Очертание тьмы

– Истинное колесо! – размазал по щекам вновь выкатившиеся слезы седой и взъерошенный Калаф.

– Судя по ширине языка копоти, – продолжила Гаота, – он среднего размера. То есть его вес – примерно две тысячи литов.

– Два хороших быка! – воскликнул Буил, все еще с изумлением косясь на Юайса.

– Ширина пасти – локоть, – наморщила лоб Гаота. – Примерно локоть… Или чуть больше. Размах крыльев… Больше двух десятков локтей. Длина с хвостом – такая же. Хотя если это шипохвост, то и побольше.

– Это как же? – почесал затылок Буил. – Этакая громадина в середине Граброка? Мой дозор не покидал площади. С вечера был дождь, а потом прояснилось. Месяц сиял… Отчего же никто не видел такого зверя?

– Я видел, – шмыгнул носом Калаф.

– Подожди, – остановил служителя Юайс. – Тебя я уже слышал. Дальше, Гаота.

– Дальше? – Девчонка пожала плечами. – Я не знаю, что тут стряслось, но, кажется, дракон просто сидел и ел свинью. Вон ее потроха, считай, что он ее и съел. В пяти шагах от останков свиньи начинается полоса копоти. В начале она маслянистая: возможно, дракон пыхнул пламенем, чтобы отпугнуть кого-то… То пятно едва заметно, последующая полоса почти перекрывает его, но пламя было явлено дважды. Во второй раз дракон выпускал его вслед бегущему человеку. Ведь сэгат обожжен со спины?

– Да, – снова скривился Калаф. – Я перевернул его. Негоже святому служителю лежать лицом вниз. Тем более что только лицо у него и осталось…

– А это? – показал Юайс на пятно крови в стороне.

– Не знаю, – призналась девчонка, покосившись на второе тело. – Может быть, и человеческая кровь, может – драконья. Я не могу определить. Но эта кровь пролилась в стороне от дракона. Под его крылом. Может быть, из крыла?

– Это кровь Скайтена, – отмахнулся от рыдающего служителя Буил. – Вон он лежит, под одеялом. Подвернулся под горячую руку Даиру. Ну, хватит распускать сопли, Калаф, повтори рассказ!

– Да сколько уже можно? – всхлипнул служитель. – И чего я видел? Ночи-то почти безлунные! Месяц сиял… Толку от него? Серп – как бабский гребешок. Два-три дня, и новый месяц народится… Свинья завизжала во дворе. Бывает, выбираются иногда. Вроде поправили в сарае ворота: как с коровой беда стряслась – поправили, но что там ворота для свиньи… Я вышел из кельи, спустился во двор, но сэгат меня опередил, вон его домик. Напротив.

– Не части?, – поморщился Буил. – Короче и медленнее!

– Да куда уж короче, – вздохнул Калаф. – Иду и как будто чавканье слышу и дыхание, словно меха на кузне кто-то шевелит. И голос Даира впереди. Окликает он кого-то, что ли… А у меня лампа в руке, да только толку от нее? На свою руку смотреть? А потом вдруг пламя вспыхнуло. Столб так и уперся в камень. И тут я вовсе ослеп, но успел что-то разглядеть. Чудище какое-то впереди… ну, лапы, брюхо, грудь его. Чешуя так и засверкала отблесками; и силуэт сэгата… он у меня аж раздвоился в глазах от вспышки. Багор у него был в руке. Да, было что-то. Ну, он его и метнул. Наверное.

– В дракона? – сдвинул брови Буил.

– А я откуда знаю?.. – почти заскулил Калаф. – Я вон там стоял. Отсюда еще полсотни шагов. Темень. Как столб пламени погас, я вовсе как крот стал. Сэгат еще кричал что-то. То ли «прочь, поганая тварь!», то ли еще что. А потом уж то ли хрип раздался, то ли вой, только снова пламя вспыхнуло, но теперь уже в мою сторону пошло, а когда я понял, что сэгат факелом обратился да бежит ко мне, так я и вовсе чувств лишился.

– Примерно так, – кивнул Буил. – Я еще затемно сюда прибежал. Вожак артельщиков, Смуит, примчался в караулку: сказал, что беда у храма. Каменщика их убили, Скайтена; сэгата сожгли… кажется, опять дракон явился. А Калаф так и лежал, где упал.

– А дракона уже не было, – кивнул Юайс.

– Не было, – развел руками Буил.

– И где он? – спросил Юайс.

– Так никто не видел, – снова начал скоблить затылок Буил. – Бургомистр поутру примчался, только что волосы на голове не рвал, а где я ему дракона возьму? Если бы не этот след, вовсе бы решил, что колдовство какое случилось!

– А свинью тоже колдовство сожрало? – заныл Калаф. – А корову? А кто Даира сжег?

– Колдовство могло и сжечь… – пробормотал Юайс. – Других свидетельств, кроме слов Калафа и следа, у нас нет… Кто еще живет во дворе храма?

– Артель в гостином доме живет, на первом этаже… – вздохнул Буил. – На втором – как раз служители храма, но сейчас там никого и нет, кроме вот Калафа…

– Нет, – кивнул, всхлипывая, Калаф.

– Все отбыли по делам в Блатану, – продолжил Буил. – Шествие грядет, надо готовить службу, закупать кое-что, а до Блатаны за двести лиг… время! Храм, конечно, только на тот год готов будет, но прочее-то – своим чередом…

– Своим чередом… – пробормотал Юайс, взглянул в сторону артельщиков, перевел взгляд на арку, за которой толпился народ. – Там был прошлый случай?

– Я ж говорю, раньше думал, что и не было, – признался Буил. – Дракона никто не видел. Даир пожаловался, что корову у него сожрали ночью. Одни кости остались горелые. Тогда, правда, копоти на камнях не было, но кости были. Я не поверил, но Даир полез мне показывать трещину как раз в арке, а уж там вверху обнаружились и следы когтей. По три с каждой стороны, кирпич выщерблен. Ну, Даир тут же побежал послание вычерчивать в Священный Двор, а я Смуита стал расспросами донимать. У них же ссора какая-то с Даиром была. Тот им плату задерживал, артельщики грозились работу оставить. А где в этакое время каменщиков найдешь справных? Я думал, что арку они специально сложили плохо, чтобы навредить Даиру, а уж следы от когтей молотками изобразили, там умельцы еще те. Вот тот же Скайтен…

Буил замолчал, посмотрев на второе тело.

– Пошли, – сказал Юайс. – Посмотрим.

Одеяло поднял высокий черноволосый здоровяк с чуть сдвинутым на сторону носом. «Смуит», – вспомнила имя вожака артельщиков Гаота. Не снок. Слишком высокий. Даже выше Юайса и Дойтена. Кто еще отличается высоким ростом? Арды, мисканы, сеолы, был еще какой-то народ, как же его… Нет, конечно, у всякого народа урождаются дылды, но так, чтобы почти каждый тянулся к небу… Вот они – все высокие. И те, что встали вдоль стены, когда защитник с помощницей, мастер стражи и Калаф подошли к ним, и особенно их вожак с мудрым, чуть утомленным взглядом, и даже мертвый под одеялом, с истерзанной грудью вытянулся на пять локтей, не меньше. Так кто они? Не мисканы. Не смуглы. Не сеолы, слишком широки в скулах. Не арды и не дорчи, слишком черны волосом. Как же…

– Слайбы? – спросил вожака Юайс.

– Они самые, – ответил чуть глуховатым, низким голосом Смуит. – Только на арданском один я говорю, да Скайтен… говорил.

– Я знаю слайбский, – ответил Юайс.

– Мы не риннские слайбы, – покачал головой Смуит. – Там нет таких хороших каменщиков. Таких вообще больше нет. Мы из?за гор. Из Айлы. У нас, если не поставишь хорошей башни, не перекроешь ущелье, жизни не будет. Дирги злобствуют! И говор у нас другой.

– И тот говор знаю, и диргский тоже, – успокоил вожака Юайс и тут же произнес несколько слов на незнакомом, обрывистом языке, заставив вожака поднять брови.

Тут же зашевелились и прочие артельщики.

– Ты понял? – спросил Юайс. – А ведь я мог скрыть знание вашего языка. Будь честен со мной, Смуит. Я – защитник от Священного Двора Вседержателя.

– Я понял, – кивнул Смуит. – Не твоей мы веры, но о ваших тройках слыхивали. Только что скрывать-то? Мы молчуны.

– И о чем же вы теперь молчите? – поинтересовался, уперев кулаки в бока, Буил. – Как так вышло, что у Скайтена две раны в груди? Или у Даира два багра было? И почему одежда без дыр? Он голым, что ли, был? И что твой каменщик делал под крылом дракона?

– Я в него багор не метал, – отчеканил Смуит. – А метнул бы – не промахнулся. Будь уверен. А одежду могло крылом дракона сорвать. Она отдельно была. Мы ее уже на мертвое тело надевали.

– А что же Скайтен делал ночью во дворе? – поинтересовался Юайс.

– Дракона вышел покормить? – скорчил гримасу Буил.

– То же, что и Даир, и Калаф, – ответил Смуит. – Свинья визжала. Скайтен мог выйти, посмотреть. Вон паренька видишь? Мором его кличут. Отец у него пропал, так он к нам прибился. Но по вечерам уходит домой. Мало ли, отец вернется? Ну, Скайтен беспокоился, наверное. Вдруг парень среди ночи к нам побежит? Из Мора, кстати, толк будет. И он сирота, родных у него не осталось, мать давно умерла. Или ты о нем побеспокоишься?

Гаота перевела взгляд на Мора. Тот смотрел на мертвого каменщика, не отрываясь. В глазах у мальчишки блестели слезы. И его светлые, почти белые волосы удивительно походили на седину. А он кто? Дорчи, скорее всего? Стоит, смотрит на своего погибшего друга, но трет не наливающиеся слезами глаза, а виски. Точно так же, как и Гаота. Но она сдерживается, не поднимает руки, пусть даже и хочется прикоснуться к собственной голове, снять боль. От боли у Мора расширены зрачки или от слез? До мальчишки шагов пять, но глаза кажутся черными провалами. И почему остальные артельщики тоже жмурятся? И глаза у их вожака тоже черны и непроглядны…

Смуит вдруг заговорил снова. На том же сухом и щелкающем наречии, на котором произнес что-то ему Юайс, но заговорил горячо и быстро, словно хотел рассказать что-то важное, чего не должен был понять Калаф и уж тем более Буил. Юайс его слушал, иногда вставлял одно или два слова, что вызывало новый поток красноречия вожака, и его артельщики словно подтянулись, напряглись, прислушиваясь к словам своего старшего. Наконец Юайс посмотрел на Калафа, спросил его строго:

– За какой срок не выплачены деньги артели?

– А я откуда знаю? – замялся Калаф. – Я же не сэгат…

– Ты заведовал выплатами, – твердо сказал Юайс. – Или ты хочешь, чтобы к тебе пришел судья и сверил твои расходы? Ты забыл, что именно Священный Двор оплачивает строительство Храма в Граброке?