Молчаливый голос
Молчаливый голос
Сергей Москвичев
© Сергей Москвичев, 2025
ISBN 978-5-0060-6767-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Ссылка на цветную карту в хорошем качестве находится в конце книги.
В книге присутствует немало песен в формате текстов. Их можно прослушать в аудио исполнении. В конце текстов после значка ♪ присутствуют ссылки на youtube, где представлены композиции.
В конце книги представлена ссылка на полный плейлист.
ПРЕЛЮДИЯ
Шёпот из мрака велел: «Не дышать!»
Едва различимый металлический шорох закрался в уши Дикена Надсон-Нарбута, побудив кладоискателя выставить факел вперёд.
«Anima absorber Johannes Sjöberg», – послышалось из расступившейся пред пламенем тьмы.
Дикен сделал шаг, и свет от огня явил безголового скелета, праздно восседающего на своём троне. Под тяжестью короны черепушка истлевшего монарха давно покинула плечи и лежала теперь в пыли веков вместе с символом власти. Костяные фаланги скелета сжимали эфес клинка. Именно он своим лезвием исполнял пробирающую как мистерия песнь.
Тени плясали в такт дуновениям ветра, который впустили в склеп вторженцы. Старая входная дверь из чёрного дуба своим скрипом не попадала в ритм танца, со звуками ржавых петель и заунывным воем обращаясь в какофонию. Лишь поющий клинок на несколько мгновений отвлёк от омерзительного дуэта, вдохновлённого холодным ветром. Поймав на себе свет факела, меч монарха остановил свою молчаливую мелодию и блеснул серебристыми рунами.
Оружие давно почившего короля было невообразимо чёрным, будто испивало и сам свет, и тепло от огня.
– Бу! – от этого возгласа Дикен Надсон-Нарбут выронил светоч и подпрыгнул. Ещё через пару секунд кладоискатель выругался, плюнул и поднял свой пламенник.
– Негораздок, кого угодно в могилу загонишь, – приводя в порядок дыхание, дрожащим голосом Надсон-Нарбут глушил ехидное хихиканье Ларса Хольма, своего напарника.
– Дружище, тебя мне ещё ни разу не приходилось загонять в подобные места. Ты сам тянешься к богатым схронам, курганам ярлов и усыпальницам королей, – Ларс почесал косматую голову. Дикен в такие моменты радовался, что на его лысую башку от приятеля вши не переселятся.
Напарники титуловали себя великими кладоискателями, но Надсон-Нарбут никогда не забывал, что он и Хольм – простые расхитители гробниц. Большую часть добра, добываемого в походах по действительно забытым всеми могильникам, Дикен и Ларс продавали, кому только могли. Встречались порой такие вещицы, что одним своим видом отпугивали любого. Оба расхитителя гробниц называли их «старыми гоблинами» и оставляли на память.
– Ты чего так перепугался? – Хольм хмыкнул. – Как дитя на похоронах.
– Смотри, какой клинок, – разжав кисти скелета короля, Надсон-Нарбут освободил шептавший ему во тьме меч.
Ларс присмотрелся, в очередной раз усмешливо хмыкнул и отмахнулся:
– Ещё один старый гоблин.
– Да ладно, вещь достойная! Это он меня напугал.
– Меня пугает только то, что почерневший от времени кусок ужасной по качеству стали с какими-то каракулями и бронзовая корона, – Хольм поднял вместе с черепом символ монаршей власти, – это, возможно, всё, с чем мы вернёмся отсюда.
Дикен и Ларс обыскали весь склеп и не нашли более ничего мало-мальски ценного. Худшие догадки подтвердились.
– Мне клинок, тебе корона? – Надсон-Нарбут скрестил пальцы в ожидании кивка согласия. Плут заметил, что камень, украшающий эфес, скорее всего, рубин или даже гранат.
– Бери свой ржавый ножик. Про свою добычу я хотя бы байку смогу сочинить: «Корона короля нищих, убогая, но символичная!» – Хольм пропел мини-оду своему трофею.
«Anima absorber», – ледяным шёпотом клинок монарха пропел вслед за расхитителем гробниц. Дикен выронил оружие. Лишь для него одного замедлившееся течение времени и волнующееся рябью пространство наполнились звоном ужаса. Ларс схватил за руку компаньона:
– Пыли надышался?
– Ты слышал?
– Даже черепушка пустая слышала, как ты уронил этого старого гоблина.
– Нет, Ларс, я про пение.
– Так плохо пою? Буду работать, а если не станет лучше, то предел мечты – выступать в корчме с бочонком пива.
– Королевский меч тебе подпевал, – Дикен понял по взгляду, что приятель держит его не только за руку, но и за баламошку.
– И что подпевал?
– Anima absorber.
– Видать не в ноты, а где и в ноты, то таких и нот-то нет. Ты его решил наказать поцелуем с пыльным полом? Если так, то разочарую. Ножичек тут привык ко всякой мерзости. Его владелец рядом гнил, но вот из рук не уронил, эх ты, – Хольм потянулся к рукояти меча и, коснувшись, одёрнул руку. – Уф, горячо!
Подавив разгулявшийся страх, Надсон-Нарбут сам поднял клинок. Никакого жара при этом не ощутил.
– Как?! – Ларс потянулся к лезвию, и в этот раз его рука отринула ещё быстрее. – Ась, Йотунхейм!
– Anima absorber, это переводится примерно как «пьющий души», – Дикен проигнорировал возглас компаньона и поднёс клинок к уху.
– Значит, эта железяка не только поёт на забытом языке и обжигает руки, но ещё и души пьёт? Надсон-Нарбут, не зли меня, моя фантазия тоже разыгрывается в подобных местах. Но я не сочиняю небылицы. Или ты жути хочешь нагнать на друга в отместку за испытанный испуг? – снаружи донёсся приглушённый звук от раската грома. – Слышишь, гроза вот-вот начнётся, и это не игра воображения. Неудивительно, что так ветер стонет.
Всё было некстати. Дикен и Ларс частенько ночевали в усыпальницах и склепах, особенно когда их заставала непогода. Но сейчас, когда не унимающийся страх гулял по телу, странный меч издавал зловещие звуки, а любые скрипы входной двери отдавались в мозгу арбалетными выстрелами, Надсон-Нарбут предпочёл бы лечь спать в канаве.
– Чего застыл-то? Давай расстилать матрацы. Хорошо, что в этом склепе есть сухая деревяшка.
Дикен не заметил при обыске могильника ничего подобного. Стулья и столик, служившие когда-то для поминальных нужд, прогнили от сырости.
Ларс был расторопен и внёс ясность в свои слова. Компаньон сбросил с деревянного трона останки древнего короля, достал топор:
– Рубить этот королевский поджопник я тоже один буду? – тем не менее, Хольм не стал дожидаться Надсон-Нарбута.
Дикену опять слышался шёпот, расхититель гробниц поднёс свой трофей к уху:
– Non audeo! – несколько раз повторённые слова разобрал Надсон-Нарбут. Что они обозначают на забытом языке, он не знал, но инстинктивно замер, не смея участвовать в разрушении трона.
– Негораздок всё-таки ты, а не я, – Ларс порубил в мелкие щепки один из подлокотников, сложил над ними шалаш и пустил в дело факел. Сиденьем Хольм подпёр входную дверь так, чтобы воздух поступал снаружи в количестве достаточном для костра. – Чтобы не просквозило, лучше лечь у восточной стены.
Ларс прилёг на бок, вытянув одну руку к огню, Дикен последовал примеру компаньона. Глухой шум дождя, перебивающий ветер, и контраст тёплого очага рядом и холодного воздуха за пределами склепа сделали своё дело, убаюкав напуганных кладоискателей.
Час крысы1 скрёбся в застенках с поверхностными быстрыми снами, час быка унёс на могучей спине в глубокую дрёму, час тигра прикоснулся клыками, тогда Дикен вздрогнул по пробуждении. Дождь прекратился, кострище исходило тонкой ниткой дыма в едва уловимом лунном свете. У западной стены что-то шелохнулось, скрипнув. Сердце Надсон-Нарбута сжалось.
«Спокойно. Это просто тушканчик или крот, зашедший спрятаться от непогоды», – Дикен пытался нащупать огниво, чтобы разжечь факел, руки заметно дрожали.
Что-то вновь скрипнуло, топнуло и замерло. Расхититель гробниц судорожно схватил искомое кресало с кремнем. Едва не выронив его, Дикен всё же смог поджечь свой пламенник, взяв его в правую руку, левой нащупал рукоять королевского клинка. Медленно выставляя факел вперёд, одновременно вставая, Надсон-Нарбут почувствовал, как холодный пот тонкой струйкой потёк меж лопаток, выступил на лбу и увлажнил ладони. Тишина бездонной тьмы, поедающей свет, прошептала: «Donec sitis mea exstinguitur sanguine hominis sine honore, nullus relinquet ultimum refugium meum», – и резко обратилась в симфонию пляшущих костей. Безголовый скелет короля из колючей тьмы бросился прямо на Дикена.
Расхититель завопил от ужаса, бросившись к двери. Она закрылась! Надсон-Нарбут отчаянно дёргал за ручку, пока крик проснувшегося Ларса Хольма не привёл его в чувства:
– Угомонись!
Дикен, задыхаясь, медленно развернулся. Напарник стоял с двумя факелами, своим и выроненным испуганным компаньоном. Кости короля лежали у его ног.
– Скелет напал на меня!
Ларс рассмеялся, успокоившись, плюнул:
– Ладно. Бери свой ржавый ножик и давай двигать отсюда, раз гроза унялась.
– Думаешь, я спятил?
– Ну, напал на тебя скелет, хорошо. Я ж так понял, ты победил, – Хольм вновь закатился смехом.
– Ерохвост, негораздок и чужеяд ты! – Дикен подошёл к останкам короля. Ничего не намекало на то, что груда полуистлевших костей могла на самом деле атаковать его.
Ларс свернул матрацы, напялил на свою вшивую голову корону и пнул меч под ноги Дикену. Надсон-Нарбут подобрал королевский клинок. Эфес блеснул кровавым камнем.
– Ты что с дверью сделал? – Хольм безрезультатно дёргал за ручку.
– Теперь ты подшучиваешь надо мной? – Дикену дверь тоже не поддалась.
Напарники пробовали высадить дверь ногами, плечом с разбега, пытались рубить топорами, Надсон-Нарбут пускал в ход трофейный меч, Хольм даже короной дубасил – тщетно.
Дикен вспоминал шёпот из тьмы, пытаясь разобрать забытый язык и перевести его: «Sanguine hominis… кровь человека, sine honore… без чести, человека без чести, nullus relinquet… никто не уйдёт, sitis… жажда, утолить жажду… крови». Чёрный клинок вновь запел, едва уловимо. Расхититель гробниц поднёс его к уху: «Johannes Sjöberg sitit» – прошипело оружие короля. Дикен понял, что от него требуется, он закрыл глаза и напоил меч кровью напарника. Клинок был остр, как и думал Надсон-Нарбут, Хольм не рассмотрел его гротескную красоту, манящую силу и таящееся величие. Ларс надсмеялся над наследием древнего короля, обозвав загадочное оружие ржавым ножиком и старым гоблином. Теперь чёрный металл лезвия смеялся над опрометчивым плутом, исполнявшим предсмертный хрип, заглушая его и какофонию сквозняка и скрипучей отворившейся двери своим молчаливым голосом.
Песнь первая
1
Гнилые кишки вывалились из брюха, как разматывается колодезный трос под тяжестью ведра. Опарыши рассыпались по растрескавшейся осенней почве. Их было полно и вокруг, и на самом трупе, покачивающемся как маятник. Дерево, не отличимое от мёртвого из-за облетевшей листвы, усеял целый урожай висельников. Не меньше десятка тел стали домом для могильных червей.
Смрад, разносимый ветром, пронзающим ветви и гниющую плоть, не вызывал тошноты у ветерана, насмотревшегося на войне на отсечённые части тел, разлагающиеся на полях сражений.
Не это надеялся увидеть Волэн Надсон-Нарбут на входе в родной посёлок.
Когда молодой боец отправился на войну, был белокур и голубоглаз, его некогда любимый Кроссвинд слыл мирным плодородным приютом для путников.
Точно так же, как очи ветерана тронула дымка серого хрусталя, а волосы серебро лунного отблеска, так и его родина покрылась бороздами неухоженных огородов и пылью старых курганов. Нравы, очевидно, у жителей Кроссвинда вконец испортились, так же как зачерствело некогда мягкое сердце Волэна.
Две плешивых собаки грозно рычали, борясь за кусок человечьей плоти. Надсон-Нарбут поднял камень и бросил в одну из них. Та, не ослабляя хватки, лишь дёрнула задней ногой и хвостом.
«Они вкусили людскую плоть, их нужно прикончить», – решил ветеран.
Подойти к занятым разделом добычи псинам не составило труда, кроме усиления рычания они не предприняли ничего по отношению к чужаку. Волэн достал фамильный меч, Пьющий Души, занёс его над ближней собакой и отрубил ей голову одним резким и уверенным движением. Вторая псина, обрадованная победой в борьбе за кусок полуразложившейся плоти, стремительно бросилась прочь от ветерана войны, отсечённая голова соперницы закрепилась с другой стороны собачьего трофея челюстями, сведёнными посмертным спазмом. Волэн точно метнул Пьющего Души, пронзив сбоку удиравшую псину.
Наземный переполох заставил встрепенуться многочисленное вороньё, клюющее глаза и открытые раны висельников. Во время взлёта птицы проронили множество кусков человечины, а также обрушили на землю и Волэна град из помёта.
Небрежно вытерев рукавом то, что попало на лицо, ветеран подошёл к трупу пса и достал из него меч. Рывком руки Надсон-Нарбут стряхнул с лезвия кровь и убрал чёрный клинок с серебристыми рунами в ножны из алой кожи. Эфес Пьющего Души блеснул гранатом в тусклом свете осеннего солнца, грустного и блёклого, как и весь Кроссвинд.
Надсон-Нарбут хмыкнул, ему и ясное-то солнце опротивело.
Мистический и поистине острый фамильный меч достался Волэну от покойного деда. Старик Дикен всегда лелеял этот трофей, добытый во время вылазки в могильники Затопленного Леса. Ныне уже почивший родственник бесконечное число раз демонстрировал диковинный клинок, рассказывая всё время новую байку.
Детали историй о Пьющем Души полярно разнились из года в год и от настроения к настроению Дикена. Дед то был один, то со своим компаньоном Ларсом Хольмом, порой старик путался и вообще менял в повествовании место находки. Могильники Затопленного Леса превращались в Дол Высоких Курганов, Перевал Зелёного Солнца, а иногда и в железную башню на острове средь Чёрного озера. Королей на их ролях заменяли то ярлы, то простые самопровозглашённые бароны. Общим, а также подтвердившимся с годами, было только одно: сокровище расхитителя стало старым гоблином.
Таинственные руны на лезвии, выкованном из неизвестного никому металла, никто так и не перевёл. Острие клинка не нуждалось в заточке, не коррозировало со временем, было прочным и бритвенно-острым.
Имя Пьющий Души придумал Дикен. Дед любил попугать и домочадцев, и соседей страшным сказом о песнях меча, пробирающих душу насквозь своей загробной таинственностью и мистикой. Однако ни в годы жизни старика, ни после его смерти, когда Волэн стал обладателем уже фамильной реликвии, чёрный клинок с бордовым самоцветом не произнёс ни звука.
На вопросы любопытного, совсем юного внука о том, почему оружие больше не поёт, Дикен отвечал: «Оно спит, но ещё проснётся, непременно пробудится и оглушит своими воплями и мертвенными стонами всех врагов, что окажутся рядом».
На южном фронте войны с королевством Заспиан, в крепости Врорк, что близ гористого Клейта, Волэн Надсон-Нарбут, воин Скайсдора, десятки раз оказывался окружённым неприятелем. Каждый раз, когда смерть подкрадывалась столь близко, боец свободного северного государства мечтал, чтобы предсказание деда сбылось, но нет. Разящий возглас фамильного меча оставался химерой. Пил ли клинок души сражённых воителей Заспиана? Волэн не знал, как и то, испытывало ли оружие жажду крови и человеческого духа. Сам Надсон-Нарбут, несмотря на личную трагедию, толкнувшую пойти на войну добровольцем, лютой ненависти к врагу не нашёл. Впервые оказавшись на полях сражений, нынешний ветеран увидел, что бойцы южного королевства Заспиан не злобные мары и не коварные хульдры, враги Скайсдора – люди из плоти и крови. Пусть и воспитанные на ненависти к северянам и убеждённые в дремучести варваров самого северного из королевств, жители юга, наверняка, выступили на войну лишь по приказу своего короля. И как бывает в череде затянувшихся засад, штурмов и неистовых битв, человек устаёт от сражений, крови и тяжёлой маски ненависти, без которой нельзя показываться противнику на глаза.
Волэн теперь тоже устал. Вернувшись в свой небольшой посёлок, оставляя жестокие битвы в памяти, что никто не украдёт, воитель ждал покоя и отдыха, соскучился по знакомым городским улочкам и приветливым жителям. Кроссвинд на распутье дороги от Клейта до Фолпура и Железного тракта всегда охранял от невзгод путешественников, а своих уроженцев и подавно лелеял под благодатью Радогоста – бога щедрости, урожая и гостеприимства.
И что же теперь? Куда попрятался местный люд, почему хозяйства разорены, а вместо гордого приветственного постамента на южном въезде Волэна встретило дерево висельников?
Война не коснулась напрямую земель выше Клейта, кто же зверствовал здесь?
Надсон-Нарбут думал по возвращении первым делом зайти в корчму «Горячего быка», пропустить пару кружек лучшего эля на всём Железном тракте, прежде чем обрадовать родителей, но теперь хотел проверить домочадцев как можно скорее.
Новый порыв ветра мотивировал воронье развернуться, пролетев над головой ветерана с оглушительным хлопаньем крыльев и диким карканьем. Надсон-Нарбут пригнулся, защищая лицо и голову руками: «Гнусные падальщики!»
– Столь же гнусные, как и расхитители чужих могильников.
Волэн резко обернулся к дереву. Трупы покачивались в унисон со скрипами ветвей, как метрономы, дробя музыку дерева на выверенные такты. Ветеран приблизился к злополучному памятнику смерти: «Неужели всё показалось? Война развила во мне извращённое воображение?»
– Нет, Надсон-Нарбут, потомок старого плута, никчёмного труса, убийцы и вора. Клинок твой пресытился кровью врагов, и теперь хочет пить души твоих земляков! – Мертвец, висящий со вспоротым животом, сгнивший наполовину, без глаз, без волос и без рук, шевелил нижней челюстью с едва сохранившимися зубами и языком. – Напои его! Johannes Sjöberg sitit! Dormit, sed adhuc exregiscimini. Он спит, но ещё проснётся. Evigilabit certe et obsteret clamoribus suis et gemitu omnium inimicorum moruorum, quis prope erit. Непременно пробудится и оглушит своими воплями и мертвенными стонами всех врагов, что окажутся рядом. И вернётся сын в дом своего отца. Et filius revertetur ad domum patris sui. И успокоятся души тех, кто был проклят на веки вечные. Et animas maledictorum in secula seculorum requiescent.
Объятый животным страхом, несравнимым ни с чем, Волэн упал, выронил меч, схватился за голову, зажмурив в панике глаза. Отвратительное видение, рождённое израненным войной и незабытым горем разумом, ушло с последними отголосками слов мертвеца. Надсон-Нарбут открыл глаза, тело висельника едва шевелилось ветром, он был мёртв, как и положено трупу. Не успев выдохнуть с облегчением, Волэн зажал уши, спасая барабанные перепонки от продолжительного звона. Точно воющий дух перешёл на писк, зависнув над ветераном. Резь и боль в ушах отозвались судорогами по всему телу.
– Нет! – вскрикнул Волэн. – Хватит!
Звук унялся, закончившись падением мёртвых птиц на землю вокруг ветерана.
Надсон-Нарбут судорожно поднялся, наклонился за Пьющим Души, стиснул дрожащими пальцами клинок и со всех ног помчался к отчему дому. Коричневая пыль, вздымаемая яростным движением рук и ног ветерана да ветром, всё не унимающимся, щипала глаза и заволакивала вид на здания магазинов, трактиров и покосившиеся фермерские хаты. К удивлению Волэна, его ноги помнили путь, и, чисто интуитивно, он остановился прямо у жилища родителей. За облаком едва ли оседающей пыли стоял небольшой, но ухоженный дом. И синяя дверь из крашеного кедра была на месте, и манила скорей войти внутрь.
Калитка оказалась не заперта, как и вход в сам дом. Волэн насторожился, шагнув в слабо освещённую пристройку. Стало душно от спёртого воздуха, ударившего в нос сильной смесью запахов сушёного лука, чеснока и острого перца. Типичный аромат от заготовок на суровую зиму. Во мраке за дверью в кухню-прихожую, среди смутных силуэтов домашней утвари первой бросилась в глаза печь, не работающая и, очевидно, остывшая. «Родители всегда мёрзли, а тут…» – Надсон-Нарбут рассмотрел почти пустую бутылку на столе: «самогон». Отец завязал после смерти деда. С каждой деталью, робким шагом, запахом и взглядом по сторонам становилось всё тяжелее на душе. Внутреннее напряжение, с которым Волэн примчался к дому, только нарастало. Предвкушение от встречи с родными не могло перебить этого, как и знакомые с детства запахи очага. В доме было не много комнат. Ветеран не стал никого звать. Поймал себя на позитивной мысли, что хочет сделать сюрприз, а потом на пугающей, что просто боится, что никто не ответит. Ни матери, ни отца дома не оказалось. В комнатах никто давненько не убирал. Рой новых мыслей штурмовал разум: могла ли мать уйти от отца в развязке? А что же он тогда? Отправился за новой порцией алкоголя? Нет, самогон ещё был, и на столе, и возле родительской кровати. Волэн споткнулся о бутылку, пролив содержимое.
Лучше всего было выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух.
Яркие лучи закатного солнца ослепили. Надсон-Нарбут сощурился, поднял левую ладонь и разглядел приближающийся силуэт. Мужчина, низкий и щупленький, шёл прямо к дому, Волэн узнал его, это был местный аптекарь – Андерс Хольм, пожилой брат старинного друга дедушки Дикена, Ларса Хольма, пропавшего в одной из своих экспедиций.
– Что Вы здесь забыли, уже достаточно с нас! Оставьте в покое Кроссвинд! – прохрипел аптекарь.
– А как же местное гостеприимство, о котором слух разносится по всей протяжённости Железного тракта, а также от Великаньих островов до самого Клейта?
– До Клейта?! Слава Кроссвинда не останавливается на границе Скайсдора. Чтоб меня, – старец покачал головой, и у него на глазах навернулись слёзы. – Волэн, как ты возмужал.
– Здрав будь, Андерс.
Аптекарь подошёл ближе, вытянув свои трясущиеся руки к лицу Надсон-Нарбута:
– Не только возмужал. Снег тронул твою голову пуще, чем тогда…
– Не стоит, – Волэн убрал руку старца от головы. – Что здесь происходит? Откуда висельники? Почему их не хоронят?
– Многое изменилось с тех пор, как ты ушёл на войну.
– Где мои родители? – ветеран был твёрд, как скалы Мидлкроуна, дразнившие его на заставе Врорк своими платиново-золотыми отблесками. – Мне нет дела до сантиментов. Я вернулся домой и не встретил тепла, на которое рассчитывал. Моя родина словно вывернута наизнанку. Я защищал её от войск юга, от кого я не смог сберечь отчий дом?
– Волэн, повторюсь, многое изменилось, я понимаю твоё настроение. Тебя не было очень и очень долго. Уверен, что твоя жизнь на заставе неслась вперёд стремительно, но здесь время текло медленно, и было насыщенно событиями. Кроссвинд всегда был приютом для странников и не только. Когда стало известно о нескольких поражениях у заставы Голдвэйн, множество военных дезертиров ринулось на север. Большинство проходило и здесь. Они сеяли панику и хаос, грабили и убивали, не останавливались, уходили всё дальше. Местные пугались такой расстановки сил. Никто не ожидал, что Заспиан обретёт подобную мощь и вызовет такой хаос по всему Скайсдору, – Надсон-Нарбута потрясли такие известия. Северяне отличались мужеством и силой, патриотизмом, верой в богов, дарующих вечную жизнь храбрым. А тут такое. – Да, я вижу, как ты поражён и раздосадован. Однако удивляться нечему. Конунг3 Уве Хедлунд проявил слабость, заразив свой народ малодушием. Он остался греться в чертогах Айскреста, пока вероломный юг грезил о том, чтобы топтать нашу землю. – Это было правдой, верховный вождь всех ярлов не выступил к границе, вместо него командование принял его брат – Одд Ледяная Ладонь Хедлунд. Слухи бродили среди воинов разные, поговаривали, что, возможно, после войны не быть Уве конунгом. Но Волэн не знал, что это настолько серьёзно ранит народ. Ветеран и в самом деле черствел с каждым месяцем войны. – Так потихоньку и пустел Кроссвинд, огороды, фермы, всё приходило в негожее состояние, пока не осталось горстки людей верных этой земле.
– А мои родители, они тоже ушли?
– Нет. Твоя мать скончалась следующей весной после твоего ухода. Перхуй да грудная жаба. Но отец твой остался не только из-за неё. Он не мог покинуть землю, где похоронено столько Надсон-Нарбутов.
«Я чёрств, как земля, укрывшая кости моих родных, – Волэн заметил, как Андерс смотрит на его реакцию. – Даже не выдавить слезу! Стоит ли этого стыдиться? Хотя, перед кем?!»
– Что с деревом, кто повесил этих людей?
– Их убили прежде, чем повесить. Я расскажу всё тебе подробно. Кроссвинд не прекратил принимать путников. Трактир «Горячего быка» и по сей день управляется Йоэлом с Орехового Холма. Несколько раз постояльцы не хотели платить и угрожали работникам, но то, что произошло месяц назад, стало настоящим потрясением для горстки наших оставшихся земляков.
