Белка и Стрелка на Луне

– Пушок, а мы завтра летим на запуск ракеты! Полетишь со мной? – и она стала что-то шептать щенку прямо в мохнатое ухо. Толстый Том напряг весь свой слух и ловил каждое слово.

На следующее утро всех зверей погрузили в самолет. Их засунули в тесную клетку для перевозки животных, и она теперь стояла в проходе между креслами. Всех, кроме Пушка. Кэролайн уселась возле иллюминатора, а на соседнем сиденье расположился маленький возмутитель спокойствия. Но ему не сиделось, и он запрыгнул на колени хозяйке и стал смотреть в окно. Там ездили какие-то машины и бегали люди в униформе. Затем самолет взлетел и взял курс на юг в сторону космодрома в штате Флорида.

Звери в тесной клетке сбились в кучу и завистливо смотрели на виновника всех своих бед через проволочную решетку.

– Сидим тут три в одном, как эти… – прошипел кот, но пудель его перебил.

– Как три мушкетера?!

– Ну, что вы как дурак, честное слово? – раздраженный тупостью аристократа, резко бросил толстый Том.

– Я дурак? Это оскорбление! – возмутился Голли.

– Я сказал, как! – испуганно поправился кот и добавил, – а это значит, вы умный!

– Ну, с этим не поспоришь! – самодовольно ухмыльнулся пудель и приник к прутьям решетки.

– И вот мы, такие умные, здесь! А он, без мозгов, там! Вот вам факт на лицо, то есть на морду! – горестно вздохнул кот.

Тут между ними попытался всунуть свой розовый нос кролик Заза, и его длинные уши ткнулись в усы коту. Тот зашипел на кролика, а пудель не стал церемонится и тяпнул косого за ухо.

– Пошел отсюда, придурок!

Кролик издал истошный визг и отступил в конец клетки.

– Надо с ним кончать! – вдруг произнес толстый Том и многозначительно посмотрел на пуделя. Тот сразу подскочил к Зазе и стал его душить.

– Да не кролика, а Пушка!

– Ну, я только показываю на нем! Вот так, или вот так?? – оправдываясь, Голли бросил душить кролика, и стал дубасить его по голове.

– Ну, вы потренируйтесь пока, а я подумаю, как! – мрачно проговорил Том и уставился на Пушка сквозь прутья решетки.

Глава 12

Веня зажмурил глаза, накрылся кепкой, а сверху, для большей гарантии, придавил ее ладошками лап. Вначале его распластало перегрузками при наборе скорости по дну телефонной будки, и он страшно перепугался. Но через некоторое время перегрузки прошли и ему стало легче. В какой-то момент он понял, что ему совсем легко и он больше не лежит, прижатый к металлическому днищу, а, пожалуй, летает. Да-да, парит в воздухе! Но крыс не открывал глаза. На всякий случай. Кто его знает, что будет, если он их откроет? Он пошевелил задними лапами, но они ничего не касались. Тогда он стал мотать тонким розовым хвостом по сторонам, но и хвост не нащупал никаких препятствий. Вене стало не по себе, но он решил этого не показывать. И он бодрым голосом проговорил:

– Эники-беники ели вареники, эники-беники, хоп! – и выжидательно замолчал.

Никакой реакции из окружающего пространства он так и не получил и поэтому громко и с вызовом заявил:

– Кто не спрятался, я не виноват!

Но отвечать было некому, и Веня осторожно приподнял ладошкой кепку с правого глаза. Затем он круговым движением осмотрел то, что можно было осмотреть, и озадаченно опять прикрыл глаз краешком головного убора. Надо было делать какие-то выводы. То, что он все еще находился в телефонной будке – это было понятно. Потому что глаз Вени прочитал надпись на стене про Нюрку и ее кривые ноги. Но почему такая легкость в теле? И он вдруг вспомнил состояние невесомости в котором он пребывал, когда летал на орбиту с Белкой и Стрелкой. Ощущения были такими же. Не может этого быть! Он что, опять в космосе?

Веня рывком сдернул кепку с морды и посмотрел по сторонам. Вокруг него плавали, поблескивая, монетки, и рядом с ним болталась телефонная трубка на шнуре. Крыс стал озираться и посмотрел в стеклянные окна своего вместилища. И вдруг его словно током пронзило.

– Что такое? Звезды? Я лечу… – пораженно пролепетал обласканный укроповскими поклонниками поэт, – Но я не хочу! – закричал он.

И перепуганный артист непризнанного жанра стал, изворачиваясь, крутиться в пространстве. Ему хотелось встать на задние лапы или хотя бы принять такое положение, в котором можно было осмотреться и понять, что происходит. Но как бы он не переворачивался, ему казалось, что он все равно остается вниз головой. Наконец, Веня просто замер, растопырив лапы в разные стороны и его по инерции стало сносить к боковому окну. Его розовый нос ткнулся в грязное стекло, и Веня остановился. Он смотрел в бескрайнюю глубину космоса через коричневые потеки на окне и его глаза стали принимать блаженное выражение.

– Я сошел с ума! Ха! Я лечу! Лечу и хохочу! Ха-ха-ха, – сказал Веня, думая наоборот! Он с безумной улыбкой прикрыл наполовину глаза, но сразу же распахнул их и закричал, – Но я не хочу!

Мысли в его голове метались как шарики в игрушечном биллиарде. Они с треском сталкивались и разлетались в разные стороны. В мозгах у него в результате этого стоял такой трамтарарам, что думать было совершенно невозможно. Охваченный паникой, крыс стал делать передними лапами движения, как при плавании: сначала баттерфляем, потом брассом, а в конце концов просто по-собачьи. К его удивлению, это помогло, и он стал плавать внутри телефонной будки, как рыбка в аквариуме. Он отталкивался от стенок и скоро облетел все пространство и даже набрал скорость. Пытаясь остановится, он ухватился за болтающуюся телефонную трубку и, судорожно вцепившись в нее, стал дуть и кричать в микрофон:

– Але! Скорая! Милиция! Сейчас же верните меня на Землю! – заливался Веня, но трубка молчала.

– Товарищ инструкт-о-о-р! – Веня уже рыдал в микрофон, но ответа так и не было.

Крыс, обняв трубку как лучшего товарища, болтался посреди сверкающих монеток и вспоминал товарища инструктора. Его звали Казбек, и он был грозой всех курсантов в Центре Подготовки к полетам. Потом он тайно полетел в грузовом отсеке в ракете, которой управляли Белка и Стрелка. Веня его очень боялся. Но это было тогда. Все время их орбитального полета Веня старался быть чуть поодаль от него, но теперь… Бедный крыс был готов отдать все что угодно, лишь бы товарищ инструктор появился здесь и грубовато отчитал его: мол, ну что, вольный слушатель Веня, опять напортачил!

– Товарищ инструктор! – заливался слезами бывший курсант, – посадите меня, пожалуйста, на гауптвахту! Только заберите отсюда!

Но товарищ инструктор так и не появился. Постепенно Веня стал шмыгать носом все реже и реже. В конце концов он отпустил трубку и решил осмотреться более спокойно. Невесомость уже не раздражала, ему даже стало нравиться. Он начал осторожно грести передними лапами и опять подплыл к боковому окну под потолком кабинки.

– Куда же они меня везут? – бормотал он, а потом стукнул кулаком по потолку, – Эй, вы там, наверху! Вы куда меня везете?

Ответа не было. Более того от удара лапой Веню отбросило, и он кувырком полетел в другой конец кабинки. Но теперь уже крыс был опытным пловцом в невесомости и стабилизировал свое движение, схватившись за шнур. Здесь он перевернулся, опять подплыл к окну и стал внимательно рассматривать звездный космос.

– Опаньки! Стрелец, Козерог – знакомые все лица! Где-то я уже все это видел!

Он, перебирая лапами по стеклу, двинулся дальше и вдруг замер. В верхнем окне будки появился и стал расти большой и серебристый диск.

– Луна! Они везут меня на Луну? Эй, вы там, вы что очумели что ли? – Веня возмущенно хлопнул ладошкой по стеклу, и его опять отбросило. Он только успел ухватиться за болтавшуюся рядом трубку и снова захныкал в микрофон.

– Пожалуйста, верните меня в родной Укропов! Я буду там жить. Я это умею! Верните Веню домой!

Внезапно что-то привлекло его в противоположном окне и он, отпустив трубку, подплыл к нему. Рядом с телефонной будкой прямо в космосе, то обгоняя ее, то, наоборот, отставая, плыли разные предметы. Все они светились зеленоватым мерцанием и казались сказочными. Здесь плыли стиральные машины, школьные глобусы, чьи-то портреты в золоченных рамах и даже прорванный диван.

– Это все мне? Или я за компанию? – растерянно и тихо пробормотал бедный крыс.

Неожиданно телефонная будка стала догонять что-то очень большое. Веня сначала подумал, что это какой-то дом, который ступенями сужался кверху. Потом он решил, что все-таки это не дом, а что-то другое. Наконец будка поравнялась с громадным сооружением, и Веня вдруг понял, что это Мавзолей с Красной Площади.

– А! Что?! Они уже и памятник мне приготовили! – истошно закричал Веня и упал в обморок, оставаясь болтаться в воздухе.

ВИДЕНИЕ ВЕНИ В ОБМОРОКЕ.

Веня вдруг увидел себя со стороны. Словно в каком-то сумасшедшем кино, которое снимает государственное телевидение.

Он смотрел на себя, лежащего в большом хрустальном гробу, на котором играли зайчики от ярких ламп, расставленных вокруг и подвешенных на потолке. Вот он лежит торжественный и, как всегда, скромный, и глаза его плотно закрыты. На нем мундир генералиссимуса с эполетами, и лапы его аккуратно сложены на груди. Верхняя губа у него во рту чуть задрана так, чтобы было видно два его передних зуба. Один, как обычно, золотой, мягко сверкающий в свете софитов, а второй – бриллиантовый, и он светится, как звезда в ночи.

Рядом с гробом навытяжку стоит почетный караул из мышей, одетых в форму кремлевских курсантов. Они держат в лапах, как винтовки у плеча, острые и красивые зубочистки из сандалового дерева и строго смотрят перед собой. Это почетный караул, который будет стоять здесь вечно.

Мимо золотого постамента, на котором установлен хрустальный гроб, скорбной чередой проходят убитые горем трудящиеся и учащиеся. Они на мгновение безмолвно замирают напротив Вени и тоскливо смотрят на бриллиантовый зуб. Тройками подходят пионеры и, плотно сжав губы, отдают прощальный салют. Подходят военные и, встав по стойке смирно, отдают честь щелкая каблуками. Проходят простые колхозницы и колхозники. Они сморкаются в пахнущие душистой пшеницей носовые платки и горько плачут. Временами через всхлипы слышны надрывные реплики: «Какой молоденький!», «Как живой!», «Он вечно живой!»

Один студент, заломив руки, выкрикнул: «На его месте должен быть я!» – и ему сразу же заломили руки только в другую сторону и увели.

Камера отъезжает и выходит на Красную Площадь. Ко входу в Мавзолей тянется бесконечная очередь, конец которой теряется за горизонтом где-то в Твери.