Чужие игрушки. Часть 2

– Ему операция нужна срочная. Не дай бог заражение крови или гангрена.

Хромов возмутился:

– Дайте хоть в нашу форму переодеться. Где Фролов? Пока с ним не поговорю никакого медсанбата.

Младший лейтенант пояснил:

– Ротного в штаб полка вызвали, за него политрук остался.

Хромов посмотрел на младшего лейтенанта:

– Так, Тарасов, срочно копайте капониры для танков, чтобы над землей только башня торчала, а они, задним ходом, могли выйти на оперативный простор.

Тот деловито спросил:

– Где копать-то, Федор Петрович?

Хромов посмотрел на Никитина:

– Ну, танков три. Значит по одному на каждый взвод. Я правильно говорю Александр Иванович?

У деревни раздался взрыв, потом еще один.

Кто-то сокрушенно сказал:

– Ну все, сейчас попрут.

Хромов усмехнулся:

– Нет, не попрут. Это два первых моих подарочка для немцев сработало. К тому же, дело уже к вечеру. Ночью фрицы воевать не любят. Сам прошлой ночью убедился.

Все напряженно всматривались в сторону деревни. Из-за леса, на фоне темнеющего заката, поднимался столб черного дыма.

Хромов заволновался:

– А где еще три подарочка? Разгадали что ли гады? Не должны были. Ладно, мне с комбатом надо связаться. Помогите до блиндажа дойти.

Запротестовала санитарка:

– Какой к черту комбат? Без вас доложат, что вернулись. Срочно в медсанбат!

Хромов отшучивался:

– Танечка, не убежит от меня медсанбат, он же не бегает.

– Федор Петрович, вам бы все шутить, а дело серьезное.

– Возражала медсестра, но плечо свое Хромову подставила.

Они уже входили в блиндаж, когда раздались интервалом в несколько секунд один за другим еще три взрыва со стороны деревни. Хромов обернулся в сторону деревни:

– Все пять сюрпризов мои сработали. Не разгадали. Аккуратность это у немцев национальная черта, а фантазия, точно, не их конек. На то и был расчет.

В блиндаже, когда Хромов, постанывая сквозь зубы, натягивал свою гимнастерку, связист ему подал трубку:

– Комбат.

Хромов приложил трубку к уху:

– Товарищ двенадцатый докладывает тридцать второй. Вышли в расположение своей части. Захвачено три коробочки противника и около двенадцати языков. Уничтожено пять коробочек и около ста единиц противника. Наши потери четырнадцать убитых, вместе с подразделением шестого – двадцать один, двадцать два раненых, считая меня. В связи с открывшимися секретными обстоятельствами, настаиваю на личном докладе первому, до моей отправки в медсанбат.

– А мне доложить нельзя эти обстоятельства?

– Никак нет, товарищ двенадцатый. Доклад связан с обстоятельствами гибели шестого и его людей. Они оказались немецкими диверсантами.

– Ты рехнулся тридцать второй? Думай, что говоришь.

– Ни как нет, не рехнулся.

– Ты ранен тридцать второй?

– Так точно, ранение не тяжелое, но большая потеря крови.

– Все у тебя не как у людей. Жди, сейчас переговорю с первым.

Через несколько минут раздался зуммер телефона. Хромов взял трубку:

– Тридцать второй на связи.

– За тобой придет машина, тридцать второй. Жди.

Пока ждали машину Никитин поинтересовался у Хромова:

– Кого за себя думаете оставить товарищ лейтенант?

– Да, любого из командиров отделений. Пусть Белов остается. Он мужик разумный, толковый. Да, и еще, пока не забыл. Те трое, которых расстрелять вчера хотели, вели себя в бою достойно. Один погиб. Погиб пусть не как герой, но в бою, лицом к лицу с врагом. Второй ранен, значит искупил. Третий тоже вел себя достойно. Прошу всех троих представить к медалям.

Никитин сделал кислую мину:

– Не пропустят их наградных. Батальонный комиссар костьми ляжет, а не пропустит. Сами подумайте. Вчера расстрел, а сегодня медаль. Так что ли?

– А, вы, товарищ политрук, добейтесь, чтобы их наградили. А всех командиров четверок представить к Красной Звезде. И звание младших лейтенантов они точно заслужили. Хромов заметил недовольство на лице Никитина:

– А, вы не морщьтесь, товарищ политрук. Это ваша работа. Настоящая работа для политработника, а не для галочки.

Хромов вернулся из воспоминаний к действительности:

– Давай за наших ребят, Витя.