Война и мир Петра Рыбася

Месяца два обрабатывал Елену. Сдалась.

Соседка работала секретарём-машинисткой, помогла приобрести б/у электрическую. И учебник «Машинопись и делопроизводство» дала напрокат. В нём упражнения, рисунок клавиатуры, поделённой на зоны, где какой палец должен плодотворно давить, не мешая соседним. Дед Петро заставил Елену сектора клавиатуры разноцветной плёнкой разметить. Сделала дочь согласно книжке, а ученик – дальтоник. Зелёное и красное – одним миром мазано. И клавиатура не светофор, в котором по счёту можно определять: стоп-свет горит или езжай по своим нуждам.

Слабости организма не остановили ветерана, засел вместе с ними за машинку. И никаких себе поблажек: если уж учиться – так не одним пальцем клопов давить, а на весь отпущенный природой потенциал – от мизинца до большого на обеих руках. Вон соседка: вроде чуть шевелит пальчиками, а печатает, как из пулемёта, и языком при этом чешет – не угонишься. На машинку вообще не глядит. Дед Петро также хотел творить мемуары, чтобы чуть растопырил пальцы над клавиатурой – и пошла строчить губерния.

– Где столько слов наберёшь? – пыталась урезонить дочь.

– Да у меня воспоминаний в голове, – проговорился ветеран (про мечту о мемуарах молчал как партизан), – на десять лет хватит.

Приспособил трёхногую табуретку под тумбу для печатного агрегата. С бортов укрепил листами фанеры. Слева приспособил пюпитр из жести – учебник с упражнениями ставить. Ладненько получилось. Но высоко.

– Обрежь ножки у табуретки! – Елена посоветовала.

– Вдруг промажу в сторону лишка.

Пока Елена отсутствовала, с помощью физики – рычага – и родственной поддержки – Юльки – подсунул под ножки дивана чурбачки. Одно плохо – забираться стало труднее. Это не ногастому: раз – и на месте назначения, однако приноровился к высотным трудностям, одолел. Но попробовал – опять неудобно. На этот раз машинка низко, нависаешь над ней с дивана, как нырять собрался. Дед Петро подумал-подумал и смастерил подставку под табуретку, оптимизировал уровень рабочего места.

После чего приступил к самообучению. Да так упорно, что не хуже Михайло Ломоносова. Денно и нощно стучал по буквам и знакам препинания, отрываясь лишь поспать и поесть. Сколько времени тратил на сон Ломоносов, не знаю, дед Петро чуть утром глаза продерёт, сразу тук-тук, тук-тук… Даже курил параллельно долбёжке. Новости по телевизору с руками над клавиатурой воспринимал.

Хорошо, своя комната.

Хорошо-то хорошо, да это не значит, что в других частях квартиры тишина. Замучил домашних не хуже, чем когда гармошку тиранил с учебной целью. Хуже! Там хоть от музыки звуки… Не всегда мелодичные, да всё не такие…

– Дед, – Юлька иронизировала, – ты как дятел на уборке урожая!

– А сама-то!

Это дед зря. Юлька двумя пальцами справлялась с упражнениями шустрее, чем он всей обоймой.

– С двумя пальцами кто тебя возьмёт на работу?

– А ты макаронины печатаешь!

Было такое. Дед поначалу клавишу пробела не признавал.

И шлёпал сплошняком строчки от края листа до края.

– Опять «стиральную доску», – так окрестила отцовские художества Елена, – нафуговал!

– После научусь, – отмахивался курсант.

Потом пришлось переучиваться: рефлекс беспробельный не вышибешь, засел в склерозной голове. Чуть забудется – полезла «макаронина»…

Наконец, дед Петро, кроме тренировочной с утра до вечера стукотни, начал подступаться к творческой части. Первым пунктом мемуаров поставил «Новый 1943 год».

Праздник вышел достойный пера машинки.

Калининский фронт. Петра только что взяли в разведку дивизиона вместо убитого радиста. А там ребята подобрались… Эх, хватило бы слов описать. Естественный отбор, с гнильцой не держались. Разведчики то и дело ныряли в тыл к немцам проверять координаты целей. Чтобы «катюшам» не пустоту перепахивать.

Тридцать первого декабря 1942 года в честь праздничка сделали удачный рейд. Вернулись. А снег валил, как в сказке довоенной. Идёт и идёт, идёт и идёт. Тогда как до передовой от этой сказки рукой подать. Но разведчики Новый год запланировали встретить не с автоматами в руках. Консервы американские на закуску имелись в заначке, шоколад трофейный – не только языков таскали от немцев.

Стрелка часов торопится к застолью, и вдруг отставить мечты о земных радостях. По рации приказ: разведчикам срочно проследовать в село с обидным для женщин названием Бабаеды, в штаб дивизиона. День предновогодний выдался такой, что часов двадцать на ногах, и вот отдых вместе с праздником побоку.

До Бабаедов десять километров. Дороги никакой. Откуда снегоуборочной технике взяться? Снег по пояс. Рыхлый, даже на лыжах тяжело. Хорошо, отец у Петра был лёгок на подъём. До войны, кроме родной Украины, где только не жил с семьёй. И под Читой на золотом прииске, и на Урале. Было где Петру освоить лыжную технику. На лыжне кацапам мог фору дать.

Затемно пришли в Бабаеды. Там ЧП. Часового от штаба украли. Штаб не дом с колоннами и флагом на крыше, походный – машина грузовая, фанерой крытая. В ней знамя дивизиона. И такой позор на голову гвардейцев-ракетчиков. Сверхсекретные части, строго-настрого никому – свой не свой, военный или гражданский, солдат или генерал других войск – ни слова нельзя рассказывать о специфике войск. И вообще: посторонним вход воспрещён в расположение части. На каждой «катюше» специальная взрывчатка. В критический момент уничтожай, чтобы винтика врагу не досталось. А тут часового от штаба, как барана, украли. Только что стоял, только что ходил, а вот – исчез с концами. Получи, русский Иван, новогодний подарок от фрицев.

– Найти! – командир приказывает.

Когда шли в штаб, надеялись – ничего серьёзного. Думали обогреться снаружи и, по возможности, изнутри. Вместо праздника наглое воровство.

– Где хотите ищите! – командир грозным голосом, будто они немцев проворонили. – На то вы и разведчики!

Сам злее злого. Часового из-под носа умыкнули. Как ещё не «катюшу»…

Немцы, конечно, не по воздуху за языком пожаловали. Значит, не могли не наследить. Разведчики принялись искать вход и выход охотников за живым товаром. Дали круг. Есть. Ракетчикам-миномётчикам лыжи ни к чему, только разведка пользовалась деревянным средством передвижения. А тут посторонние. Трое вошли, тогда как на выходе плюс ещё один. На лыжи горемыку украденного поставили или положили.

Уже хорошо – исходные данные есть, можно идти по следу.

А снег сыплет и сыплет. И Новый год приближается вместе с линией фронта. Миновали её по фрицевской лыжне и прямёхонько к трём землянкам на опушке редкого леса выкатили. Как всегда, у немцев чин-чинарём: огонёк льётся, по прочищенной дорожке часовой ходит.

– Петро, – приказывает командир, – снять часового!

Хорошенькое дельце. Петро на ключе работает любо-дорого посмотреть и послушать. Год на фронте, но ни одного немца грудь в грудь не убил. Ракетчики не пехота. Теорию, конечно, от спецов разведдела слышал… Да то теория… И вот «снять». Это не шапку с головы – раз и готово. Как?

Да не тот момент инструкцию запрашивать у командира. Надо действовать. Оружия у Петра сколько хочешь: автомат, гранаты, нож. Но шуметь нельзя.

– Есть, – шёпотом отвечает.

Что хорошо, снег сыроватый. До этого морозы под двадцать пять градусов донимали, тут потеплело. Снег не скрипит, не выдаёт тайный манёвр. Подбирается Петро к врагу, вопрос «как снимать?» без ответа сидит в голове.

Часовой хоть и немец, а не меньше украденного красноармейца лопух. Понуро ходит туда-сюда, что по сторонам делается, не смотрит. Под русский снежок о фатерлянде с фрау под ёлкой размечтался.

Петро подкрался к маршруту противника и, как только немец прошествовал мимо, тигром ему на спину…

Силушки Петру не занимать. Перед войной в колхозе хлеб с поля возил. Комбайн идёт, на нём под бункером стоит дивчина, зерно в мешок насыпается, она завязывает и сталкивает на поле, а сзади Петро на низкой подводе, хвать мешок одной рукой и на телегу, хвать и на телегу. Мешок такой, что двумя руками надо поднапрячься забросить, он одной на ходу. Комбайнёр не так себе – самый что ни на есть передовик-ударник – работает и работает, а Петро закидывает и закидывает. Только и отрада отдохнуть, когда комбайн сломается…

Прыгнул Петро на часового и за горло. Такой избрал вариант снятия. Немец икнул, обмяк. Мгновенно Петро обесточил врага. Но пальцы на горле сам разжать не смог. Ребята помогли. И быстренько забросали две землянки гранатами, в третью ворвались с ответным новогодним поздравлением.

Пока Петро подкрадывался к часовому, разведчики смекнули, какая землянка командирская. Та, что собой добротнее, вокруг которой снег чище убран. Субординация по всем немецким параметрам соблюдена. Тем и выдал себя немец. Заскакивают красноармейцы в землянку, там часовой-однополчанин со спущенными штанами к лавке привязан. Из него данные выбивают, несмотря на праздничную ночь.

Разведчики ножами разобрались с дознавателями. Часовому-растяпе со своей стороны добавили ремнём по тому же исполосованному месту:

– Это тебе за ротозейство!

А он плачет от радости:

– Спасибо, ребята!