Усену: Странствия Охвы. Цикл «Усену». Книга третья. Том 1

Летели мы не очень долго, не больше двух часов. Вскоре Иван показал летчику, где садиться. Вертолет сделал круг и начал снижаться. Когда мы сели, Иван и Семен вышли из него с нами на руках. Мы оказались на открытой местности, поросшей мелкой растительностью и кустарниками.

– Давай здесь, – сказал Иван, отойдя от вертолета на сотню шагов.

– Ну, прощайте зверьки, будьте осторожны, и долгих лет жизни! – сказал на прощание Семен, и, положив руку на плечо Ивану, проговорил:

– Я буду ждать тебя в вертолете.

– Узнаешь ли эти места, дружок?! – присев на траву, рядом с нами Иван.

– Это твои родные места. Эта степь образовалась после пожара. Вон вдали, на севере лежит лес. Там нам удалось остановить пожар. Степь вьется далеко на восток. Нам не удалось остановить огонь, и он бушевал здесь еще целую неделю, пока не был окончательно потушен! Узнаешь ли их?

Иван показывал в сторону гор.

– Это те самые горы, где мы нашли убежище от огня… Да-а, здесь все изменилось, – сделал паузу Иван, сам с трудом узнавая местность.

– Но я уверен, вы быстро ко всему привыкните. Я встретил тебя где-то здесь, когда в лесу был лагерь лесорубов, здесь же мы и попрощаемся!

Иван не выдержал, и из глаз его потекли слезы.

– Мне жаль, что прождав меня три месяца, в первый же день долгожданной встречи – нам приходиться расставаться! Но пойми, так надо, и для вас и для меня. Я больше не могу держать вас в неволе! Каждый день, проведенный на базе, губит вас, делает невозможным выпуск на свободу! Я же не смогу подойти и посмотреть на тебя, зная, что обрек друга на существование в клетке.

Меня очень тронули слова Ивана, я забрался к нему на руки.

– Умница ты моя, – проговорил Иван, сквозь ком в горле, и крепко обняв меня, как дитя, потряс из стороны в сторону.

– Ну а теперь, ступай, – выпуская меня из рук, прошептал Иван прерывистым голосом, весь дрожа, как и я.

– Прощай Иванов кот, берегите друг друга друзья! – встал Иван, и медленно направился к вертолету, стараясь не оборачиваться, а я старался ни кинуться ему в след.

Я не двигался, как бы сильно меня не тянуло к нему, и лишь глазами провожал Ивана.

Сев в вертолет, и поднявшись в воздух, он в последний раз посмотрел на сидящих посреди поля зверей.

Последнее, что мне запомнилось, это его грустная улыбка, когда он прощался со мной. Его рука за стеклом вертолета, которой он махал нам. А после мы еще долго сидели неподвижно, я и Ярси, пока вертолет полностью не исчез из виду…»

Закончил повествование Охва, устало переведя взгляд с одной точки на стене на Шусика и затем в сторону улицы.

– Уже ночь-полночь. Ну что Шусик уже поздно…

– Да дедушка, – тихо проговорил барсенок спокойно и размеренно и ни чем не выявил никакого волнения и оживления после его рассказа, что конечно не могло скрыться от глаз Охвы. Но он не подал виду и тихо, направился к себе. А что же касается Шусика, то он, проводив Охву взглядом, тихо на цыпочках встал на лапы, и вышел на улицу. Где молча, крайне сдержанно выплескивал свои накопившиеся эмоции, раскидывая снег перед собой, оголив когти. И раз за разом, нанося удары, он успокаивался и становился тише, его полыхающие глаза тускнели, как и он сам постепенно обретая над собой контроль.

IV Ярси и Охва

Прошло несколько дней с тех пор, когда Охва рассказал про свои первые испытания, встречу с человеком, и беды настигшие его после этого. И хотя рассказ его был насыщенным, и интересным, ни Шусик, ни Охва, старались его больше не вспоминать. Первым – по своим личным причинам, второй – чтобы лишний раз не бередить детскую психику барсенка, которого как показалось Охве, его история огорчила.

Но время шло, и Шусик вновь обрел самого себя, к нему вернулась жизнерадостность, и он охотно резвился с близнецами-лисятами, как возле пещеры Охвы, так и забираясь подальше.

Это была чудесная пора детства, когда кроме игр и веселья, их мало что волновало. Но все же, несмотря на свой юный возраст, Шусик не мог не заметить, что порой на него нахлынывала волна тоски и раздумий. Она приходила внезапно, вводила его в ступор, тут же лишала всякой беззаботности, и он ничего, никому не говоря, отправлялся домой, совершенно один, неспеша, пытаясь по пути разобраться во всем. Зачастую эти размышления заводили его в тупик, и он просто приходил домой, ложился отдыхать, а уже после сна, ему становилось лучше.

Именно в один из таких коротких зимних дней, Шусик вернулся еще до темна, снова хмурый, как день накануне дождя, и молчаливый, как рыба. Шусик старался сделать свои приходы, как можно незаметными и тихими, чтобы лишний раз не беспокоить Охву, который, как он знал, любил подолгу отдыхать в своем углу пещеры. И лишь под вечер вылезал на улицу, чтобы поохотиться или подышать свежим воздухом. Так случалось обычно, но ни в этот день.

Ведомый неведомой силой, Охва, проснувшись раньше обычного, вдруг захотел посмотреть на солнечный свет, еле пробивающийся в его убежище. Но как только он вылез из своего угла, ему на глаза попался барсенок, мирно лежащий мордочкой к выходу, и не сводивший глаз с выхода, как будто ожидая чьего-то прихода.

– Шусик, я думал ты на улице со своими друзьями, – как бы невзначай спросил Охва, проходя мимо, направляясь к выходу.

– Я нагулялся, – ответил печально барсенок.

– Обычно, тебя домой не дозовешься, а тут сам пришел, да еще в такой погожий день. А также твои друзья, им, наверное, недостает такого заводилы, как ты?

– Им и без меня весело, – бросил обиженно Шусик, и отвернулся в сторону.

– Вы, что поругались? – остановился Охва у выхода, дыша свежим воздухом.

– Нет, дедушка, – воскликнул барсенок на повышенных тонах. – Я же сказал, им без меня хорошо.

На что Охва, тяжело вздохнул, опустил голову, но в следующее мгновение ему на ум пришла замечательная идея, которую он не замедлил озвучить.

– А знаешь Шусик, у меня есть хороший способ отвлечь тебя от тягостных дум, – молвил вкрадчиво Охва, на что барсенок ничего не ответил.

– От тебя придется лишь самая малость, а именно слушать. Так ты готов? – спросил Охва, по-прежнему стоя у выхода, любуясь из теплого места, морозным холодным пейзажем, и не дожидаясь утвердительного ответа, завел свой очередной рассказ.

«Конец одной истории венчает собой начало другой. Именно так и произошло со мной и маленьким рысенком.

Кстати, когда он оказался впервые на воле, он, Шусик, был примерно твоего возраста, и тоже был не лишен своих причуд. В чем мне пришлось убедиться сразу на второй день нашего пребывания на новом месте. Ярси, привыкший по долгу ничего не делать и весь день лежать в своем вольере, оказался крайне тяжелым на подъем, в чем конечно я его не винил. Но все же даже испытывая обычный для всех голод, заставляющий всех нас идти на поиски пропитания, в каком бы состоянии мы бы не находились, не был способен побороть лень рысенка. Он просто лежал пузом кверху и стонал:

– Я есть хочу, я есть хочу! Охва, дай поесть!

И все ждал, что я принесу ему что-нибудь перекусить. Поначалу, конечно, я так и поступал, но я был слишком мал, чтобы прокормить двоих, и поэтому решил пойти на принцип.

Шла уже осень, листва опадала, шли проливные холодные дожди, и пищи в степи, у которой мы нашли временное убежище, становилось все меньше. Все эти причины и заставили нас сдвинуться с места, и отправиться в лес на север, где я рассчитывал сделать из Ярси настоящего рысенка, а не домашнего обленившегося кота».

Охва сделал паузу, чуть обернувшись на барсенка, который хоть и не подавал вида, все же слушал его.

– Так вот Шусик, ты спросишь, к чему я завел этот рассказ? Я отвечу, что, прежде всего, я хотел поведать тебе историю рысенка Ярси, ставшего из обычного вскормленного в неволе человеческими руками рысенка, в настоящую рысь, достигшую многого, благодаря труду, тренировок и стремлению к своей мечте, имя которой… Хотя, давай все по порядку!

«Так вот, у меня было времени в обрез, в любой момент могли наступить холода, и рысенок мог остаться совершенно не приспособленным к зиме, настоящей природе, со своими опасностями и суровостью, и тем, кто противился ее основным законам выживания.

И именно им я и стал обучать Ярси. Устроившись в скрытом от чужих глаз местечке возле опушки леса, мы с Ярси, каждый день стали проводить в лесу. Но чтобы я не делал, как бы интересно не повествовал об основных принципах охоты, и выслеживания добычи, об опасностях подстерегающих таких как мы в предстоящую зиму, Ярси хоть делал вид, что слушает, а сам за моей спиной веселился, играл, бегал, и скакал. Конечно, он был еще ребенком, я его сильно не судил, но все же он не проявлял никакого интереса к тому, что ожидало его впереди. Он жил одним днем, вечно прозябал в беззаботности, и играх, и казалось, совершенно был лишен чувства собственного самосохранения.

Время шло с катастрофической скоростью, и не успел я глазом моргнуть, как выпал первый снег, и охота стала непосильной задачей для меня, особенно, когда приходилось кормить два рта. Я понимал, что нужно что-то сделать, нужны решительные меры, да такие неординарные, что смогли бы сразу пробудить в рысенке лесного кота.

И вот в один из дней, пойдя на охоту, как всегда, один, так как Ярси, мило-премило дрыхнул в теплом убежище без задних лап, я почти сразу напал на группу мелких следов, явно принадлежавших зайцам. Хотя обычно я обхожу их стороной, так как сам тогда был чуть крупнее самого среднего зайца, в этот раз у меня не было выбора. Одни такой ушастый, мог прокормить нас с Ярси дня два, не меньше. Тогда, конечно, я и подумать не мог, чем для меня обернется эта охота.

Так вот, пробираясь по следам тихо, и незаметно, я вскоре вышел на лесную поляну, уже покрытую тонким слоем снега, по которой весело бегали не один, а с десяток зайцев, разных возрастов. Больше среди них было молодняка, и мне особо приглянулся один из зайчат, что был поупитаннее и неповоротливее. И он, кстати, был совсем еще серым, в отличии от своих братьев и сестер, которые уже начинали сбрасывать свой летний пушок на белоснежные зимние шубки. Выбрав цель для предстоявшей охоты, я стал крадучись приближаться ближе к нему. Но мне и невдомек было, что мой объект для охоты, не остался незамеченным для еще одного лесного охотника, куда более крупного, чем я, более хитрого и ловкого. И когда я уже был в десяти шагах от зайца, прячась за деревом, и уже готовился к рывку, дорогу мне перебежала одна очень шустрая, гибкая рыжая охотница…»

При этих словах Шусик повернулся к Охве лицом, явно проявляя интерес.

«И не успел я что-либо предпринять, как зайчонок был уже у нее в зубах. Меня вдруг охватила такая злость, ведь я битый час подкрадывался к нему, а тут на тебе, какая подлость. Да плюс еще дома меня ждал лентяй и тунеядец, что я сломя голову, выскочил из своего убежища и со всего разбегу подскочил к лисице, вцепился ей в заднюю лапу. Вскрикнув от резкой боли, она так широко раскрыла пасть, что позволила кролику убежать себе в норку, где уже загодя попряталось все его семейство. Недовольно фыркнув, лисица, сверкнув глазами, решила поохотиться на меня. Но не успели ее зубы вонзиться в меня, как она получила по своим наглым усам, лапой с оголенными когтями, что заставило ее отпрыгнуть от меня и злобно прошипеть.