Я идиот. Её нога распорота и наспех смазана заживляющим гелем, но я не заметил: смотрел только в глаза.
Поднимаю её на руки. Несу.
– Пополам, – говорю я.
– Э, не так резво. А компенсация за контейнер плутония?
Целую в губы.
– Это аванс.
– Ладно. Тогда вот тебе плата за доставку на ручках.
Она отвечает поцелуем – чуть более долгим, чем позволяет ситуация. Опускаю её возле ящика.
– По два с половиной миллиона – неплохо, да?
Откидываю крышку. Замираю. Она смотрит на меня непонимающе. Заглядывает тоже.
– Эй, каракатица! Что за идиотские шутки? Где приз?
Спрутс хохочет. Хохот всё громче и громче, и вот уже заполняет всё вокруг грохотом. Мелкие камешки дрожат и с шуршанием скатываются по склону.
– Спасибо, детки. Развлекли старика. А вот и финал.
Рокочут роторы тяжёлого коптера имперской полиции. Жандармы выскакивают, окружают, берут на прицел. Наклоняюсь, ищу камень потяжелее. Она встаёт в боевую стойку. Мамина печень, я любуюсь, вместо того, чтобы драться.
Шипит парализатор. Последнее, что я вижу – огромные зелёные глаза, пылающие болью.
* * *
– Господин Спрутс, но я не получил приказа от начальства.
– Мне плевать на вашу бюрократию! Я выпущу вас из дворца только после оплаты.
Открываю глаза. Мы сидим спина к спине, она тоже в наручниках. Спрашивает шёпотом:
– Где это мы?
Щурюсь на фиолетовый свет:
– Во дворце этого ублюдка. Как ты?
– Голова трещит и во рту кисло.
– Так всегда после парализатора. Скоро пройдёт.
Диалог триллионера и жандарма продолжается:
– Вы препятствуете имперской полиции?
– Слушай сюда, майоришка, – визжит Спрутс, – здесь Миля, а не твоя вонючая Империя. Мне только знак подать – и вас переработают на консервы.
Я спрашиваю:
– Что тут происходит?
Спрутс плещется в своей ванне. Хихикает:
– Ничего личного, детки, только бизнес. Империя давно разыскивает двух самых опасных наёмников. Посулила за ваши головы или трупы, без разницы, десять миллионов. И закрытие парочки налоговых дел. Так что я и заработал, и немного развлёкся. Спасибо, вы меня дважды порадовали. А теперь заткнитесь, пока я обсуждаю с дядей детали.
Она возится, пытаясь что-то сделать. Потом шепчет:
– Мне никак, а у тебя руки сзади. Ты можешь дотянуться и порвать резинку на моих трусиках?
– Милая, это возбуждает, но не совсем ко времени.
– Делай, что говорю, балбес, – шипит она, – там сигнализатор тревоги на мой корабль.
– Остроумно. У меня был передатчик, но сгорел вместе с комбезом.
– Потому что мужчины просты, как шпалы.
Нащупываю тонкую проволочку. Разрываю.
Проходят бесконечные три минуты, и стена падает с жутким грохотом.
В пролом просовывается тупая морда драконовского броневика. Грохот заполняет зал, вспышки выстрелов опрокидывают жандармов. Алмазная ванна Спрутса раскалывается, хлещет синяя жидкость; в луже корчится, изрыгая слизь, тошнотворный комок щупальцев.
Рогачи прорываются. Поднимают нас и тащат к пролому.
– Сними наручники, – кричу я.
Чудовище достаёт резак; вспышка – и я потираю горящие от боли запястья. До пролома десяток шагов, когда в зал вваливаются стрелки из охраны Спрутса. Мой спаситель неуклюже разворачивается и получает заряд в грудь.
– Не прорваться, – хрипит другой рогач, – снаружи нас поджали имперцы.
– Вызывайте моих, – кричу я, – код двенадцать, второй диапазон.
Поднимаю чей-то бластер, стреляю по вспышкам. Она прячется за колонной и помогает мне из трофейного плазмогана.
Рогач протягивает гарнитуру:
– Твои на связи.
– Умник, – кричу я, – вы где?
И замираю, вспомнив тело без головы.