Последний бой «чёрных дьяволов»

Немец утробно засмеялся. Анютка вскрикнула, испуганно закрыла лицо ладошками. Тетя Зина вздрогнула, будто на ее глазах во второй раз убили мужа, попятилась назад. Сильно кольнуло сердце, голова закружилась, она пошатнулась. Тимофей подхватил ее за руку.

Немец снова нажал на спусковой крючок. Теперь пули полетели в красный угол, к иконостасу, где на дубовой полочке стояли три иконы. Они прошили образа Спасителя и Пресвятой Богородицы. В комнате едко запахло порохом. Икона Николая Чудотворца, словно уклоняясь от пуль святотатца, упала на полку. Пули впились в стену, не причинив ей вреда.

Нервозность и злость немца были понятны, ведь не прошло и получаса, как артиллеристы Красной армии отправили на тот свет нескольких их сослуживцев. Мать Тимофея отстранила сына, перекрестилась, решительно направилась к красному углу, дрожащими руками бережно подняла с пола упавшую изуродованную выстрелами икону Божьей Матери, прижала к груди. Старинные деревянные иконы передавались в ее роду из поколения в поколение и достались ей от бабушки, потому она берегла их пуще всего. Даже ее партийный муж, отец Тимофея, не смог заставить Зинаиду убрать иконы. Она посмотрела на направленный на нее ствол автомата, подрагивающими руками поставила икону на полку. С трудом преодолевая боль в сердце и слабость, изобразила на лице улыбку, указала на стоящий рядом со столом табурет.

– Вот сюда проходите, пожалуйста.

Ступая грязными сапогами по чистому половику и деревянному полу, немец подошел к табурету, снял грязные перчатки, бросил на стол. На безымянном пальце левой руки тускло блеснул серебряный перстень с изображением черепа. Немец схватил со стола бутылку водки, разглядывая, довольно произнес:

– О, гут! Русиш шнапс!

Мать Тимофея взяла со стола ножницы, сунула Анютке.

– Убери, и портреты со стены снимите от греха подальше.

Тимофей поспешил исполнить указания матери.

На выстрелы со двора прибежал второй немец с карабином в руках. Этот «гость» был в длиннополом прорезиненном серо-зеленом плаще и каске, на которую были натянуты мотоциклетные очки. Они-то и оставили около его глубоко посаженных болотных глаз светлый след. Остальная часть лица, как и у его сотоварища, была покрыта сажей и грязными разводами. Увидев в руках сослуживца бутылку водки, он довольно заговорил. Немец, вошедший в дом первым, поставил бутылку на стол, взял крынку с молоком, неторопливо сделал несколько маленьких глотков, передал сослуживцу. Со словами: «О, мильх, зер гут!» – тот стал жадно пить молоко. Белые струи стекали по его грязному небритому подбородку, по шее, по прорезиненному плащу на пол. Александр неприязненно наблюдал, как под кожей на шее у немца противно дергается острый кадык, у него возникло непреодолимое желание вцепиться в него пальцами и давить, давить, давить…

Опорожнив сосуд, немец откинул его в сторону. Глиняная крынка разбилась, осколки разлетелись по полу. Мать Тимофея нагнулась, суетливо собрала осколки, сложила у печки, затем постелила белую простыню на стол, дрожащими ладонями тщательно расправила складки, обернувшись к сыну, бросила:

– Чего стоишь! Ставь на стол стаканы, неси гостям угощения: картошку, сало, лук, хлеб.

Обладатель прорезиненного плаща направился было к столу, но его товарищ строго заговорил на немецком. Подчиняясь старшему по званию, тот развернулся и с недовольным видом вышел из дома. Мордастый немец ткнул указательным пальцем на Александра и Максима, потом на висевшее на вешалке полотенце и стоящее у печки пустое ведро:

– Фи, брать вассер, тряпка, ходить помогать Гюнтер. Бистро! Шнель! Шнель!

Друзья схватили полотенце, набрали в ведро воды, выбежали во двор.

– Ишь, по-русски научился говорить. Видать, с самого начала с нами воюет, гад, – высказался Максимка, когда дверь за ними закрылась.

Григорьев кивнул в сторону ворот:

– Вон их сколько, паразитов. Идут и идут. Конца-края им нет.

В проеме ворот с рокотом проплыли стальные махины немецких танков с крестами на башнях, за ними грузовики с пехотинцами и пушками на прицепе, следом несколько крытых повозок на резиновом ходу с запряженными в них ухоженными крупными белогривыми лошадями рыжей масти с мохнатыми ногами. За повозками немцев не было. На время движение германских частей по их улице прекратилось. Надолго ли? Александр остановился, обеспокоенно посмотрел на дом Великановых. Как там Тимоха и Левка? Пока в доме было тихо…

Когда Григорьев и Плотницын вышли из дома, мордастый немец обратился к Тимофею, кивнул в сторону стоявшего на печке ведра с водой, затем указал на табуретку.

– Вассер.

Тимофей понял, снял с печи ведро, поставил на табурет. Немец сунул палец в ведро, довольно произнес:

– Гут вассер.

Закинув автомат за спину, он снял каску с натянутым на нее камуфляжным чехлом, надел Тимофею на голову, рассмеялся.

– Ецт бист ду айн дойчер зольдат. Немецкий зольдат, корош зольдат. Я брать ваш город Ростов восемнадцатый год. Сейчас два раз.

Немец говорил правду: в восемнадцатом году кайзеровские войска действительно оккупировали Ростов-на-Дону, об этом Великанову рассказывал отец. Сейчас немцы пришли снова. Тимофей отшатнулся, сдернул каску, положил на стол. Немец зло посмотрел на юношу, помахав указательным пальцем перед его носом, сказал: «Найн!» – и снова водрузил ее на голову Великанова-младшего. Тимофей потянулся рукой к каске, но встретился взглядом с глазами матери. Он видел, как она почти беззвучно, одними губами, прошептала: «Сынок, не надо!» Кинув взгляд на испуганную сестренку Анютку, он опустил руку. Сейчас важно было усмирить взрывной, как у отца, характер, чтобы не погубить близких ему людей. Немец склонился над ведром, зачерпнул ладонями воды, плеснул на грязное лицо, энергично растер руками. Тимофей с ненавистью посмотрел на мощную шею и бритый затылок. Немец умывался, шумно отфыркиваясь, расплескивая воду на пол. Мать кивнула на шкаф:

– Пойди принеси ему чистый рушник.

Тимофей сходил за полотенцем и протянул его немцу, когда тот закончил умываться. Немец взял полотенце, утер лицо и руки. Неожиданно его взгляд остановился на кровавом пятне на полу. От разлитой воды оно расплывалось, становилось больше. Немец бросил полотенце на стол, зашарил глазами по комнате. Второе пятно он обнаружил недалеко от входа в подвал. Отбросив половик, фашист обнаружил крышку. Жестом подозвав к себе Тимофея, он велел открыть лаз. Лицо матери побледнело, рука невольно легла на сердце. Анютка прижалась к матери.

Тимофей подошел к лазу, поднял крышку, прислонил ее к стене и встал у немца за спиной. Мотоциклист, не отрывая взгляда от входа в подвал, передернул затвор автомата, опасливо подошел к подвалу, направил ствол в подпольную темноту. Указательный палец лег на спусковой крючок. Допустить того, чтобы немец выстрелил, Тимофей не мог, ведь тогда будут убиты Левка и лейтенант, а затем, скорее всего, кара постигнет и всех остальных, включая мать и маленькую Анютку. О зверствах гитлеровцев Тимофей и его друзья были уже наслышаны…

Взгляд упал на колун, прислоненный к печке рядом с поленьями. Он не заметил, как топор оказался в его руке. Перед глазами мелькнул ненавистный бритый затылок. Ярость подступила к горлу. Вспомнился отец, убитые рядом с их домом красноармейцы, погибшие у полуторки артиллеристы, любимый пес Волчок, коза Машка и разрушенный сарай. В следующую секунду немец с разрубленным черепом рухнул в подвал. Второй захват Ростова-на-Дону стал для него последним.

Приглушенно вскрикнула мать, громко и протяжно застонал раненый лейтенант. Что-то сказал по-армянски Левка. Тимофей кинулся к окну. Во дворе Сашка отмывал люльку от грязи и крови, а Максимка помогал второму мотоциклисту менять колесо. За воротами немцев не было, но они могли появиться каждую минуту, а значит, надо было поторопиться. Спрятав за спину окровавленный топор, Тимофей шагнул к двери. Мать не останавливала, она понимала, что теперь у них нет другого выхода.

Немец в прорезиненном плаще поменял колесо и уже собирался подняться с корточек, когда отворилась дверь и из дома вышел Великанов. Тимофей, широко шагая, быстро направился к мотоциклу. Он приметил, что на люльке имеются два рваных отверстия от осколков и следы еще не смытой Сашкой Григорьевым крови. Ему ясно вспомнился недавний обстрел артиллеристами немецкой колонны.

«Наверное, это их работа», – мелькнуло в голове Тимофея.

Слов: «Ребята, валите немца на землю!» – мотоциклист не понял, но интуитивно почувствовал опасность, исходящую от рыжеволосого рослого юноши, который подозрительно держал руку за спиной. Немец протянулся к лежащему в люльке карабину, но в это время Сашка надел ему на голову ведро с водой, а Максимка бросился под ноги. Немец кулем повалился на землю. В следующую секунду к ним на помощь пришел Великанов. Под ударами обуха топора хрустнули шейные позвонки мотоциклиста, тело обмякло. Тимофей сел на колено, перевернул немца на спину. Александр заметил, что руки товарища трясутся. Великанов сдернул с головы убитого ведро, посмотрел в мертвеющие глаза, затем вскочил, озираясь, сказал: