Попутчица Пречистой
– Слава Богу, – говорила матушка Евгения, возвратившись на теплоход, – покаялась, причастилась. Какой грех – монахиня спала на литургии. И где спала? Где? В храме Гроба Господня!
После паломничества они поедут в Иваново к батюшке Борису. Он обеих исповедовал и отправил на соборование. Этому таинству придавал большое значение. В отличие от батюшек и иерархов церкви, категорично утверждающих – в год можно собороваться один-два раза, был совершенно другого мнения. Мирянину, которого бесовщина подстерегает на каждом шагу – телевидение, реклама, экстрасенсы, маги, колдуны – собороваться можно и нужно как можно чаще, освобождаясь от пут тьмы. Сам мог соборовать каждый день.
– Захожу к батюшке, – рассказывала о том визите Таисия, – он сначала у матушки исповедь принял, потом у меня… Захожу к нему, ещё ничего о себе не рассказывала, ни в чём не каялась, он говорит: «Сейчас я прочитаю вам послеродовую очистительную молитву». По рождению сына не была прочитана. Он это сразу понял. Прозорливый был.
Матушка Евгения прожила долгую жизнь – непростую, нелёгкую, долго шла к монашескому служению. Задаю себе вопрос – что её вело? Молитва матери? Молитва отца? Той же Таисии рассказывала, в детстве играла, наденет платок, полюбуется на себя в зеркало: «Я – монашечка». Где она в Новопокровке могла монашек видеть? Никогда не встречала, а поди ж ты. Митрополит Омский и Тарский Феодосий дошколёнком забирался под стол, накрытый скатертью с длинными краями, и разворачивал «церковную службу». И владыка, и матушка Евгения росли в глубоко верующих семьях. Одно отличие, владыка из Западной Украины, куда атеистическая власть пришла только в 1939 году. Матушка родилась в Сибири при новой власти, воспитывалась в школе по советским заповедям. Стала ли определяющей приходу в монашество встреча с Божьей Матерью в ранее утро на исходе лета, когда Царица Небесная провела девушку мимо «волков»? Или всё могло пойти по другому пути, не случись встреч с епископом Венедиктом, игуменом Борисом, владыкой Феодосием?
Каждый из них редкий молитвенник, каждый исключительный исповедник веры Христовый. Каждого можно смело назвать – несвятой святой. В нужный момент они приходят со словом Божиим в мир, выдвигаются в первые ряды и ведут за собой паству.
Игумен Борис в двадцать с небольшим стал иеромонахом, служить начал в Покровском соборе Тобольска. Тут же на него ополчились безбожники. Как же примириться с фактом: власть проповедует атеизм, и вдруг молодой человек, полный сил, вместо того, чтобы строить тот же Тобольский нефтехимкомбинат, в церкви с кадилом прохаживается. Епископ Омский и Тюменский Максим, дабы новоначального иеромонаха не заклевали, отправил его Омск. Там прошли первые десять лет его служения Богу. В Омске праздновал Тысячелетие крещения Руси, в Омске встретил весну возрождения церкви. Однако и при новой власти придётся пережить отцу Борису клевету и наветы, на этот раз не от атеистов, а наоборот. Бес, как известно, рядится в разные одежды и одеяния. Мы уже говорили, сорока лет от роду игумен Борис был послан восстанавливать Троице-Сергиев Варницкий монастырь, что под Ростовом, на родине преподобного Сергия Радонежского. Советская власть не пожалела взрывчатку на монастырский собор с колокольней, игумен Борис начал восстанавливать его. Потянулись люди на благодатное место, к благодатному батюшке. Многие находили возле него приют и утешение. При монастыре стали работать православная школа, медпункт, библиотека. А ещё был создан странноприимный дом, а ещё на бывшей колхозной ферме организовали молочную ферму, конюшню для лошадей. Разрослось хозяйство – пастбища, поля покосы, огороды, сельхозтехника. Образовалась православная община, духовные чада отца Бориса приезжали из разных мест, покупали дома, селились возле Варниц. Жизнь вернулась в умирающую округу.
Как когда-то в Тобольске, так и в Варницах против отца Бориса началась кампания с жалобами, статьями в газетах, анонимками. Бес не дремал. Отца Бориса перевели из Варниц в Ивановскую епархию, на его место в монастырь пришли новые насельники, с энтузиазмом принялись наводить свои порядки. Коров – на бойню, болящих и бездомных – за ворота, нечего портить монастырский вид. Всё, что можно, распродали, всех, кого можно, разогнали. Дабы ничто не мешало сосредоточенной монашеской молитве. Когда, наконец-то этих «молитвенников» раскусили и турнули из Варниц, мало что осталось от прежней обители.
Батюшка Борис уехал в Ивановскую епархию. Старческий подвиг он начал ещё в Варницах. В обычном представлении кто такой старец? Человек, имеющий за спиной долгую жизнь, умудрённый житейским, а главное – духовным опытом. В сорок лет может быть старец? Конечно, нет. Да на каждое правило есть исключение. Игумена Бориса Бог призвал к старческому служению в неполные сорок, наделив сполна дарами любви, милосердия, сострадания, утешения, врачевания. А ещё даром прозорливости. К отцу Борису ехали со всей Руси с духовными и физическими недугами. Были среди них горькие пьяницы, наркоманы, люди, с душой, порченной магами и колдунами. Знатоки говорят, освободить наркомана от наркотической жути не по силам человеку. Будь хоть семи пядей во лбу, не побороть бесовскую одержимость. Богу возможно, человеку – нет. Но действует Господь через людей. Игумен Борис был наделён способностями вырывать наркоманов из цепких бесовских пут.
Такой духовной силы иеромонах десять лет был духовником у Екатерины Бороденко, до конца дней своих молился за своё чадо.
В Иваново при расставании с отцом Борисом матушке показалось, он прощался с нею так, будто видятся они в последний раз. Подумала в поезде, неужели предвидит скорую её кончину. Почувствовал – недолго ей осталось. На самом деле, последние годы силы оставляли её, всё чаще и чаще обращалась к врачам, одолевали болезни.
Однако первым умер батюшка. В 2001 году в сентябре она рано утром встала на молитву, не успела до «Царю Небесный» дойти, ожил телефон, звонила Таисия:
– Матушка, горе-то какое. Только что узнала – игумен Борис отошёл ко Господу. Ему всего-то сорок шесть лет. Упокой, Господи, его душу…
Матушка положила трубку, заплакала, опустившись на стул подле телефона.
А потом тяжело поднялась, вспомнила, где у неё молитвослов с литией, достала его…
Признание владыке Феодосию
Без малого десять лет пройдет после смерти мужа, прежде чем подойдёт Екатерина за благословением на иночество к архиепископу Омскому и Тарскому Феодосию. А через два года примет монашеский постриг с именем Евгения.
Но и тогда не решится открыть свою тайну.
Архиепископа Феодосия приняла всей душой. Они были разными с владыкой Венедиктом и походили в отношении к церковной службе – и тот, и другой готовы были служить каждый день. Епископу Венедикту это не позволялось на покое, служил только по разрешению уполномоченного по религии. Владыка Феодосий, возглавляя Омскую кафедру, был сам себе хозяин. По большим праздникам начинал службу в одном храме, продолжал в другом, заканчивал в третьем. Став инокиней, а затем, монахиней, матушка Евгения старалась чаще быть с владыкой. Он любил акафисты и до пяти дней в неделю служил их. Один день в Серафимо-Алексеевской часовне, другой – в часовне Иверской иконы Божией матери, в третий – в часовне Ильи Пророка, в четвёртый – у Поклонного креста, установленного в сквере, где когда-то стоял Свято-Успенский кафедральный собор. По субботам владыка с паломниками ездил в Ачаирский монастырь, только начинающий в девяностых годах, отстроили всего один храм, в честь Димитрия Салунского. Жила монахиня Евгения на улице Чапаева в однокомнатной квартирке на первом этаже. Квартиру на Мира разменяли. Матушка радовалась, живёт в таком месте, что всё рядом – Крестовоздвиженский собор в пяти минутах ходьбы, до Казачьего чуть дальше, но тоже ничего не стоит пешочком дойти, и госпитальную Скорбященскую церковь передали епархии. Везде за владыкой Феодосием успевала матушка.
Однажды митрополит расскажет за трапезой в епархиальном управлении о чудесном обретении мощей Серафима Саровского, возвращении их в Дивеево, возрождении Дивеевской обители, столько десятилетий бывшей в жутком запустении.
– Не может место, где сходила с неба Матерь Божья, навсегда остаться в забвении, – скажет владыка. – Не может!
После этих слов заболит душа у матушки. Ведь она, монахиня, воин Христов, скрывает явление Богородицы.
В ту ночь почти не спала, наутро пошла в епархиальное управление.
– Срочно надо к владыке, – скажет секретарю.
В кабинете митрополита заплачет с порога:
– Святый владыченька, простите, многогрешную.
И, страшно волнуясь, начнёт рассказывать о том, как в войну послали в Тамбовку на сельхозработы, как отпросилась домой в Новопокровку и встретилась по дороге с Пресвятой Богородицей. Сбивалась на скороговорку, боялась, владыка остановит, не успеет дорассказать. Чтобы правильно понял, надо всё изложить. Про то, что мама молилась, что боль в ухе прошла чудесным образом, не понадобилась операция.
Владыка слушал молча, потом спросил:
– На тебя страх не нападал?
– Заробела – да! Но сказать, запаниковала, нет. Приняла за цыганку. Совсем-то их не боялась, не бегала от них сломя голову даже в детстве, но обходила, приятного от встречи нос к носу не ждала, всегда сторонилась, в Омске в войну тоже попадались на базарах, вот и тут, увидела женщину, странно одетую, тревожно сделалось… Пред этим парашютист без парашюта. Подумала, цыгане колдовство напускают, гипнотизируют, норовя обмануть… Но страху, чтоб ноги немели, не было.
– Богородица – это любовь, а значит, страху быть не должно!
– Я ведь потом стала Ей о своих бедах рассказывать, как совсем родному, близкому человеку… Идём, а я говорю-говорю. О блохах, плохой кормёжке, мухах, как они нас донимали. Да злющие, осенние… И хотелось незнакомке рассказывать, чувствовалось, не просто слушает, сострадает всей душой… Утром ухо внезапно разболелось, да так, хоть на стенку лезь, невозможно терпеть, а в городе разом прошло, и в Тамбовку не отправили. Ведь Богородица устроила. Кто больше?
– Давай-ка мы отправим тебя в Тамбовку с отцом Николаем из Скорбященской. Покажешь ему, где ты Богородицу встретила. Заодно деревенских покрестите. Глава их администрации просит священника прислать, много желающих есть покреститься.
После долгого перерыва матушка оказалась на том месте, где увидела спускающегося с неба человека.
– Из того леска, – показывала матушка отцу Николаю, – вышла Пресвятая Богородица, а я Её за цыганку приняла. Пошла в мою сторону и вот здесь мы встретились.
– Здесь поставим поклонный крест, – сказал батюшка Николай. – Владыка распорядился поклонным крестом отметить место.
Вскоре на поляне, где стояла Катя, глядя на приближающуюся к ней в странном наряде незнакомку, будет водружён Поклонный крест, сваренный из стальных труб.
Матушка Евгения взяла у владыки благословение строить в Тамбовке часовню в честь иконы Божией Матери «Владимирская».
Вскоре появилась в газете статья о явлении Пречистой Девы девушке Екатерине. Та самая статья, которую прочитала на железнодорожном вокзале наша героиня Лена и вдохновилась помогать матушке в строительстве часовни.
Часовня во имя «Владимирской»
Взялась матушка Евгения за часовню с благословения владыки Феодосия. Благословить он благословил, да денег не дал. Матушка и не надеялась. Считала, часовню сама должна построить. Денег у матушки – одна пенсия. Были кой-какие сбережения, их тоже вложила. Но крохи для такого дела. Как уже говорилось, матушка Евгения жила на улице Чапаева, неподалёку от госпитального храма в честь иконы «Всех скорбящих радость». По благословению владыки Феодосия помогала настоятелю храма отцу Николаю. Приход вокруг него подобрался дружный. Была в этом и матушкина заслуга. Женщины любили эту маленького роста, старающуюся держаться незаметно монахиню, тянулись к ней. От неё исходили тепло, любовь. Было в ней то, о чём говорится в Евангелии – не от мира сего. Шло время церковного подъёма, приход Скорбященской в основном состоял из женщин, недавно обратившихся к Богу. Матушка для них была примером служения Богу, веру в Него несла из советского времени. А потом открылась история, от одного упоминания о которой мурашки бежали по коже – Пресвятая Богородица сошла с неба на помощь матушке…
Приход Скорбященской принялся активно собирать деньги на часовню и вложил свою лепту в строительство. И всё же денег катастрофически недоставало.
Лена сокрушалась:
– Почему, матушка, мы раньше с вами, когда я в силе была, не встретились? Построили бы часовню на раз!
– Значит, Лена, Богородице угодно миром строить. Каждому понемногу-понемногу поучаствовать, кому копеечкой, кому рубликом, а кто труд свой приложит. И не случайные люди, а свои. В Скорбященской сестры с такой радостью жертвуют. Я взяла благословение у владыки с кружкой у Иверской часовни собирать. Глядишь, люди что-то подадут.
– Матушка, я бы сама, нисколько не стыдно, встала рядом с вами с кружкой. Но милостыню просить – долгая история. Много ли подадут наши сограждане? То-то и оно, что нет. Длинная получится песня. Нам кирпич нужен, доски, железо на крышу, техника. Тот же кран даже на один день пригнать – приличная сумма потребуется. Кружкой не наберёшь, пойду-ка я по всем небедным знакомым просить. Это вернее будет. Пусть раскошеливаются на святое дело! Глядишь, зачтётся, когда придёт время держать ответ перед Богом.
Лена была преисполнена оптимизма – круг состоятельных знакомых имела большой. И просит не себе любимой, на Богоугодное дело собирает средства, каждый по чуть-чуть выделит (а их «чуть-чуть» совсем иное, чем «чуть-чуть», кто в церковную кружку денежку бросает) – и часовня готова.
Пожертвовал на неё раб Божий Никита. У него был мясокомбинат в районе. Материалами помог – дал кирпич и цемент. Одно в данной истории но – жена Никиты назвала Лену сумасшедшей. Прямо в лицо бросила обидное.
– Сегодня я бы только и всего рассмеялась, – делилась Лена своими воспоминаниями, – а тогда ком застрял в горле. Будто для себя клянчила. Жена Никиты бухгалтер в его фирме. Жадная, злая. В его кабинете находилась, когда я помощи попросила. Через губу бросила: «Если всяким сумасшедшим давать, сами по миру пойдём!» – развернулась демонстративно и ушла. Никита, как она ушла, махнул рукой: «Не бери, Лена, в голову! Тебя я давно знаю – помогу, чем могу, строй свою часовню!» Хороший мужик, жаль неверующий. Кроме всего прочего, машину дал материалы вывезти.
Вышла Лена от благодетеля и разрыдалась. Дело сделано, и какое – кирпич, цемент на фундамент заимели, а слёзы душат – «сумасшедшая» стоит в ушах. Хотела матушке поплакаться, потом осадила себя: «К чему малым дитём бегать к матушке, плакаться, грузить дурацкими эмоциями».
В голове у Лены постоянно крутилось: у кого, что можно попросить? Поначалу думала: да что там часовню крохотулечку поставить, это не Христорождественский собор, его к тому времени только-только освятили, губернаторские СМИ всё уши прожужжали по данному поводу. Вот это, на самом деле объёмы, а тут часовенка каких-то шесть на шесть по внешнему периметру. Однако никого из знакомых предпринимателей не смогла уговорить на это самое «чуть-чуть».
Неожиданно помог генеральный директор одного акционерного предприятия… Не будем делать рекламы, назовём просто ОАО. Лену пригласили на банкет, она оказалась в одной компании с генеральным директором этого ОАО. Увидела и сразу в голове: «Попытка – не пытка! Куй, Лена, железо, пока горячо!» Голова которую неделю была заточена под «ковку». Уловила момент и приступила к делу. Лена женщина яркая, привлекательная. Свой плюс при поиске меценатов… Начала гендиректору рассказывать о постройке часовни в Тамбовке. Речь успела к тому времени отточить, к кому только не обращалась с ней. Большой руководитель посмотрел снисходительно на красивую женщину и коротко бросил, не дослушав:
– Пиши заявление, денег не жди, что надо из материалов – изложи. Всё не обещаю, что-то выделю.
Лена, вернувшись из ресторана, быстренько заявление накатала, утром в ОАО занесла. Неделю выждала и отправилась за результатом. Предварительно пошла в Серафимо-Алексеевскую часовню, прочитала несколько раз «Взбранной Воеводе Победительная…» перед иконой Божией Матери…
– Помолилась я Богородице, – рассказывала Лена о походе в ОАО, – ко мне пришла уверенность – заявление уже подписано. Захожу в приемную к помощнику генерального директора, мы с ним давно были знакомы. К нему тоже обращалась: «Денис, – просила, – пожертвуй на часовню, ты человек небедный. Он захихикал: «Лет в семьдесят пойду в монахи, буду жертвовать, а пока у меня железный принцип: никакой благотворительности!» Не сужу Дениса. Много добра мне сделал. С нужными людьми познакомил, когда бизнес раскручивала. Разным был человеком. Успешно вёл адвокатские дела, но и тёмного много за ним. Кидал людей, мошенничал. Дверь открываю в кабинет к нему: «Денис, давай мою бумагу, должна быть подписана». Он в смех: «Шустрячка ты, Лена, покажи колено! Прямо электровеник! Генеральный такие прошения месяцами не подписывает. С ним нередко бывает, подловят в хорошем настроении такие с протянутой рукой, как ты, он пообещает, а потом тянет с умыслом, ждёт – просителю надоест клянчить, сам отвянет!» В этот момент приносят папку с бумагами от генерального директора, в ней моё заявление. Подписанное. «Ну, ничего себе! – удивился Днис. – Как ты ухитрилась?» «Богородица, – говорю, – помогла! Ты скупердяйничаешь пожертвовать на часовню, вот и не знаешь, что такое Её помощь». Он захихикал: «На Богородиц надейся, сам не плошай! Вот я и не плошаю!» Как ни бравировал, в главном оплошал. Сгорел от онкологии в пятьдесят с небольшим. Буквально за два месяца. И куда, спрашивается, после смерти попал? Сколько грязи, подлости, мути оставил после себя. С криминалом тесно знался. И денег ради заводил такие связи, и гордыню тешил – всё могу, всех сделаю, у меня крутые знакомые в Москве, Питере! Денис перед смертью не исповедался, не причастился. Умирал, сестра его рассказывала, озлобленным на весь белый свет, домашних извёл.
Фактически всего двое и откликнулись на просьбу Лены – директор мясокомбината Никита да гендиректор ОАО. Последний выделил краску, гипсокартон, пару кубометров деловой доски.
Лена в то лето часто ездила с матушкой в Тамбовку. И в каждый приезд отправлялись они к Поклонному кресту той самой дорогой, по которой матушка бежала в войну в Новопокровку, на которой явилась перед её взором Пресвятая Богородица. В первые разы Лена беспокоилась, как матушка дойдёт? А потом удивлялась:
– Матушка, мне двадцать восемь, а вам восемьдесят четыре на Покров будет, а я за вами угнаться не могу.
– Лена, я как на крыльях на этой дороге!
В тот раз подошли к Кресту, матушка говорит:
– Лена, здесь со временем будет храм стоять.
Лена задохнулась от этих слов.
– Матушка, – дерзновенно возразила, – да какой ещё храм в чистом поле? Мы в Тамбовке с часовней бьёмся-бьёмся и не можем окончить. А сюда дороги нормальной нет, чуть дожди – не проехать! И зачем здесь храм, зачем? В Тамбовке строим, а деревня разваливается. Со всей деревни одна учительница Маргарита Алексеевна нам помогает. Ни одного верующего кроме неё.
– Лена, – говорила матушка, – не может оставаться в забвении место, где ступала нога Богородицы. Вот увидишь, я-то не доживу, а ты увидишь, и храм будет, и источник святой будет, святое место не может быть без святого источника, и мира много будет. С разных мест будут люди приезжать. Даже из заграницы.
«Какая, думаю, заграница, – вспоминает Лена тот разговор, – местные хотя бы заходили свечку поставить. Не верилось, будет, как она говорит. Но прикушу язык, молчу, боялась матушку обидеть. А сейчас храм в Тамбовке, часовня у леса, из которого вышла Пресвятая Богородица стоит, святой источник есть. Обязательно паломники на праздник Владимирской иконы Божьей матери в Тамбовку приезжают».
У Поклонного креста, они читали акафист Пресвятой Богородице, отдыхали. Лена просила снова рассказать про явление Пресвятой Богородицы. Безоговорочно верила матушке, в то же время не вмещалось до конца, как это Пресвятая Богородица спустилась с неба. Вот поляна, поодаль берёзовый лес, купол небес, и человек летит на вершины берёз.
– Матушка, у меня бы сердце разорвалось от такой картины! Человек с без всякого парашюта в небе. Как такое может произойти? Будь ангел с крылами и то, а тут обычный с виду человек.
– Почему и подумала – цыгане колдуют. Ясно вижу – человек, руки на груди сложены, голова опущена, будто смотрит по ноги, куда приземлится. Исчез в лесу, ну и хорошо, думаю. Не испугалась, как ты говоришь – «сердце разорвалось». Бесстрашная была. Не по себе сделалось – да. Ведь никого вокруг, Тамбовка далеко…
Матушка рассказывала, а Лена пыталась нарисовать картину: человек бесшумно и плавно спускается с неба.
– Я в кино видела, как из самолёта прыгают парашютисты, – рассказывала матушка, – и наяву в Омске на аэродроме за Иртышём. Здесь без парашюта плавно вниз ногами летит человек и опускается на лес. В него мы дня за три-четыре до этого заходили с двумя женщинам из нашей бригады, грибы надумали проверить, вдруг есть. Я сейчас грибы люблю, а тогда подавно. Возвращались вечером с покоса на телеге и решили посмотреть. Березняк чистый, ни гнилья под берёзами, ни завалов, ни густой травы, но и грибов ни одного. Нам так хотелось с картошкой нажарить, поесть вволю. Надоел этот творог…
– Матушка, а чё вы не пошли к директору совхоза, не поругались, мало того, что блохи спать не дают и работаете с утра до ночи, ещё и кормёжка…
– Война ведь, Лена, была. Не доведись никому узнать войну. Не допусти Господь. И в городе мы впроголодь жили. У нас в мастерской женщина работала, трое детей, всё им отдавала, сама как придётся. Бывало, сидит за машинкой, вдруг раз и голодный обморок. Одна подружка даст ей какой кусочек подкормиться, другая… Мне проще было, я одна, да и молодая… А как с малыми детьми маялись женщины у кого родных никого, а мужья на фронте…
Они стояли у Поклонного креста. Матушка показывала рукой направление, куда пошла, ведомая Богородицей. Всякий раз говорила:
– Лена, надо будет нам как-нибудь поход совершить, дойти этой дорогой до Новопокровки. Или хотя бы до поворота на Преображеновку. «Коммуны «Колос» уже нет, от неё осталось одно кладбище, а Преображеновка, люди говорят, стоит, как и наша Новопокровка. Многие разъехались, но остались жители.
– Часовню построим и пойдём! – говорила Лена. – Я хочу знать дорогу, по которой шли вы с Богородицей!
– Какая, Лена, Богородица, красивая, – продолжала матушка. – И лицо, и голос, и ступни. Много позже вспомнила ножки Её, кожа, будто шла, не касаясь земли. Старомодной одеждой, широкой юбкой походила на цыганку, а больше ничем. Те-то наглые, шуму вечно напустят и норовят заговорить человека, запутать его словами, сбить с толку, тараторят-тараторят… А у Богородицы голос, будто ручеёк журчит… Успокаивающий. Маме я не решилась рассказать об этой встрече. Что-то удержало. Боялась, не поймёт – женщина с неба спустилась. Сейчас думаю, мама, как раз и поняла бы всё правильно… А тогда лицом потемнела после моих слов про гриву. Я с одним из тех дезертиров в детстве играла, через четыре дома от нас жил, на год старше меня… Наткнись я на них, не оставили бы в живых…
Вставая дома на молитву, Лена покрывает голову косынкой, которую матушка ей подарила. Собственными руками специально сшила. Они как-то вернулись из Тамбовки, матушка пригласила Лену к себе домой, достала косынку.
– Это тебе на молитвенную память, – вручила подарок. – Спасибо, Лена, без тебя не знаю, как бы я часовню строила.
– Матушка, как я благодарна Богу, что свёл меня с вами. Я, конечно, заполошная, налетела на вас тогда в храме: давайте часовню строить!
– За сумасшедшую тебя не приняла, – улыбнулась матушка, – кого только не приходилась в жизни и в церкви встречать. Но напором озадачила ты меня. А потом думаю: что-то ведь привело меня в Никольский собор сегодня.
– А часовню, матушка, мы обязательно построим.
– Надо, Лена. Жизни мне немного осталось. Хочу успеть помолиться в ней.
Помолилась. Часовню владыка Феодосий освятил за три месяца до упокоения матушки Евгении.
Чёрная доска
Всего ничего осталось по часовне – купол поставить, крест на него водрузить. Но дело застопорилось. Ни купола, ни креста, ни денег заказать и смонтировать. Лена обещала матушке к зиме кровлю закончить, купол поставить, а тут хоть расписывайся в собственном бессилии.
– Плохо мы, Лена, молимся! – говорила матушка.
Кто-то надоумил Лену поклониться Симеону Верхотурскому. Он-де для сибиряков такой же святой, как в Москве Сергий Радонежский, в Дивеево Серафим Саровский. И кроме всего прочего – помогает в строительстве храмов. Лене и сейчас ничего не стоит собраться и через всю страну куда-нибудь улететь, в двадцать восемь лет и подавно была легка на подъём. Сына в охапку и в Верхотурье. Там узнала о старце Сергии – схиархимандрите Сергии (Комарове). Достоялась к нему и начала плакаться:
