Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты!..
– Вот это слог! – восхитился кучер. – Хоть и половины не понял, а слезу все одно вышибает. Сразу видно – наука!
– Какая там наука, – отмахнулась старушка. И хохотнула: – Когда к нему входишь, с порога конским навозом тянет. Пополам с человечьим!.. А знаешь, как в оригинале-то было?
Кучер покачал головой.
Который день тревожусь я воспоминаньем,
Когда ко мне явилась ты.
В тот вечер мечтал о пиве я с вожделеньем
Но вынужден купить тебе цветы
Не проронил тогда ни слова,
Духовной жаждою томим.
А ты обиделась, корова
Решила, что я глуп и нелюдим…
– Няня, душечка! Где же вы? – донёсся из прихожей молодой голос.
– Вот он, сыскался, изверг, – прошипела старушка. – Сейчас опять станет мучить своими экзерсисами.
И точно. В комнату стремительно вошёл молодой человек в шляпе-цилиндре, плаще и с бакенбардами.
– Вот вы где! – обрадовался он. – А я вас всюду ищу. Спешу обрадовать – нынче ночью ко мне прилетела муза!
– Да неужели? – саркастически осведомилась старушка.
– Да-с, мой ангел, – не замечая тона, молодой человек вынул из кармана ворох помятых бумаг. И, поставив ногу на табурет, обратился к присутствующим: – Послушайте, что я сочинил опосля её ухода:
Выпьем няня, где же кружка?
Выпьем, старая пердушка.
Закусим и опять нальём!
Спой мне песню, как девицей
Поутру в трактир за водкой шла…
Раздался грохот. По полу, расплёскивая остатки содержимого, покатилась глиняная кружка. Побагровев, старушка поднялась из-за стола.
– Как-как ты там сказал, милок? – уточнила она. – «Старая», кто…?
– Пердушка! – с гордостью закончил юноша. – Да вы, няня, нешто, обиделись? Напрасно. Это я ведь так, любя! Для рифмы, стало быть… Стихотворение такое. Шутка-с…
– Я, значит, ночей не сплю! – взвизгнула обычно терпеливая старушка. – А ты! Ты меня – пердушкой?!..
– Родионовна, уймись, – пытался утихомирить кучер разбушевавшуюся компаньонку, видя, что дело приобретает серьёзный оборот.
Но его никто уже не слушал.
– Хлыщ! Вертопрах!
– Старая пьянчужка! Шарамыжница! – неслось с обеих сторон.
– Бездарь! Фанфарон! Телепень! И стихи твои такие же бездарные, как и ты сам!
– Что-о? – завопил красный, как рак, юнец. – Ну всё! Стреляемся! Немедленно! С десяти шагов!
– К вашим услугам, сударь!
Схватив в зале по пистолету, дуэлянты вышли в ближайший лесок. Конюх в виде секунданта следовал за спесивцами, на ходу умоляя образумиться. Тщетно!
Вот спорщики разошлись. Обернулись. Старушка чётко прицелилась. И с гиканьем уложила обидчика!
– Ишь ты, «пердушка»! – передразнила она, потрясая пистолетом, из дула которого вился тонкий дымок. – Я тебе покажу!
– Да ладно, хватит тебе, Арина, – нахмурился, глядя на убитого, кучер. И вынес вердикт, присмотревшись. – Вроде мёртв. Что теперь делать-то?
– Закопаем охальника, – не моргнув глазом, объявила дуэлянтка. – А опосля скажем, что так мол и так, пало наше солнце русской поэзии. Гений убит в неравной схватке с обидчиком.
– А дуэлянт-то кто?
– Да вот, хоть… Как, стало быть, фамилия барина твоего?
– Дантес! – с удивлением пробасил кучер. – Только вот, согласится ли? Зачем ему это?
– А чего же нет? Они из хранцузов, стало быть, благородные. Им все одно ничего за это не будет. Зато какая слава в веках – «убийца солнца русской поэзии»! Это же почти как Герострат, только лучше. Даже Сальери такой известности никогда не достичь!
– Нет, Родионовна, – заключил, покачав вихрастой головой, кучер. – Будущие поколения нам сего действа никогда не простят.
– Какие поколения, милок? – отмахнулась старушка. – Ты разве «Ниву» не читаешь? Пишут, что уже через сто лет наступит конец света – всё человечество утопнет в конском навозе. А пока мы и говорить никому ничего не будем. Как писал Прошка Свиньин за барина памфлеты, так и будет продолжать. Глядишь, чего доброго, ещё со временем и в учебники войдём. Так-то, брат!..
На том и порешили.
Ирина Забелышенская «ПЕРЕВОРОТ С ЗЕФИРКАМИ»
Рисунок Юлии Ростовцевой
Инспектор Мано задумчиво болтал ногами в оливковых берцах и грыз кусьпаёк, сидя на покатой крыше патрульного катера. Где-то вдали лаяли недопсы и постреливали семена лоританского гороха, вырываясь из стручков. Ничто не могло вывести инспектора из состояния сосредоточенной задумчивости. Ничто, кроме звука резкого торможения. Чиркнув по стройным кипарисам и пробороздив гороховое поле по диагонали, звездолёт «Sweety» остановился точнёхонько у патрульного катера. Выкинув якорь и для надёжности поставив транспорт на ручной тормоз, капитан Ядвига Новак выбралась из люка.
– Как оно ничего? – приветствовала она старого знакомого, отсалютовав от гермошлема.
– Да ничего обнадёживающего. Впрочем, как всегда! – инспектор отсалютовал в ответ остатками кусьпайка.
– Проблемы?
– Надвигаются. Нутром чую.
– Это с городского отстойника потянуло, оттуда и учуял!
– Не оттуда. Руди Роббер объявился.