Уничтожить Бессмертного

– Как звать тебя, красавица? – спросил Никита и улыбнулся.

– Любомила, – слабым голосом вымолвила девушка.

Подхватив ее на руки, Никита встал. Толпа селян приблизилась к ним. Старец с клюкой, не дойдя трех метров до Жиховина, плюхнулся на колени ниц, вытянув перед собой руки. За ним последовали селяне. Любомила освободилась из объятий спасителя, подошла к старику и опустилась на колени рядом с ним.

– О, великий Перун! – поднимая голову и вскидывая руки к небу, торжественно произнес старец. – Будь славен, сошедший на твердь земную в облике воя младого! Будь славен, освободивший внучку мою Любомилу от Змия-Ящера злобного и поразившего его своею стрелою огненной! Славим тебя! – Старик снова пал ниц.

Селяне не замедлили повторить действия старца.

– Встаньте! Я не Перун, а простой воин, – громко сказал Никита.

– О, великий воин, коему вверил Перун стрелы огненные, дабы избавить нас от Змия свирепого. Слава тебе! – вновь вскричал старец, поднявшись с земли.

– Слава! Слава! Слава! – вторили ему селяне.

– Благодарствую за честь, мне оказанную, но вот о чем хочу спросить у вас. Почто сами вы со Змеем не совладали?

– Не серчай на нас, великий метатель перунов! Не в силах мы были одолеть Змия чудовищного, об этом надобно речь вести с изначалья, – будто оправдываясь, проговорил старик.

– Так молви, старче, а мы внимать будем речам твоим.

– Сказ поведу издалека. Были времена, когда селище наше было великим и многолюдным, а название его Медвежье оттого пошло, что люд наш издревле дружбу с медведями водил и бок о бок с ними жил. Медведко был богом нашим и родовым знаком. Пращуры наши сказывали, что и сами мы роду медвежьего и вроде бы ранее могли люди обращаться в медведей, а медведи в людей. И были у нас завсегда волхвы, речь зверя лесного знающие и средь них жившие. Было капище с медведями общее, с идолом, коему мы поклонялись. Последним же из тех волхвов стал Родослав, и был у него ученик Нелюдим. А был он сыном от девы нашего рода. Отец же его пришлый был, силком ее в лесу взял, и скрыться хотел, да медведи и мужи наши выследили его и жизни лишили. От того зачатия Нелюдим и родился, и взял его Родослав в ученики, потому как обладал он даром паче иных юнцов, но неклюдом был, дружбы ни с кем не водил. Видать, плохое семя получил он от отца своего. Возмужав, решил он Родослава извести и самому стать волхвом главным и иметь под своей властью людей и зверей лесных. Прознал об этом Родослав. Обладал он силой чудесной и мысли читать умел. Когда же поднес ему злодей чашу с питием, в которую зелья отравного добавил, то повелел волхв ему самому сначала из чаши той испить. Побелел ликом от страха Нелюдим и пал на колени, прося пощады. Хотел Родослав, будучи в гневе, отдать его на съеденье медведям, но пожалел, и вершил над ним суд люд медвеженский. Покуда он в порубе сидел, порешили старцы-старейшины изгнать его. Тогда ушел изверг в леса Черные, на болота Поганые, где издревле водились ящеры да змеи разные, и жил там. А через лето, после того как пала на землю колесница огненная, отправился Нелюдим во владения неведомо откуда явившегося царя и чародея Кощея и через некоторое время возвернулся. И стали сильнее чары его, и навел на нас злодей змиев-ящеров крылатых и пеше ходящих, что ранее глубоко в болотах жили и кон меж владениями нашими не нарушали. Самым великим средь них был Змей Зубаст. Вот этот, – старик указал на труп динозавра, – коего вы жизни лишили. Не брали Змея ни стрелы, ни копья и только стрела Перунова, выпущенная тобой, – обратил старец взор на Никиту – поразила гада. В ту пору напали нежданно-негаданно ящеры-вороги, и ополчились мы супротив их. Родослав нам на помощь пришел, войско медвежье привел. Может, и устояли бы мы, да вот прилетел им на подмогу Змей Горыныч Трехглавый, и стал он жечь село наше, и одолели нас вороги, хоть и мы немало тех змеев-ящеров болотных побили. Тогда же не стало матери и отца Любомилы, пожег их Змей… – Старейшина смахнул набежавшую слезу. – Раненого Родослава унесли медведи, коих немного осталось, а для нас черные дни настали, закатилось солнышко ясное. Не осталось боле мужей, способных на защиту встать, остались пораненные, немощные да старцы. Вот и стал властвовать над нами Нелюдим, прислужник Кощеев. Обязал он нас поклоняться ящеру злобному и каждые тридцать дней приносить в жертву Змею Зубасту отрока или девицу красную. – Старец тяжело вздохнул. – Ныне же черед внучки моей настал, но слава Перуну, ослобонил ты ее из лап зверя проклятого. За что благодарность моя тебе, великий воин!

– Так, значит, Змей Горыныч село пожег? – обратился к старцу Никита.

– Он! Он, не видать ему света белого!

– Хотел бы я глянуть на Змея этого, – задумчиво проговорил лейтенант Службы Безопасности Времени.

– Здрав буде, Липосвист, – сказал подошедший к старцу Дружина и поклонился.

Старик сощурил глаза, вглядываясь в лицо богатыря. Имя свое Липосвист он получил за умение с малолетства изготавливать из липовой коры свистульки. Свистульки те были не простые, а издавали звуки, один в один схожие с голосами животных. И был то дар, данный ему богами. За дар этот, приносивший немалую пользу селянам, в особенности на охоте и при передаче вестей, а также за мудрость и возраст выбрали они его старейшиной.

– Аль не признал ты меня? Дружина я, гостевали мы у вас в позапрошлом годе с воеводой Храбром, – напомнил Дружина.

– Дружинушка, ужель это ты?! Не признал тебя. Возмужал ты дюже, воином могутным стал. Куда же ты путь держишь, добрый молодец?

– Держу я путь в землю родную, спешу к братьям и сестрам, к дружине хоробритской.

– Ой, Дружинушка, горькую весть буду я молвить! Намедни добрался до нас купец полянский, коего Поляничкой кличут.

– Знаю того купца, знакомец он мой, не единожды в городец наш Засечье наведывался.

– Так вот, пришел он оружный да пораненный. Насилу до нас добрался и молвил, что был в городце вашем, когда напало на него войско Кощеево. Войско то гунманское страшнее и злее воинов многочисленного народа гога-ма-гога, о коих сказывают, что роста они великого и в навершии шеломов у них вместо еловца дым да пламень. Им до гунман злобных далеко. Сожгли они городец ваш Засечье дотла и воев, и жителей его, почитай, всех побили вместе с воеводой вашим Храбром. – Старик глянул на богатыря.

Лицо Дружины побледнело.

– А кои воины в живых остались, – продолжил старик, – в леса вятские подались, дабы ворогу не подчиниться. Поляничка, кой вместе с хоробритами Засечье от ворога оборонял, едва жив остался. Раненый решил до мест родных добраться, да занемог, вот мы его и оставили, в клети тайно спрятали подальше от глаз Нелюдима. Он и поныне там, да больно хвор, огневица у него.

– Эх, отродье змеиное! Поплатитесь вы мне за братов! – горько и гневно вскричал Дружина, подбежал к поверженному ящеру, с остервенением стал палицей наносить удары по зубастой голове динозавра.

– Будет тебе, слышь, Дружина. Этим горю не поможешь, а ворогам твоим мы отомстим. – Олег успокаивающе положил руку на плечо богатыря. – Ничего, брат, придет время, отстроим твое Засечье, великим градом оно станет, и Медвежье селище тоже, и назовут его Медвежин град.

– Грады-то и веси из пепла подымем, а вот родовичей не вернем. – Дружина грустно посмотрел на Олега, отошел к ручью, сел на землю, закрыл руками лицо.

Глава 11

Кашинский и Олег неторопливо шагали в сторону избы старейшины Липосвиста, где был назначен совет и куда были приглашены они. С хмурым, озабоченным видом к ним подошел Лешко.

– Ты чего это, Лешко, насупился? Как с болот вернулся, все у жертвенного столба ходил. Потерял чего? – спросил Воронов.

– Родовой камень.

– Не этот ли? – Кашинский вынул из своей торбы темно-серый, испещренный высеченными на нем рисунками камень.

– Он! Он, Альбертушко Венедиктович! – радостно воскликнул лесовик, выхватывая камень из рук профессора.

– Откуда он у тебя?

– Вестимо откуда, от пращуров мне достался.

– А пращурам от кого?

– Того не ведаю.

Профессор многозначительно посмотрел на Олега.

– Уж не хотите ли вы сказать, что Лешко – потомок людей Виракочи?

Темное нутро избы едва освещалось тусклым светом, исходящим от маленького прыгающего пламени горящей лучины. Огонек трепыхался, пытаясь оторваться от торчащей в светце щепы, не зная того, что покинь он ее, и иссякнут силы, прекратится горение, несущее свет, наступит угасание и окончится его и без того короткая жизнь. Пока же по мере возможностей освещал он человеческое жилище. В его неярком свете лица людей, сидящих на скамьях за грубо сколоченным столом, казались загадочными и таинственными. Во главе стола расположились старцы-старейшины: Липосвист и два седых длиннобородых старика. Рядом с ними примостился небольшого роста мужичок с клокастой бородой, в серой посконной рубахе и таких же портах. Сюда же, в обширную повалушу Липосвистовой избы, были приглашены и Дружина с друзьями, включая и Лешко, чья голова едва возвышалась над столом.

Липовист на правах старшего обратился к Лешко:

– Сказывай, лесовик, что видывал, что слыхивал? Выведал ли, где логово Нелюдима злобного?

– Долго следовал я за ним по тропам лесным нехоженым, по болотам гнилым неизведанным и, преследуя его, добрался до острова невеликого, что средь тех болот стоит. На том острове гора малая, в горе пещера, в этой-то пещере и живет чародей пакостливый. Как достиг он острова, так облик человеческий принял и осматриваться начал, не преследует ли кто его, видимо, погоню почуял. Я же, дабы быть незамеченным, в куст обратился… Так надо же было злодею нужду малую справить! – вскричал вдруг Лешко. – Позор на мою голову! Ой, стыдоба! Ну, я ему попомню! Насилу в реке отмылся. Ой, злодей!

Дружина втянул ноздрями воздух, брезгливо покосился на Лешко, отодвинулся.

– Чего насмехаешься, детина великовозрастная! Я тебе!

Лесовик вскочил с места, с кулаками накинулся на Дружину.

– Будет тебе, угомонись, боле не буду, – сказал Дружина, успокаивая разбушевавшегося Лешко.

– То-то же. – Лешко с видом победителя сел на свое место.

– Молви далее, что было, – обратился к лесовику Липосвист.