Послание из прошлого. Петля времени
– Почему же она тебе не сказала?.. – дрожащим голосом спросила Лена.
– Не знаю… даже когда я… – Давид вдруг спохватился, поднялся со стула, похлопал себя по карманам, потом засунул руку под свитер и вытянул сложенный вчетверо, изрядно помятый листок серого цвета. – Я нашел это в сарае, не знаю, что они там делали, штук двадцать таких листовок. Может быть, их нужно было наклеить на видных местах, да кто-то не сделал свою работу.
Витя взял листовку, осторожно развернул ее. Сверху крупными буквами виднелась выцветшая надпись: «Внимание, розыск». Дальше, под заголовком шел текст: «За совершение тяжких и особо тяжких преступлений и побег из колонии для малолетних преступников разыскивается гр. Н. На вид 15-16 лет, но может выглядеть моложе. Стрижка короткая ежик, лицо вытянутое, лошадиное, левый глаз имеет шрам с наружной стороны, из-за чего кажется меньше правого. Других особых примет не имеется. При задержании может оказать сопротивление. Хитер, умен и изворотлив. Обладает знаниями лженаук, которыми щеголяет и может произвести впечатление. Может притворяться дебильным или юродивым, умственно отсталым, отлично знает психологию и слабые места людей. Способен на особую жестокость и цинизм. Физически очень силен. Место жительства неизвестно».
Витя прочитал текст вслух. В самом конце его голос отчетливо дрожал. Потом его взгляд переместился ниже, где располагался нарисованный от руки портрет преступника. По животу разлилась неприятная, покалывающая боль. С бумаги на них смотрел Червяков. Слегка другой, еще более худой, с коротким ежиком вместо длинных волос «под хиппи», но, без сомнения, это был он.
– Теперь я вспомнила, где его видела. На нашем сельпо года три назад висела точно такая же листовка. Поэтому я сразу и не вспомнила, давно дело было, выветрилось из головы. Но это точно он. Только волосы у вашего сейчас длинные, как у Робинзона Крузо на необитаемом острове. В наших краях так никто не стрижется.
– А у нас хулиганы и хиппи так ходят, – сказал Денис и быстро посмотрел на Катю.
– Хиппи? Это что еще такое? Никогда не слышала…
– Это… – Денис покачал головой.
– Это еще не скоро будет… – сказал Петя.
– Патлатые, в грязных джинсах, бренчат в подъездах и парках на гитаре и пьют вино. Но они не опасные… даже наоборот… – Лена взяла у Дениса пожелтевший листок и всмотрелась в корявый портрет, – …в отличие от этого. Она прочитала текст над изображением и ее передернуло. – А что значит «особо тяжкие преступления»?
– Убийства, – хмуро ответил Витя. – И еще, что похуже.
– Похуже? – Лена затряслась от страха. – Что же может быть хуже?
Петя забрал у нее листовку.
– Когда он пришел к нам в класс, я сразу подумал, что с ним что-то не так. Но директриса так его представляла, помните? Нужно дать шанс, встал на путь исправления, подтянуть, трудные условия… помню даже прослезился. Да и он выглядел как побитая собака. Эти штаны по щиколотку, драные кеды на босу ногу… помните, как девчонки стали бегать за ним, чтобы помочь?
– Это потому, что вместо второго года его хотели сразу отправить назад, в спецшколу, откуда он и пришел. Так он притворился паинькой. Забыли, как дрожал его голос у доски, когда он рассказывал, почему ему не дается учеба и что зверски замученные и выпотрошенные кошки на мусорке за школой – это клевета и навет. Хотя я слышал, как старшеклассники в туалете шептались, что такого еще никогда не видели. Но рассказать директору никто не решился. Один вроде как даже случайно видел это все. Пацаны говорили, что этот… ну… твой друг, за которого ты заступился… он видел все это, – Давид пожал плечами.
Витя похолодел.
«Так вот за что его били! – подумал он. – Чтобы он не дай бог не пошел и не рассказал все отцу или директору… тогда все сходится…»
– Может быть… он видел еще что-нибудь… кроме кошек…
Почти вся школа в прошлом году говорила о зверски замученных животных, найденных дворником на школьной мусорке. Приехала милиция и даже видавшие виды опера качали головами. Однако найти виновного не удалось, а потом на районе начались и вовсе ужасающие события и кошки как-то забылись.
– Может быть, это просто похожий на него подросток? – покачала головой Лена. – Бывают же совпадения, даже близнецы на разных сторонах планеты обнаруживаются…
– Это он, – твердо ответила Катя. – Видите, левый глаз будто бы слегка прикрыт и там небольшой шрам, – она показала на портрет. – У вашего точно такой же глаз, будто бы подбитый.
– Точно, – ахнул Петя. – Я сразу-то и не заметил. Он хвастался, что получил ранение в драке. Но мы то все знали, что его цапнула та кошка с мусорки. Оставила отметину.
В подвале повисла тишина.
– Как это может быть? – первым спросил Витя.
– Но ведь мы здесь… – ответил ему Давид. – Значит, все-таки может.
– Если все что ты рассказал – правда, нам нельзя тут оставаться. Они могут нагрянуть уже сегодня ночью, – сказала Катя.
– И какие будут предложения? – Петя с сомнением посмотрел на крышку люка, отрезавшую их от внешнего мира.
– Вариантов немного. Точнее – один единственный. Мы идем в Москву.
Глава 13
1984 год
– Школу атакуют родители, по крайней мере, человек пятнадцать взломали калитку, проникли внутрь и пытаются выяснить, почему их дети до сих пор не вернулись домой, – прошелестел бесцветным голосом водитель черной Волги. – Они вызывали милицию, но с этим мы и сами справимся. А вот с родителями… вряд ли.
Белов посмотрел на шофера, будто бы тот подсунул ему гадюку на сиденье.
– На что вы намекаете?
– Я ни на что не намекаю, но на данный момент в операцию посвящен строго ограниченный круг людей. Вы среди них и на данный момент именно вы ближе всех находитесь. К тому же обладаете всей полнотой информации.
«Ой ли, – подумал Белов. – Хоть мне ты мог бы не свистеть про полноту…»
– Поэтому оперштаб принял решение направить вас в школу, чтобы урегулировать ситуацию. Родителей нужно успокоить и отправить по домам.
Иван Белов почувствовал, как в глубине души разгорается если не пламя, то уж приличный огонь возмущения – точно.
– Успокоить? И что я им скажу, по-вашему? – он покачал головой, когда черная «Волга», взвизгнув новенькой резиной, отъехала от комиссионки, директора которого опрашивал Белов.
«Магнитофон… – пронеслось в голове. – Как его найти?»
– Что вы сказали? – спросил водитель, вглядываясь в пустынную, покрытую туманной изморосью улицу.
– Я ничего не сказал. Я спросил, что по мнению оперштаба я должен сообщить родителям? Дети задерживаются? Сломался автобус? Или им так понравилась игра, что они решили остаться еще на пару дней? – злорадным тоном спросил Белов.
– Вы опытный оперативный работник. Иначе бы вас тут не было. Сейчас сложная ситуация, в которой главное – не допустить паники. Руководство всецело полагается на вас, Иван Алексеевич. Дело… – шофер резко вывернул руль, чтобы объехать яму, вырытую дорожными рабочими, – …дело государственной важности, – закончил он плотно сжатыми губами. – Надеюсь, вы меня понимаете.
Белов крепко сжал зубы.
«Они решили скрывать до-последнего… – подумал он. – Что ж…» Он вновь подумал о той видеозаписи, которую отправил самому себе с Главпочтамта. Рано или поздно, они до нее доберутся. Если, конечно, не забудут в суматохе и не произойдет чего-то экстраординарного. Например, школьники все-таки найдутся, во что лично Белов с каждой секундой верил все меньше, и дело будет закрыто и, разумеется, строго засекречено.
Однако, как человек, не первый год работавший в органах, он прекрасно понимал, что успокоить родителей нужно. Иначе паника, как снежный ком, как тротиловый заряд – быстрее света распространится по всей столице и если не принять мер, то и по всему Союзу. Дело трех-четырех дней. Разумеется, таким событием воспользуются многочисленные недруги СССР, с тем чтобы побольнее уколоть страну, извратив суть события до неузнаваемости – это, во-первых, а во-вторых, что еще более важно, попытаться отыскать истинные причины исчезновения большой группы школьников буквально в черте столицы. Научные эксперименты, проводимые Советами? Взрыв? Не дай бог, захват заложников? Версии начнут множиться одна другой краше и опаснее. Допустить этого было никак нельзя.
– Мне понадобится прямая линия с воинской частью, командованием и оперштабом. Пока я буду говорить с родителями, пусть срочно организуют несколько школьников, которые без паники, твердо и четко скажут, что с ними все хорошо, они накормлены, напоены и сами попросили продлить им игру, а в данный момент опробуют солдатский быт в новых казармах. Руководство части пошло им навстречу. Генерал Артемьев лично должен будет сказать кому-нибудь из родителей, что в качестве исключения он приказал продлить «Зарницу» до утра. Городской отдел народного образования пошел навстречу и ввиду важности события сделал понедельник для принимающих участие в игре школьников выходным днем, официально освободив их от занятий.
Шофер повернул к школе, посмотрел на Белова и молча кивнул.
– Будет сделано.
В темноте Белов заметил, как к школе идут люди – по одному, по двое – а на ступенях центрального входа, освещаемого слабой лампочкой, столпилось человек пятнадцать. При виде этой картины у него засосало под ложечкой. Он привык иметь дело с преступниками, рецидивистами, ворами и хулиганами, но… чтобы убеждать толпу родителей, которые ни живы, ни мертвы от страха за своих детей – такое было впервые.
У школьных ворот «Волга» резко затормозила.
– Справитесь? – сухо спросил комитетчик.
Белов ничего не ответил и кивнул на трубку радиотелефона.
– Главное, чтобы вы справились. И постарайтесь побыстрее. Долго я их удерживать не смогу.
Белов похлопал себя по карману, пачка сигарет была на месте. Несмотря на то, что ему предстояла встреча далеко не с опасными преступниками, он заметно нервничал. Выудив двумя пальцами сигарету, он сунул ее в уголок рта и распахнул дверь автомобиля.
Несмотря на то, что он был здесь всего несколько часов назад, у него возникло странное и не самое приятное ощущение, что с тех прошло много-много лет. Белов поспешил закурить. Втянув терпкий дым, мужчина шагнул вперед и обнаружил, что калитка, прежде закрытая, теперь распахнута настежь, а замок болтается на сломанной дужке.
Когда он поравнялся с ней, навстречу прошмыгнул мужчина в сером плаще и такой же невзрачной кепке. Белов успел подумать, что одним меньше, легче будет беседовать и убежать, как два метра спустя шлейф кислого амбре заставил его обернуться, но мужчина успел юркнуть в кусты и скрыться в темноте.
На подходе Белов услышал возбужденные громкие голоса.
– Где же милиция? Вы же сказали, что дозвонились дежурному!
– Да, я дозвонился, они выехали.
– Так, где же они? Уже полчаса прошло!
– Наверное… едут.
– Позвоните еще раз!
Другой, еще более нервный женский голос чуть ли не кричал:
– Почему до сих пор нет директора? Как стены красить, так она сразу тут как тут, родители помогите! А чуть дело запахло…
– Ничего не запахло! Я уверен, все хорошо, не нагнетайте!
– Вы мне рот не затыкайте!
– Я вообще на вас не смотрю!
Белов затушил сигарету в мусорном ведре и вошел внутрь.
Когда он оказался в холле, как-то сразу наступила тишина, будто бы все эти взрослые люди, стоящие небольшими группами вдоль стен, моментально поняли, кто он такой и зачем явился, хотя на вид его вряд ли можно было отличить от самих родителей.
«Только бы комитетчик успел все сделать, – подумал он, стараясь унять биение сердца. – Да и курить надо бросать…»
– Здравствуйте, товарищи родители, – сказал Белов чуть хрипловатым голосом. Он выпрямился, обвел взглядом просторный холл, наткнулся на стенгазету со звездой, которую рассматривал толстяк в коротком смешном пальто и повернулся в сторону приемной. Оттуда, как по команде начали выходить люди, – еще в кабинете они что-то говорили, но увидев мужчину с военной выправкой, стоявшего посреди холла, сразу замолкали. Их раздраженные и тревожные лица застывали, вытягивались и становились похожи на восковые маски. Он дождался, пока движение прекратится и встревоженные голоса утихнут и вновь заговорил: – Прошу минуту внимания. У меня для вас есть важное сообщение, касающееся школьников, участвующих в Зарнице.
Глава 14
1941 год
Шаров брел вперед словно во сне. Он с трудом пересек Большую Черкизовскую – поток людей, уходящих на восток, казался бесконечным. Людское море колыхалось, волновалось, вздрагивало и угрюмо двигалось вперед. Периодически от него откалывались одиночки или группы людей, останавливались в изнеможении у обочины, садились прямо на землю или на свою поклажу, огромные тюки и перевязанные коробки, тюки и сумки, если они были, и пустыми взглядами провожали толпу, рядом с которой то и дело проносились навьюченные словно верблюды автомобили. Толпа шумно вздыхала, слышались гневные возгласы, иной раз чья-то палка дотягивалась до железного корпуса, но автомобиль, натужно пыхтя выхлопной трубой, проскакивал мимо, а вслед ему неслись усталые проклятья.
Шаров наступил кому-то на ногу, потом наступили ему, толкнули и он оказался на другой стороне. Городом тут и не пахло, друг к другу теснились темные, вросшие в землю лачуги – местность стала чужой и неузнаваемой, хотя он очень старался уловить в окружающем пространстве знакомые очертания.
«Первомайская, 9», – вспомнил он адрес, который назвал ему тренер, и тут же понял, что идет в другую сторону. Нужно было вернуться назад и вместе с толпой дойти до Щелковского шоссе, потом свернуть направо и там уже искать.
Шаров с трудом заставил себя развернуться. На него вдруг разом навалились усталость, чувство голода и какая-то обреченность, а все происходящее стало казаться жутким сном накануне важного забега – такое с ним случилось и раньше, он редко запоминал эти сны, поутру испытывая лишь чувство огромного облегчения, что все оказалось миражом.
Вот и теперь, разглядывая с расстояния пятидесяти метров реку угрюмых людей, он потянулся к бедру, с силой ущипнул себя, потом еще и еще раз – замёрзшая нога почти не ощущала боли, и он чуть было не обрадовался, что это все-таки сон, и с силой прикусил язык – чтобы уж наверняка.
Резкая боль пронзила мозг, на глаза навернулись слезы. Он согнулся в три погибели, голова сильно закружилась. Новые кроссовки «Адидас» стали грязно-черного цвета и теперь вряд ли здесь кого-то могли удивить.
– Дядя, с тобой все нормально? – кто-то осторожно тронул его за руку.
Шаров с трудом разогнулся. Рядом стоял мальчик лет десяти, чуть младше его школьников. Он был одет в драное пальтишко и чумазую, сползшую набекрень шапку. Лицо перепачкано сажей и только ясные голубые глаза смотрели с любопытством и настороженностью.
– Да… – хрипло сказал Шаров. – Почти… мне бы попить… – пересохший язык еле ворочался. В голове плыл ядовитый туман. Он понял, что с трудом соображает.
Мальчик обернулся на толпу.
– Вы с ними что ли идете? Убегаете?
Шаров покачал головой.
– Нет, я… со стадиона…
– Сталина? – удивился паренек.
– Ага.
– А что вы там делали? Там же никого нет… Ой… – опомнился он. – Сейчас принесу воды…
Парень стремглав юркнул за невысокий забор, обогнул покосившийся домишко и пропал в сухих зарослях.
Шаров подумал, что тот просто сбежал, но минуты через три он услышал чавканье грязи и мальчик появился вновь. В руках он держал алюминиевый бидон.
– Вот… только понемногу… очень холодная, из колодца. Мамку будить на стал, она только что со смены пришла, – виновато сказал он. – Патроны делает для советской армии. Я бы тоже делал, но меня не берут. Сказали, что еще мелкий.
Шаров сделал длинный глоток. Вода была обжигающе холодной. У него свело скулы, а в затылке запульсировали вспышки боли.
– Ничего… еще успеешь…
– Да когда я успею… война на днях закончится… – пожал плечами мальчик. – Слышите, как наши зенитчики их бьют! – он обернулся и показал на далекие вспышки, мерцающие где-то на линии горизонта.
Шаров покачал головой.
– А… ну да… бьют… но все равно, не спеши.
– А что вы на стадионе делали?
Шаров подумал, что врать в его положении бессмысленно, к тому же мальчик явно не представлял никакой угрозы.
– Тренировался.
Брови парнишки взлетели.
– Правда, что ли? Вы спортсмен?
Шаров кивнул.
– Да, легкая атлетика. Я бегаю на средние дистанции. Пять, десять тысяч метров.
Мальчик восхищенно уставился на него.
– А как… ваша фамилия? Я… друзьям расскажу… что встретил…
– Андрей… Андрей Емельянов… – Шаров слегка смутился, назвав эту фамилию, но опробовав ее «на язык», подумал, что звучит, в общем-то вполне неплохо.
– Андрей Емельянов… – завороженно произнес его фамилию собеседник. – Я… кажется… слышал про вас по радио! Там рассказывали про знаменитых бегунов из СССР! Не может быть, это правда вы?! – глаза мальчика лихорадочно блестели.
– Да, – сказал Шаров. – Это правда я.
Он вдруг почувствовал, что говорит правду, не лжет. Он на самом деле был этим человеком, которого совсем не знал – Андреем Емельяновым.
– А вы… не могли бы… мне расписаться… Я быстро… мигом! – забыв про бидон, мальчик исчез так быстро, что Шаров не успел и слова сказать.
Застыв возле скромного одноэтажного домишки, он подумал, что, возможно, оставляя следы, зря так поступает, но в конце концов – он должен был отплатить этому пареньку за добро.
Тот явился еще быстрее, чем в прошлый раз. В руках у него была ученическая тетрадь с синей обложкой и карандаш.
– Вот! – запыхавшись, выпалил мальчик. – Напишите прямо тут, на первой странице!
Шаров смутился. Он не раз давал автографы, но в таких условиях – никогда. Он не знал, что писать.
– Как тебя зовут? – медленно спросил он мальчика.
Тот оглянулся на свой дом и подойдя поближе, сказал так, словно боялся, что его услышат, хотя рокот толпы заглушал все звуки.
– Николай. Степанович по батюшке. А фамилия моя Пермяков. Мама моя до войны на почте работала, я помогал ей письма разносить, а сейчас она на заводе патроны делает… я вам говорил уже. А я почту разношу. Больше некому. Все ушли на фронт. Так что… если хотите кому-нибудь отправить письмо… я могу… – он замолчал, глядя большими глазами на Шарова.
– Отправить письмо… – автоматически повторил Шаров… В голове у него что-то шевельнулось, что-то далекое, смутно-знакомое, но до того расплывчатое, что он не успел ухватить этот образ.
Он внимательно посмотрел на мальчика, потом открыл тетрадку и на первой странице написал:
«Дорогому Николаю от Андрея Емельянова с наилучшими пожеланиями. Учись хорошо, занимайся спортом и береги родителей». Подумав, дописал чуть ниже: «Бей фашистскую гадину. 15.10.1941». И ниже поставил размашистую подпись.
– Вот это да! – вырвалось у мальчика. – Сам Андрей Емельянов… – он взял тетрадку как самое дорогое сокровище мира и прижал ее к груди.
Шаров протянул ему бидончик.
– Держи. Спасибо тебе большое.
Мальчик взял бидон, но ничего не ответил, глядя во все глаза на Шарова.
– Вы точно не хотите отправить письмо кому-нибудь? – повторил он таким тоном, что у Шарова зашевелились волосы на затылке.
– Давай… я подумаю, кому, и если надумаю, то найду тебя, и ты мне поможешь.
Мальчик кивнул и ответил со всей серьезностью:
– Вот этот дом, вход со двора. Спросите почтальона Николая Степановича.
Шаров улыбнулся.
– Договорились.
Мальчик повернулся и продолжая держать тетрадку у груди, направился к дому. Шаров смотрел ему вслед.
Кому сейчас он мог бы отправить письмо? Его дед воевал с самого первого дня, но Шаров не знал ни воинской части, ни других положенных реквизитов. Да и как подписаться? «Твой внук, Илья?»
Он пожал плечами. Странное предложение отправить письмо заняло все его мысли, и он не заметил, как хмурая толпа приняла его в себя и потянула вперед, к Щелковскому шоссе.
У поворота на Первомайскую, Шаров с трудом, едва не угодив под тощую корову, которая шла вперед, не разбирая дороги, выбрался из толчеи. Глаза ее были мутными и безразличными. Старуха, которая держала поводок, огрела Шарова тонкой хворостиной.
– Куда прешь поперек, не видишь, что ли?! Машка, лягни его как следует!
Но Машка даже ухом не повела. Понурив голову, он прошла мимо, обдав Шарова запахом смертельно уставшего животного. Ее изможденное костлявое тело, передвигающееся на тонких ногах-шарнирах, разительно отличалось от того, что он видел буквально вчера в программе «Время», где показывали холеных животных из совхоза «Светлый путь», который стал победителем социалистического соревнования.
Шаров сморщился, сжал ключ от квартиры тренера в кулаке и в какой момент почувствовал, что если сейчас не приляжет, то упадет прямо в грязь и никто, абсолютно никто не обратит на него никакого внимания.
Левее он увидел почти незаметный переулок, ответвляющийся от Щелковского шоссе. Высокие тополя, обрамляющие его, шумели иссохшейся листвой, роняя желтые листья на черную грунтовку.
Кто-то снова толкнул его, но теперь ему было все равно, он даже не повернулся, чтобы посмотреть и шагнул вперед. Где-то здесь начиналась Первомайская, но понять это было совершенно невозможно. Справа от грунтовки за бетонным забором темнели корпуса складов, оттуда изредка доносился испуганный собачий лай, левее же петляла тропинка – она то пропадала, то вновь появлялась и Шаров, покачиваясь, направился по ней. Растворяясь в шуме ветра, глухой беспрерывный гул позади постепенно исчез.
Он прошел мимо совсем уже ветхих лачуг, погрузившихся в землю по самые окна. За ними виднелась каменная постройка – оказалось, что это магазин. Разумеется, он был закрыт. Поперек двери висел откидной железный засов с огромным амбарным замком.
У магазина торчали двое типов в кепках, один поменьше ростом, крепыш, второй среднего роста – но в темноте нельзя было в точности разобрать.
Он чуть заметно прибавил ходу, однако поравнявшись с магазином, остановился. Глядя на вывеску, Шаров медленно сунул руку во внутренний карман.
– Эй, дядя, чего ищешь тут? Потерялся, может?
– Ага, – ответил Шаров. – Тренера ищу своего.
– Тренера? —проговорил коротышка. – Интересно… что за тренер такой… нет у нас тут тренеров…
– Первомайская здесь улица?
– Ну… здесь… – парни медленно, не вынимая руки из карманов, двинулись в его сторону.
– Тренер здесь живет мой… нужно навестить…
– Тренер, говоришь… – Шаров не видел их лиц, но понял, что намерения у них недобрые. – А может и мы…
– У него лицо обожженное… целиком.
– Косой… погодь…
Парни вдруг замерли, будто уперлись в невидимую стену. Один посмотрел на другого и в их глазах промелькнул страх.
– Это же тот старик… урод, помнишь его? Говорят, он… – зашептал второй парень коротышке и схватил его за рукав. Они стали медленно отходить в тень магазина и тот, что повыше, вдруг начал креститься – суетливо и невпопад. – Мужик, ты нам зла не сделал, не ищи его, о нем молва идет недобрая, связался он не с теми людьми. Понял? Лучше уходи… пока цел.
Шаров кивнул.
– И на том спасибо.
Парни растворились в тени магазина. Из-за туч вдруг показалась полная луна и стало светлым светло. Синеватая дымка, застывшая меж тополей, светилась каким-то странным потусторонним блеском. Даже беспрерывный ветер, пронизывающий до самых костей, утих. Шаров повернулся вокруг своей оси. Улица будто бы застыла, замерла в оцепенении. Ни звука не доносилось с Щелковского шоссе, замолчали собаки, утихли сирены на западе. Он слышал только стук собственного сердца и больше ничего. Невесомые, микроскопические капли мороси оседали на его лице. Шаров встрепенулся и наваждение пропало. Луна скрылась, в спину хлестнул ветер и где-то в глубине двора тоскливо завыла собака. Он поежился.
Вдали показались трехэтажные постройки.
Шаров довольно быстро нашел дом с номером девять, отворил деревянную дверь и шагнул внутрь. Дом казался пустым, безлюдным.
Седьмая квартира располагалась на третьем этаже. На цыпочках он прокрался по скрипучей лестнице, достал ключ и вставил в замочную скважину.
Замок провернулся легко, дверь отворилась и впустила его внутрь.
В квартире было темно. Сколько секунд он стоял, вслушиваясь в биение собственного сердца? В какой-то момент ему показалось, что в квартире кто-то есть, кто-то прячется в густой темноте и он едва заставил себя устоять на месте и не броситься вниз по ступенькам.
Скорее всего, это были старые полы. Или еще что-нибудь, чем обычно пугают новых жильцов ветхие постройки.
Машинально он потянулся, чтобы найти выключатель, но тут же вспомнил, что свет включать нельзя и отдернул руку.
Через несколько минут глаза стали различать смутные контуры предметов.
