Женсовет из украинского Причерноморья
– Как вы достали мой телефон? Сотовая компания не могла дать!
– Было непросто, – ответила Татьяна Николаевна, – но я журналист и, говорят, неплохой.
Она постаралась с ходу взять нить разговора в свои руки.
– Звонок мой частный, – начала, – никто меня не просил. Мой сын учился с Леной, хорошо знаю её с первого класса и её маму, хотела бы поговорить с вами. Допускаю, даже уверена, вы многое видите в искажённом свете. Я, мама двух сыновей, представила, что у меня скоро родится внук или внучка, а я мало того, что никак не участвую, даже толком не знаю об этом факте. Поставила себя на ваше место…
– Я знаю, – коротко прозвучало в трубке. – Виктор мне рассказал о беременности этой особы…
– Раз вы знаете, и решение, которое он озвучил маме Леночки, не только его, но и ваше, то я спокойна, – сказала Татьяна Николаевна.
Ей показалось по интонации, по манере ведения разговора, что тема незапланированного внука или внучки не была для мэра проходной – где-то у него болело. Значит, не всё потеряно. Татьяна Николаевна добавила:
– Можете не опасаться и не менять сим-карту вашего сотового, вас никто не будет беспокоить звонками. Это одно. Что касается ребёнка, у родителей Лены достаточно финансов и связей, поднять его.
– Я публичный человек, – заговорил мэр, – многие хотят со мной породниться. Девки сами подкладываются под сына, желая попасть в нашу семью.
Татьяна Николаевна искренне возмутилась:
– Как вы можете так говорить, совершенно не зная Леночку. Это домашний ребёнок. Могу назвать как минимум с десяток семей, которые хотели бы видеть её невесткой. Сама была бы счастлива, хоть старшего за неё отдать, хоть младшего… Вы глубоко ошибаетесь, думая, что это ход с дальним прицелом, и Леночка цинично, рассчётливо пошла на беременность…
У мэра были свои козыри.
– Мне неведомо, насколько эта женщина соответствует вашей характеристике «домашний ребёнок», но её мама сектантка. Я, знаете ли, сектантов насмотрелся. Не по телепередачам имею представление, что это за семя-племя. Одни откровенно зомбированные, другие такую иезуитскую политику ведут.
Снова Татьяне Николаевне не пришлось играть удивление. Но попридержала язык с резким обличением информаторов мэра.
– Сведения у вас не совсем точные, более того – совершенно неверные! Ангелина Ивановна, как все нормальные славяне, православная. Как, наверное, и вы. Ходит в благословенную церковь Московского патриархата, прихожанка храма в честь Рождества Пресвятой Богородицы, почти каждое воскресенье бывает на службе. Это легко проверить. Её там все знают, от священников до бабулек в церковной лавке.
Всё-таки не удержалась Татьяна Николаевна, тонко язвительно намекнула, дескать, можете провести расследование.
– Но ведь папа у этой девицы – нерусь!
Так и сказал, несмотря на свой статус, требующий политкорректности. Татьяну Николаевну этот довод не смутил.
– Да, у Леночкиного папы мама русская, а папа татарин. Но не простой. У него дед был муллой. А он ведущий хирург нашего города, известное имя. Наведите справки. К нему на приём попасть, надо иметь три или четыре связи.
Татьяне Николаевне так и хотелось сказать: «Вам кто-то наляпал всякой ерунды, вы приняли за чистую монету и с этим живёте».
– И прошу вас лично, – требовательно раздалось в трубке, в голосе зазвучала начальственная сталь, – раз уж вы принимаете такое участие в данном вопросе, передайте матери этой особы: не надо на Виктора давить!
– Повторяю, никто меня не просил и никто не знает, что я звоню, – сказала Татьяна Николаевна. – Сыну вашему тоже никто звонить не будет. Повторюсь: у Леночкиных родственников и денег достаточно, и связей. Ими решено – Леночка будет рожать, ребёнка поднимут. Ни в чём он не будет нуждаться. И Леночке не дадут ни нервничать, ни беспокоиться. Если вы в свою очередь приняли решение дистанцироваться от вашего внука, не беспокойтесь, он в надёжных руках. Леночка вам не позвонит, родители её – тем более. А ребёнок вырастет хорошим человеком, будьте уверены. Вам не будет за него стыдно…
Не прошло и недели после разговора с мэром, перебирая на телефоне «контакты» (для памяти Татьяна Николаевна записала мэра в сотовый), наткнулась на номер с именем Леонид Витальевич, подумала: что за человек? Посчитала, что-то незначительное, проходное по работе и удалила, память телефона была переполнена. Номер, который с таким трудом достала, легко стёрла.
И не вспомнила о нём.
Четвёртое авторское отступление
В каждую мою поездку на Украину сходились за столом с мужем двоюродной племянницы Толей. Украинец из украинского села на Николаевщине. Заслуживает уважения уже тем, что, когда тяжело заболела жена, и врачи ничем помочь не смогли, не опустил руки, начал активно вести поиски нетрадиционного лечения. Много чего перепробовал знахарского и шарлатанского, а потом кто-то посоветовал съездить к старцу Ионе в Одессу. Так он, совершенно далёкий от церкви человек, начал путь к православию. Среди многочисленных знакомых и родственников могу от силы назвать три православные семьи. Одна из них – племянницы. Дети выросли воцерковленными, Толя много лет помогал батюшке в алтаре.
Начинали с Толей трапезничать, соблюдая все каноны, совершив, как полагается, молитву, перекрестив яства и питие. Правда, всякий раз грешили, отодвигая в самые дальние уголки памяти истину: «пьяницы Царствия Божия не наследуют». Ударяли по вину в соответствии с принципом «гулять так гулять». Не было встречи, чтобы Толя не вышел на больную для него тему – маниакальное стремление галичан подмять Украину под себя. Приводил слова гетмана Скоропадского, что галичане живут объедками с немецкого и польского столов, нет ничего высокого, своего, на пять слов в их языке четыре – польского или немецкого происхождения. И всё это, взятое с чужого плеча, хотят подсунуть всей Украине, при этом отказаться от великого, что в науке, литературе и музыке создали совместными усилиями великороссы и украинцы.
Мне заводиться не хотелось, я благодушествовал. Как правило, мы сидели на открытой веранде, с великолепным видом на окрестности. Я знал их с детства, в этом доме жил мой родной дядя Ваня. С Толей мы будто находились на капитанском мостике океанского лайнера. Огород шёл под уклон, заканчивался невысоким забором, сложенным из битого серого от времени ракушечника. Сразу за забором начинался крутой спуск в широченную балку, футбольное поле выглядело на ней маленькой заплаткой. Дальним краем балка упиралась в село, оно забирало вверх к величественному храму, обегало его и шло дальше. Село утопало в зелени яблонь, вишен, абрикосов. Южным колоритом смотрелись среди садов крыши под красной черепицей. Такого в родной моей Сибири не увидишь. Золотые купола церкви венчали высокие кресты. Под их сенью через дорогу от церкви стоял невидимый отсюда дом прадедушки и прабабушки по маме.
Хотелось сидеть в созерцательном настроении, любоваться догорающим над селом вечером, пить потихоньку вино, вплывать в тёплую темноту южной ночи. Но Толя горячился, не мог он спокойно рассуждать об агрессивном отношении к его родной Украине галичан. На что я говорил: как хорошо, что святой Александр Невский в своё время не поддался на уговоры папских посланников, не пошёл под защиту Европы, сверхмудро решив, что лучше унижаться перед тогда ещё язычниками татаро-монголами, чем пускать в свои пределы христиан-католиков. Даниил Галицкий, искренний радетель православия, в отличие от Невского купился на посулы братьев во Христе, пошёл под их защиту, в результате получилась Галиция, которая и Польшей не стала, и от Руси оторвалась навсегда. Для Польши галичане вот уже почти восемь веков недохристиане, которых и на порог-то пускать не стоит. Как тут не вспомнить слова Тараса Бульбы: «Ну, и что тебе дали, сынку, твои ляхи?» Бандере было на чём строить свою политику ненависти, она, во-первых, именно на поляков была направлена, потом уже на «советы» обратилась. И те, и другие мешали галичанам верховодить, а так хотелось, да бодливой корове Бог рога не зря не даёт.
Я говорил Толе, что когда-то в студенческой молодости, будучи на практике в Прибалтике, открыл для себя простую истину: есть государственные нации, а другим не дано это качество. Почему? Толстовский Платон Каратаев говорил: «Не нашим умом, а Божьим судом». Но гордыня человеческая не хочет примириться с таким раскладом. Она раздувает комплекс неполноценности, гнилость диавола проникает в душу. Негосударственная нация по ходу передела мира может получить государственность, но всё одно комплекс у отдельных её представителей, наиболее рьяных и горячих, останется. Как проще всего возвыситься в своих глазах? Диавол подскажет: за счёт унижения другого. Нередко это выглядит: «Ай, Моська! знать она сильна, что лает на Слона!» А враг человечества смеётся – подтолкнул к злобе, змеиному шипу.
Это произошло года за четыре до войны на Украине. Я отдыхал в Николаеве, в один день раздался телефонный звонок – пригласили на презентацию выставки картин. Где наших только нет, среди николаевских художников нашлись сибиряки-земляки (даже отыскали общих знакомых в Омске), от них и получил приглашение. Галерея маленькая, картин, может, на двадцать, но уютная, со своей атмосферой. Живёт за счёт меценатства местного предпринимателя. Рядом с галереей его кафе. Туда он пригласил художников и их гостей после презентации «на бокал сухого вина». Лет пятидесяти крупный мужчина, с хорошей русской речью, объездил всю Европу. С трудом скрывал неприязнь, узнав, что я из Сибири, русский писатель. Не мог не принизить Россию, дескать, все её победы, всё её величие – за счёт украинцев, не мог не вспомнить добрым словом Степана Бандеру, только что «Слава Украине!» не воскликнул. Бесполезно было доказывать – любовь к своей родине, к своей нации невозможна за счёт ненависти к другой. Это уже не любовь…
Толя пошёл в погреб. Чёрного бархата южная ночь накрыла окрестности. Балка лежала в густой темноте – ни огонька, а за ней в селе кое-где в окнах горел свет. По огороду пробежала кошка, залаяла у соседей собака. Аппетитно запахло арбузом, Толя принёс из погреба и начал резать крупными скибками (так здесь говорят). В Сибири выпивают под чай, мы выпили под арбуз. Вкусное вино, вкусный арбуз… Я пребывал во вседовольном настроении, а Толя не мог остановиться, говорил с болью, что в православную церковь Московского патриархата на Украине проникают антирусские настроения. Есть батюшки, особенно те, что с Западной Украины («западэнцы»), которые симпатизируют недружественной политике галичан. На что я философствовал, вспоминая обновленцев. В тридцатые годы прошлого века отцы церкви шли не только в лагеря и на мучения, сотни и сотни пошли в обновленческую церковь. Да не угоден был Господу Богу такой модернизм. Как ни поддерживало государство с его карательными органами обновленцев, как ни старалось увести верующих в безблагодатную, полностью подконтрольную власти церковь, а ничего не вышло. На всё воля Божья.
– Толя, – говорил я, – среди двенадцати апостолов, что выбрал Иисус Христос, один оказался предателем. Святые отцы говорят, что эта пропорция актуальна во все времена.
– Но почему мои дети, говорящие на русском языке, не изучают русский язык в школе? Весь мир говорит о великой русской литературе девятнадцатого века, а нам она не нужна!
– Думаешь, в наших школах сильно нужна, – успокаивал Толю. – Все нынешние обновленцы одним миром мазаны.
Толя горячился:
– Но ведь не может так бесконечно продолжаться. Они ненавидят нас!
– Толя, есть святые отцы, которые не исключают, что человечество войдёт в Царствие Божие без ужаса апокалипсиса, но ты же видишь, что мир неуклонно катится к концу света, сам себя толкает в спину.
Не могли мы тогда предположить, что очередная репетиция апокалипсиса развернётся в каких-то пяти часах езды на машине от этой веранды: «сушки», «миги» полетят над Толиным домом бомбить Донецк и Луганск, Славянск и Первомайск. Пилоты ВВС Украины, среди них украинцы и русские, запросто направят ракеты на братьев-славян.
Как бы ни хотелось, да больше не будет в моей жизни той, прежней, довоенной Украины. Она стала заметно другой за последние двадцать лет, но всё же не думал, что настолько другой. С первыми выстрелами в Новороссии всё обострилось. Вполне возможно, кто-то из родственников, доведись нам встретиться, вовсе не обрадуется (только не Толя), даже наоборот… Зато диавол довольно хихикает. Больно об этом думать…
Душу греет другая Украина, не отравленная усилиями лукавого – неприязнью, откровенной ненавистью, возвращаюсь в неё вместе с женсоветом.
Роды
Был День металлурга. Людмила Ивановна, директор ДК «Металлург», та самая, которая запросто встала на мостик при праздновании тридцатилетнего юбилея Влада, мужа Дианы-мисс Петровны. На мостик в танце Людмила Ивановна давненько не вставала, но была такой же заводной и весёлой. Металл она лично ни разу не выплавляла, но много лет вдохновляла металлургов на трудовые вахты, посему в честь профессионального праздника ей вручили ведомственную награду достоинством в медаль. Медали работникам культуры не столь часто перепадают, посему Людмила Ивановна, не откладывая в долгий ящик, собрала сотрудниц, позвонила женсовету и накрыла стол в кафе под открытым небом. День металлурга празднуется в июле, погоды, как правило, южно-изумительные. Из женсовета пришли на спонтанное торжество две Татьяны – Татьяна Николаевна и Клава. Ангелина Ивановна зарылась в работе, пусть на календаре воскресенье, да клиника платная, пациенты такие, что не отмахнёшься, один расхворался, второй придумал себе болезнь… Некогда доктору медали обмывать. Другие члены женсовета на тот момент в городе отсутствовали.
Получился без примесей девишник. Это женщин не смутило. Вино полилось в бокалы, новенькая медаль от одной ёмкости к другой пошла по кругу, окунаясь в обмывательную жидкость. Не успели выпить её до дна, дабы счёт медалям у Людмилы Ивановны продолжался, как раздался звонок от Ангелины Ивановны: у Леночки потянуло живот. Клава обмывала медаль исключительно минералкой, она была за рулём, не раздумывая, прыгнула она в машину и сорвалась к Леночке. Клава – человек решительный, знала, пока Ангелина Ивановна то да сё со своими больными, девочка может и родить посреди дома, а не роддома. Однако успела на ходу дать установку застолью:
– Девчонки, заклинаю молиться за Леночку! Потом будете пить и трескать! Молитесь! Первородок, ходила тяжело!
Кто-то спросил:
– Как молиться?
Клава посмотрела на Людмилу Ивановну и Татьяну Николаевну, но решила не привлекать именинницу, решительным перстом указала на Татьяну Николаевну:
– Научит!
И ударила по газам.
Компания была в основном не из тех женщин, кто в церкви по воскресеньям на коленях стоит, как говорит та же Клава – «миряне на всю голову». Татьяна Николаевна пыталась две минуты учить их Иисусовой молитве, но за столом, щедро заставленным вином и закусками, плохо молилось. Зато хорошо шли тосты за здоровье молодой мамочки, за умелые руки акушерок… Татьяна Николаевна, волнуясь за Леночку, молилась про себя, но и от вина не отказывалась…
Клава прилетела к Леночке и повезла её в роддом. Ангелина Ивановна загодя договорилась о лучшем в городе, недавно отстроенном, палаты на одного человека. Клава попыталась вломиться в родовое отделение и рожать вместе с Леночкой. Её сверхнапор встретил достойный отпор, врач запретил данный эксперимент. Однако Клава всё одно рожала вместе с Леночкой. Упросила сдвинуть кресло к окну, с улицы легла на подоконник и держала Леночку все роды за руку. При этом успевала каждые пять минут звонить обмывальщицам медали и требовать молитв. Понимая, что её глас вопиет зазря, отчаянно, так, что запомнила даже роженица, ругалась на пьюще-трескающую компанию, обзывала всех последними клавами. Несмотря на это, всё же комментировала в сотовый процесс течения родов во всех подробностях. Получился телефонный репортаж с места горячих событий. Наконец, позвонила и ликующе разрешила:
– Пейте, клавы, от пуза! Отличный мальчик!
Вернулась к компании, намахнула полстакана минералки за новорожденного. Тут же спохватилась, совсем выпустила из головы тот факт, что у малыша имеется бабушка Ангелина, позвонила Ангелине Ивановне с радостной вестью.
Через пять дней к роддому подкатила вереница машин. Клавина, само собой, во главе колонны. Работники роддома обрадовались Клаве, как родной, – раскланялись, доложили: с малышом и молоденькой мамочкой всё нормально…
Ангелина Ивановна, дабы дочери не было больно и одиноко, как-никак безмужняя мама (столько бедняжка пережила, а сколько ещё предстоит), пригласила в роддом женсовет в полном составе. Женщины приехали с мужьями, цветами, разноцветными тематически раскрашенными шарами, фотографом… Свадьба да и только. По неписаным канонам принимать ребёнка в ритуале передачи его из роддома в большую жизнь должен мужчина. В традиционном случае отец берёт из рук работницы детородного учреждения дорогой свёрток, в нашем – увы… Ангелина Ивановна призвала на эту ответственную роль своего отца. Деду семьдесят лет, сорок из них работал председателем колхоза, крепкий мужчина с орденом Трудового Красного Знамени на строгом чёрном пиджаке. Голову его венчала шевелюра густых с проседью волнистых волос. Хорошая компания собралась у крыльца роддома во главе с бравым орденоносцем, который как-то сразу оказался в центре внимания. Мужчины женсовета тактично держались задних рядов, а дедушка в присутствии стольких очаровательных женщин приосанился, да и важность момента того требовала, как-никак – первый правнук.
И вдруг подъехала ещё одна машина. А в ней, кто бы вы думали? Мэр. Тот, что отказался в разговоре с Татьяной Николаевной от свёкорства, дедовства и всякого иного родства с Леночкой и её плодом. Индийское кино да и только. Мэр приехал с женой и дочерью, сына Виктора, виновника появления на свет нового человечка, не было. В этом аспекте прослеживалось несовпадение с законами индийского кино. Мэр никому не звонил – ни Леночке, ни Ангелине Ивановне, ни Татьяне Николаевне. Узнал о родах и моменте выдачи внука по своим каналам. И приехал по сценариям индийского кино ни раньше ни позже – как раз к передаче младенца. Дело в главной сцене решали секунды, молниеносно сориентировалась на этот раз не вездесущая Клава, а Людмила Ивановна (режиссёр как-никак), она тут же скорректировала распределение ролей в дипломатически верную сторону, прадедушку с орденом решительно отодвинула на второй план, в то время как дедушке-мэру предоставила первый. Работнице роддома ничего не оставалось, как вручить ребёнка мэру… Потом дедушка признается: когда взял малыша, а внук зашевелился, у него сердце оборвалось, и будто вся жизнь пролетела в голове… Дома развернули парнишку, а там – копия дед-мэр. Конечно, с поправочным коэффициентом на возраст, но два одинаковых лица. Дедушка смотрит: надо же – пальчики его, уши – его… Ужас лизнул мэрское сердце – по своей глупости он мог лишиться этого счастья. Второй Леночкин сын получился чем-то средним между бабушкой Ангелиной и прадедушкой-орденоносцем. Их порода. Первый – никакого сомнения – мэрская.
Из роддома вся эта «свадьба» поехала к Ангелине Ивановне. Женсовет ринулся на кухню и мгновенно сделал стол. Салютнуло шампанское, Людмила Ивановна (режиссёр всё-таки) предоставила слово мэру, но он дипломатично и тактично отказался в пользу прадедушки-орденоносца. Тот пусть и деревенской закваски, да тоже человек публичный, нисколько не растерялся, и очень хорошо сказал о первом правнуке. Следом мэр произнёс проникновенный тост за «своего» (!) внука.
В середине застолья он поднимет тему звонка Татьяны Николаевны. И с удивлением услышит, что Ангелина Ивановна о нём ни слухом, ни духом. Даже не поверит:
– Как это вы не знали?
– Откуда?
– А кто знал?
Само собой, знала Татьяна Николаевна, кроме неё – Клава и Людмила Ивановна. Остальных Татьяна Николаевна решила не посвящать в разговор с мэром-свёкром, тем более – явных результатов телефонная беседа не дала. Поэтому Татьяна Николаевна попросила Клаву и Людмилу Ивановну не распространяться. Когда надо, женсовет умел хранить секреты.
Мэр сказал Татьяне Николаевне, что её звонок, в конечном итоге, всё и решил. До разговора с ней оценивал себя: он молодец, он защищает своего сына, свою семью от хитрущей, ушлой девицы, непонятно какого происхождения, мама-сектантка чего стоит… И вдруг звонок, которым было ему сказано: никакой ты не молодец, а внук твой и без тебя не пропадёт. Сначала подумалось – грубая игра, сейчас начнут донимать звонками, угрозами, шантажом. День прошёл – тихо. Неделя – никто не звонит, вторая, месяц…
– Это был Промысел Божий, – скажет ему Татьяна Николаевна. – Я через несколько дней после разговора с вами наткнулась на запись с цифрами вашего телефона и, не вспомнив, кто такой Леонид Витальевич, избавилась от неё.
– Я, к сожалению, далёк от церкви, ничего тут не скажу, но можно я вас расцелую.
Мэр галантно поцеловал руку Татьяне Николаевне и чмокнул в щёчку. После чего разоткровенничался и рассказал, как он долго сомневался, даже фото Татьяны Николаевны раздобыл. Проводил визуальные исследования: рассматривал фотоизображение своей телефонной собеседницы, терзаясь вопросом: такая может обмануть или нет?
Леночка выбрала Клаву в крёстные матери для сына. Вроде не тот возраст, надо бы из своих сверстниц, но Леночка посчитала, раз Клава, точнее Татьяна Михайловна, приняла такое участие в родах малыша, так переживала, перевесившись через подоконник в родовую палату, ей быть восприемницей хлопчика при крещении. Назвали мальчика в честь прадеда-орденоносца – Иваном. Клава души в ребёнке не чает, настоящая крёстная. Это ещё надо посмотреть – родная бабушка Ангелина или крёстная больше трясётся над Иваном. Во всяком случае, Леночка с более спокойным сердцем поначалу доверяла Клаве ребёнка, даже крохотного, чем матери.
Первый год муж Леночки приезжал к ней дня на два, на недельку – продолжал учиться. Клава не ходила к крестнику, если появлялся его папа. Не хотела того видеть. Только года через три вместе с Татьяной Николаевной простили Виктора. Смеялись над собой, вспоминая, с какой горячей поспешностью клеймили: «Гад прыщавый, подонок! Не достоин мизинца Леночки! Как это можно так поступать?» А тут две Татьяны увидели, что молодые – сама гармония. Что ему, что ей нравится спокойный домашний образ жизни. Оба сторонятся шумных компаний. В праздники им лучше погулять с детьми, чем идти в гости… «Устроил же Господь! – восхищалась Клава. – Не будь беременности, разве отец разрешил сыну на Леночке жениться? Узнал бы, что отец у неё татарин, мать сектантка, и всё. А без беременности не было бы повода нам звонить, бороться за справедливость…»
Даёшь Америку!
Тридцать первого августа 2013 года женсовет обзвонила Клава с радостной новостью:
– На будущий год все до единой берём отпуск в сентябре – едем бабкомом в США!
Цель поездки – ни больше ни меньше, как провести очередное заседание за праздничным столом на другом краю света. Да так, чтобы у американцев эмоции зашкаливали. В тот день Клава позвонила Диане-мисс Петровне через океан, дабы «поздравить с именинником», коим являлся, как мы помним, муж Дианы Петровны Влад. Девять лет женсовет не мог, как в стародавние времена, традиционно собраться тридцать первого августа. До этого, может, не так бурно, как в самый первый раз в «Барселоне» с кампари-джусом, джином с тоником, текилой санрайз, льющимися в бокалы рекой, а из бокалов не ручейком по прямому назначению, но отмечали день рождения Влада. Девять лет назад Диана Петровна, Влад и сын их Илья перебрались из южного города в не менее южный, но американский – Лос-Анжелес, где и возник прекрасный повод собраться женсоветом – свадьба Ильи. Того самого, который во втором классе первого сентября вынужден был пойти в школу в футболке и растянутых шортах, так как мама была не в состоянии (после кампари-джуса, текилы санрайз и далее по списку) проследить за его нарядом. У Ильи состоялась помолвка, подарил невесте кольцо с большущим бриллиантом, а свадьбу молодые наметили на сентябрь 2014 года. Вовсе не для того, чтобы чувства испытать. Куда было их ещё проверять, жили вместе семь лет, однако решили соблюсти обычай. Женсовету данное обстоятельство даже на руку – можно без спешки собраться в столь далёкое путешествие.
Загорелись наши замечательные женщины поездкой на свадьбу. Куда они только не выезжали вместе: в Крым – на море, в Почаев – в лавру, и вот – на другой конец света. Диана-мисс Петровна разработала программу покорения Америки женсоветом: «съездить туда и туда», «посмотреть то и то». Устраивали женщины скайп-конференции. Людмила Ивановна (режиссёр всё-таки) начала делать наброски сценария выступления женсовета на американской свадьбе. Планку взяла выше некуда – устроить грандиозное эксклюзивное шоу, мюзикл, почище бродвейского, – с песнями, танцами, переодеваниями, чтобы всё пело, плясало, блестело, и шампанское в потолок…
