фору давали. Ксюха, известно, Витьку уделывала всякими дедовскими Ермаковскими приёмчиками. Виктор-то не из казацкой семьи, приезжий… Да вот только кончилось всё у них враз… Застукала она его, чего уж, бывает по молодости-то… Только не простила, не смогла. Да нет, он бы и рад был помочь потом с памятником. Но куда ему? Резников этот, фээсбэшник, больно круто запрягал – бандюкам даже вздрюч устроил, сам и стал тут бандитом, поглавней прочих. Уехал через год в Москву обратно, но людей положил – шахиды позавидуют.

– Гордая равно несчастная? – подросток наш твердо держался максималистских позиций.

– Гордая – не гордая, но мстительная – факт. Виктора из партии чуть не сковырнула, хотя имелось за что. Она тогда в колхозе парторгом вызвездилась.

– Погоди-ка. Музей в Вёшенской – это такой карьерный взлет, да?

– Ой, глумлив ты. В простоте спросить гонор не даёт? – Григорий досадливо отвернулся – После писем тех за памятник карьера-то у ней и оборвалась.

– А хахаль ёйный руководящий что ж? – Хотели «в простоте» – получите – Алёшин месседж кричал и провоцировал. Ещё пара таких подковырок и Григорий его порвёт, чего доброго.

– Витька не слабак, только втрескался крепко, видать. Женился потом, двух сыновей нажил, развелся. До сих пор Ксюшу любит, наезжает. Ни слова от неё, говорит, за двадцать с лишним лет! Видимся иной раз – вожу его, пока шофер в отпуску.

– А она?

– Одна. – Поджал губы. – Ну всё, приехали. На площади сейчас крутанусь и вылазьте.

Аркадий церемонно начал раскланиваться:

– Спасибо вам, Григорий за нескучную доставку. Теперь хоть за роман садись.

– О, а ты шож, писатель? – Аркадий скромно потупился и не ответил.

А мог бы ведь честно признаться: да, мол, и довольно известный, член союза писателей СССР – Бабель Исаак Эммануилович, расстрелян в сороковом. Вот бы у Гриши физиономия вытянулась.

Мы ведь сокурсники, окончили весьма именитый технический вуз. По специальности, правда, никто потом работать не стал. Алёша, например, продаёт авиационные агрегаты. Говорят, «продажник от бога» – гримаса эпохи, Господи прости. Аркадий в большом холдинге трудится. Должность его по какой-то верхней иронии называется «технический писатель». Ну а я себя мню писателем настоящим. Вот допишу этот рассказ и смогу уже с полным правом заказывать визитки. А технический – тот, который инструкции пишет, бизнес процессы человеческим языком описывает и т.п. – обеспечивает коммуникации живого с неживым и искусственным. Вот, а после этого диалога с Григорием закралось у меня сомненьице. Не пописывает ли наш ролевик кое-что кроме инструкций своих. Он же, зараза, нем, о чём ни спроси. Говорит исключительно, когда самому большая нужда приспичит. Памятуя творческий концепт тов. Бабеля, начинаешь невольно проецировать. Быть может он уже не тот, что прежде – «технический», просто ему, как и обожаемому кумиру, необходимо «несколько лет молчать, для того чтобы потом разразиться». Ждём теперь, пока сундук свой распечатает.

Алексей достал портмоне, и Аркадий будто спохватился:

– Постойте, Григорий. А почему же именно она? В смысле, пыталась памятник сохранить?

Гриша, похоже, кого-то увидел и вдруг заторопился:

– Всё, больше не могу. Сами у неё спросите… Там фотка на стене… Может расскажет… – Мои выгрузились на раскаленную площадь станицы.

– Телефончик оставь, дядь Гриш! Может обратно поедем или опять на экскурсию. – Алексей, зажмурив один глаз на ярком солнце, весело скалился.

– А то как же! Держи – и протянул клочок бумажки. Визитка!

Аркадий вертел её в руках, рассматривая.

– Да обычная казацкая визитка, пойдем уже – тащил его за локоть Алексей.

Жигули стремительно покинули площадь, оставив недавних пассажиров в облаке пыли.

Пыль осела, и они увидели богатыря. Богатырь немного запыхался:

– Фуф. Это Гришка был? Его же машина! – Здоровяк, казалось, ещё и растерялся.

– Да. – Неуверенно протянул Аркадий, медленно запрокидывая голову, чтобы заглянуть незнакомцу в глаза

– Чего ж он сорвался, я ж ему махал? – Они пожали плечами.

– Не знаете, подвозил он Ленкину..? Городского вида такая…

Аркадий собирался уже что-то ответить, но Алексей опередил:

– Врать не будем, мил человек, не знаем!

– Видал? – Алексей кивнул на удаляющегося бугая, когда они остались с Аркадием вдвоём. – Херасе, Вовчик! За таким из Москвы хоть на край света. Ленку можно понять. Да?

– Эх, молодёжь, – деланно проворчал Аркадий, – всё бы вам на женатых мужчин заглядываться. Что? Не стал дядю Гришу выдавать?

– Да мало ли. Не зря же он так экстренно соскочил.

Музеев оказалось несколько, и в каком мои следопыты обнаружили ту самую Ксению, в их сбивчивом рассказе растворилось, или может я сам упустил. Но случилось. Видимо, суждено.

Тускло освещенное помещение. Концентрированный музейный запах. По выражению Алёши – пахло единицами хранения.