Заражение

Он попрощался и вышел в холодное ноябрьское утро.

Глава 3

– Кирилл! Мышкин! Я к тебе обращаюсь! Ну-ка поделись машинкой с Петей. Это что еще за поведение? Нельзя забирать все машинки, они не только твои, а общие, на всю группу!

– Они мои! – упрямо твердил толстый веснушчатый мальчишка, заграбастав весь транспорт на свою половину ковра.

– Кирилл! – Зоя Викторовна, молодая воспитательница, симпатичная, с большими голубыми глазами и волосами, заплетенными хвостом, чуть привстала, показав, что готова надавать кое-кому по мягкому месту. Она устала делать замечания, мальчишка на них просто не реагировал, и она, по правде говоря, уже не знала, как себя вести, чтобы вынудить забияку соблюдать основное правило детского сада «Играй сам и дай поиграть другим».

Обиженный Петя, у которого в глазах стояли слезы, присел на краешек стула. С каждым днем Зоя Викторовна замечала, что ему все меньше и меньше хочется приходить сюда – по утрам она видела его опухшие от слез глаза, и, хотя он крепился, заходя в группу, обмануть ее не мог.

Она попробовала поговорить со старшим воспитателем, Анной Федоровной, энергичной, волевой женщиной лет сорока пяти, но та сурово взглянула на нее и покачала пальцем, увенчанным золотым перстнем с изумрудом.

– Зоя, уймись. Всем милой не будешь, а папа Кирилла, между прочим, нам делал ремонт в группе. Ну… не он лично, разумеется, он замглавы нашего района, все-таки, не забывай. Не дай бог, волос с головы его деточки упадет, я с тебя шкуру спущу, поняла?

Зоя потупилась. Все внутри нее кипело. После свободолюбивого университета, казалось, она попала на каторгу. Но деваться некуда, надо было начинать трудовую деятельность с самых низов, к тому же… она очень любила детей. Ее мать из простого воспитателя стала директором детского сада, Зоя мечтала повторить ее путь, вспоминая, с какой гордостью приходила к матери на работу, где все ее уважали, советовались, любили… И вот, здравствуй, реальность. Мама скоропостижно скончалась в прошлом году от кровоизлияния в мозг, не дожив до выпуска дочери.

– Он отвратительно себя ведет, – сказала Зоя. – Я стараюсь отвлечь его игрой, состязаниями, обуздать злобу, негативную энергию, – непонятно, правда, откуда она берется… он такой маленький, а ощущение, что…

– От папаши, – хмыкнула Анна Федоровна и тут же спохватилась. – У отца сложная работа, а мать, в основном, на курортах. Ты, наверное, заметила, что мальчика приводит в сад няня. Теперь понятно? У малыша и так нелегкая жизнь, а ты его… – пристыдила старшая.

– Ничего я с ним не делаю, – огрызнулась Зоя.

– Вот и не делай.

– Мог бы и дома посидеть, с няней. Другие родители не могут позволить себе няню.

– Но ему тут нравится! – парировала Анна Федоровна.

– Еще бы. С малых лет начинает… – Зоя не договорила, решив, что не стоит слишком много болтать языком. Для нее все дети должны быть равны, сила педагога в умении найти подход ко всем без исключения, хотя в такие моменты она ощущала полную беспомощность.

За спиной Анны Федоровны висел зеленый плакат с хороводом детишек, на котором было написано: «Не стыдите ребенка за его поведение, иначе он научится одному: срываться на людях». Кто же тебя стыдит-то, подумала Зоя.

К Петру подошла Саша Лосева, папа которой с утра вел себя немного странно, будучи явно встревоженным, возможно, предстоящей поездкой на свалку, которую, как ни крути, приятной не назовешь ни в коем случае.

Светлые вьющиеся волосы девочки обрамляли нежное личико с высоким лбом и огромными пронзительно голубыми глазами. Она встала рядом, заглядывая ему через плечо. Со своего места Зоя видела, что Петя рисует дом, но выходит у него неважно – остов кривой, вот-вот упадет, одна из стен никак не получается и Петр чуть не плачет от досады и бессилия.

– Хочешь, я тебе помогу? – спросила Саша.

Он не заметил, как девочка подошла и встала позади и даже немного испугался, неловко прикрыв свое творение рукой – хуже всего насмешки детей, обнаруживающих, что чужой дом, самый обычный квадратный дом с парой квадратных окон похож на неведомый сарай, кривой и косой, чудом примостившийся на краю листа, – они тут же начинали хохотать и обзываться. Оглянувшись, Петр понял, что никакой провокации не последует, никто его не хочет осмеять и Саша, эта девочка, которой он втайне симпатизировал и отчаянно это скрывал от всех, хочет сама, по собственной инициативе, ему помочь с этим проклятым падающим домом: он не верил в свою удачу. Каждый в группе рисовал проклятый дом лучше, чем он.

Обычно девочки из группы дружат с мальчиками-драчунами или с теми, от кого можно что-то получить – например с Кириллом Мышкиным, который задабривает их конфетами и жвачками, с братьями Костровыми, Романом и Максом, потому что их двое, и они всегда творят что хотят – бесятся и вообще напоминают придурков. Но чаще всего девочки дружат между собой и делают вид, что его, Пети Жукова, вообще не существует на свете. Как бы он ни старался привлечь чье-либо внимание, в лучшем случае добивался протяжного вздоха и высокомерного презрения.

– Ты? Ты мне поможешь? Ты разве умеешь рисовать дом?

– Дом? А какой ты хочешь дом?

Петя задумался. Ему нравился дом через пару кварталов от их старого двухэтажного барака, поросшего мхом и утопающего в зелени, в котором он жил с вечно злым отцом-полицейским и мамой – новенький частный коттедж из красного кирпича, на крыше которого торчала отполированная спутниковая тарелка.

В доме жила молодая семья с двумя школьницами первого и второго класса, и каждый раз проходя мимо и слыша их счастливый смех, он сжимался, представляя, как, должно быть, прекрасно, иметь такой дом, в котором никто никогда не ругается.

Однако, когда он случайно подслушал разговор взрослых на кухне, что их дом могут снести, потому что он старый и вот-вот сам упадет, а им вместо него дадут новую квартиру где-то на окраине, то весь вечер проплакал в подушку, так жалко ему стало. Дом ведь не виноват, думал он, что отец приходит постоянно злой и им с мамой крепко достается за любую провинность.

Петя тогда не спал всю ночь и утром, когда они направлялись в сад, он подошел к стене, осторожно прикоснулся к шершавой и теплой поверхности – ему показалось, что дом каким-то неведомым образом знает обо всем, и уж точно видит его, Петю, прямо сейчас. Нет, крепкая, – подумал он. Не может быть, чтобы такая крепкая стена вдруг развалилась. Взрослые как всегда что-то напутали. Дом не даст себя в обиду.

– Нарисуй свой дом, – сказал Петр.

Наверное, ей будет приятно нарисовать свой дом, решил он и не ошибся. Ее лицо засветилось улыбкой. Она взяла фломастеры и принялась старательно, но как-то по девчачьи грациозно чертить линии. И получалось у нее отлично, здорово у нее получалось. Петя засмотрелся: ровные стены, которые точно никогда не развалятся и не упадут, крыша, какой ей и положено быть, много-много окон…

– Тили-тили-тесто, жених и невеста, – вдруг услышал он над ухом гнусавый голос Романа Кострова. Без сомнения, тот от зависти сгорал, увидев, как самая красивая девочка группы рисует вместе с Петей.

– Не мешай нам рисовать, – сказал Петр.

– Тили-тили-тесто, жених и невеста, – не унимался Роман. Он даже начал пританцовывать в такт своим словам, чем привлек внимание всей группы, а это не обещало ничего хорошего.

– Роман, ты складывал кубики, кажется, – сказала Зоя Викторовна, оторвавшись от заполнения журнала.

Он ее не слышал. Не хотел слышать.

– Тили-тили-тесто, жених и невеста!

Петр встал со стульчика и повернулся лицом к обидчику.

– Замолчи! – сказал он тихо.

Но Роман, гримасничая, продолжал. Он уже не мог остановиться.

Зоя, почуяв неладное, поспешила разнять драчунов.

– Петя, Саша, рисуйте. Не обращайте внимания. А ты, Роман, собери свои кубики в корзину, скоро тихий час.

К оскорбленному Роману подошел Макс, старший брат и что-то сказал. Учась в педуниверситете Зоя и предположить не могла, что дети – это те же взрослые, у них точно так же развиты отношения, они злятся, обижаются, дерутся, ненавидят и любят, среди них есть и те, кого можно назвать достойными людьми, а есть и подленькие, завистливые, мелочные, злобные гаденыши, как бы это странно ни звучало. На лекциях по дошкольной педагогике постоянно твердили, что дети в этом возрасте еще не до конца оформились как личности, в каждом из них заложен потенциал, и с этим, как раз, Зоя не спорила, но теперь отчетливо видела, что потенциал может быть, как со знаком плюс, так и со знаком минус и очень сильно сомневалась, что братья Костровы выбрали верный путь.

Она не заметила, как Роман, бросив собирать игрушки, незаметно подошел со спины к Петру и вылил ему на голову баночку с водой, куда дети макали кисти, а сам упал рядом, будто Петр его толкнул, изображая жертву, – при этом он залился тонким визгливым плачем, вдвойне противным, оттого, что плач этот был не настоящий.

В мгновение ока подскочил Макс – более плотный, напористый и жесткий, постоянно играющий роль телохранителя. Пока Петр хлопал глазами, пытаясь понять, что это вдруг случилось с Романом, Макс схватил его за рубашку и бросил на пол, одновременно зарядив увесистую оплеуху.

Зоя вскинула руки – она проморгала заваруху, и теперь вся надежда, что ничего серьезного с Петром не случилось.

Поставив Макса в угол, она подняла плачущего Петра, с головы которого стекала разноцветная жидкость. Ребята смеялись, тыча в него пальцами, одна Саша стояла в сторонке, хмурая и молчаливая.

– Что тут у вас происходит? – в группу вошла заведующая детским садом, полнотелая, сверкающая ювелирными изделиями Елена Петровна.

Зоя беспомощно смотрела на Петра, а тот, подрагивая от обиды, словно уменьшился в размерах. Он почувствовал, что сейчас сильно подведет воспитательницу, из-за него все это вышло, хоть он и не виноват. Но ей все равно достанется и…

– Объясните мне, что тут происходит, – по буквам проговорила Елена Петровна. – Зоя Викторовна…

– Мы играли, и я ему краску на голову вылила… случайно… – внезапно выпалила Саша. Она подскочила к Петру и взяла его за руку. – Пойдем, я помогу тебе вытереться.