Лимонад. Роман-отклонение

Мне показалось, что он даже улыбнулся.

– В какой город эта дорога? – спросил я.

– Как – в какой?.. Она идет, вообще, через многие города.

– Ну, вот в какой мы первый приедем?

– Гм… Калугу, например, будем проезжать…

– Калугу… Я задумался.

– Ка… луга… калу… гака… луг… акал… уга… кал…

– Что ты там бормочешь? – строго спросил отец.

«Кал!» – чуть было не сорвалось у меня с языка от радости по поводу такого неожиданного открытия, но я тут же прикусил язык. Связанное с этим воспоминание было не из приятных.

Одно время это слово было новым и очень популярным у них во дворе. Оно склонялось во всех падежах и пробовалось во всевозможных словосочетаниях. Ребята сидели за гаражами и рыдали от смеха. Кирик Милованцев, лучший друг, уже не мог ничего говорить и только икал. Едва припадок утихал, как Генза, захлебываясь, спешил выговорить что-нибудь вроде: «Посторожите мой кал, пожалуйста, пока я за другим сбегаю!..» И припадок возобновлялся с новой силой.

Поводом для таких импровизаций послужил рассказ Кирика о том, как он ходил с мамой утром сдавать анализы и как мама поругалась с медсестрой, которая кричала на всю поликлинику: «Ничего не знаю, сегодня кал не принимаем, приносите завтра!»

Так друзья изощрялись, как вдруг появился Сергей Николаевич. Генза встал, продолжая смеяться, а отец залепил ему такую пощечину, что мальчик едва удержался на ногах. «Негодяй невоспитанный!» Генза, заплакал, а отец потащил его домой. «Полюбуйся на него! – сказал он жене вне себя от возмущения. – Повтори, как ты ругался, какое слово говорил!» – приказал он сыну. «Боже мой, – всплеснула руками бабушка, – он его избил!» – Ты себе не представляешь, как он выражался!» – торопливо объяснял Сергей Николаевич жене, не обращая внимания на бабушкины возгласы. «Гензочка, мальчик мой маленький, иди скорей сюда! – позвал дедушка, а Сергею Николаевичу возмущенно бросил: – Всему, наконец, есть предел, я этого так не оставлю!» – «Он выражался…» – бормотал жене Сергей Николаевич. Генза осторожно трогал пальцами разбитую, опухающую губу. Вся щека горела. Вообще-то, он чувствовал, что понес заслуженную, хотя и жестокую кару. «Псих! Садист! Идиот несчастный!» – вдруг набросилась на мужа Ольга Алексеевна. «Некультурный, неразвитый человек! – восклицала бабушка. – Это же совершенно приличное медицинское слово! Это же научный термин!» Тут Сергей Николаевич не выдержал и выскочил вон из квартиры. «Это тебе даром не пройдет!» – грозно прошамкал дедушка вслед.

Они еще долго ругали его, а мальчика утешали. Тогда же бабушка в сердцах произнесла загадочную фразу, на которую мальчик обратил внимание. «Кабы знал еще, что не на своего руку поднял!..» – проворчала бабушка. «Господи, как я устала!» – застонала Ольга Алексеевна.

Эх, камбала!..

Губа давно зажила. Отец меня больше не трогал, но я-то, значит, все-таки помнил и, должно быть, его побаивался.

– Дедушка сейчас тоже в Калуге, лимонад пьет… – задумчиво сказал я.

– Что такое? – не понял отец.

– Ну, дедушка, он, может быть, заехал за лимонадом в Калугу эту, и мы там его встретим…

– Не болтай ерунду! Я же сказал тебе, что он умер. – Ну, умер, да… а теперь в Калугу приехал.

– Какой еще «приехал»! – раздражился отец. – Умер он, понимаешь, умер! – Напоминание о домашних делах всегда вызывало у него раздражение.

– Мне бабушка и мама говорили, что дедушка уехал. Далеко, – неуверенно возразил я. – Может, он там поездил, а потом решил в Калугу тоже, по пути…

– Это всё сказки, понимаешь?

– Понимаю…

– Ничего ты не понимаешь, – отец начал злиться. – Забили тебе голову какой-то ерундой! «Поездил где-то там»! Наплели! Бабьи выдумки!.. Ну теперь всё, конец!..

Я отловил муху, взял ее за крылья и, подумав, оторвал ей сначала одну лапку, а потом еще две. Сознания она не потеряла.

– Самочувствие хорошее, – констатировал я про себя. Некоторое время отец хмурился.

– Так, – сказал он, что-то решив про себя, и круто развернул машину. – Сейчас мы, это самое… Сейчас мы сгоняем туда – крюк небольшой, – и ты сам увидишь… Я тебе всё покажу.

С одним крылом муха летать не может.

– У нас будет настоящее познавательное путешествие! – сказал мне отец. Он не замечал усеченную муху, которая вот-вот должна была провалиться ему за воротник.

Послышался громкий шум. Я выглянул в окно. Над нами прострекотал на вертолете участковый Бирюков.

Оказывается, мы всё еще тащились по кольцевой дороге.

Слева от отца на свободном сиденье лежала папка с нашим Гениальным Планом. Наше будущее было обеспечено. Так говорил отец. Он отломил от буханки хлеба большой ломоть и жевал прямо за рулем. Я устал ехать. Солнце перебралось за спину, и заднее окно превратилось в прожигательное стекло. Мы пили теплый лимонад из одной бутылки. У меня побаливала голова. Прямо через спинку кресла я перебрался к отцу на переднее сиденье. Он убрал папку с Планом назад. Он пообещал, что скоро мы сделаем, привал.

Но мы проезжали много прекрасных мест, где стоило бы остановиться, и… не останавливались. У отца были свои соображения. Вот остались позади заманчивые пригорки в чистом и высоком сосновом бору, промелькнули заросшие мягкой травкой поляны в прохладной тени густого кустарника, уплыла в сторону голубая ртуть водоема… Наконец отец сбросил скорость и свернул на узкое шоссе, по обеим сторонам которого потянулся скучный забор из рифленых железобетонных плит.

– Приехали, – сказал он. – Вылезай!

Ничего хорошего. Небольшая автостоянка. Несколько машин. Железные ворота с будкой. Старухи в черных платках, торгующие цветами, венками и рассадой. Совершенно ничего хорошего.

Отец запер машину.

– Ну, заехали, – сказал я, – тут и реки-то нет!

Но мы пошли прямо через ворота. Жирная бабка с красным носом совала отцу два вялых гладиолуса.

– Нет-нет, нам не надо! – сказал отец, торопясь пройти.

– С пустыми руками? – удивилась бабка. – Как же? Возьми! Свежие, сегодня срезала. Мальчоночка и возложит. И хорошо будет, как хорошо!

Настырная бабка начала совать цветы мне в руки, отвратно дышала в лицо и, косясь на отца, торопливо повторяла:

– А даште сколько не жалко! Сколько не жалко даште!..

– Не за этим мы, – хмуро отрезал отец. – По делу.

Я почувствовал, что нас разглядывают со всех сторон. Я не сразу понял, что это из-за оградок на нас глядят фотографии. Отец вел меня за руку.

– А вон конфеты, конфеты! – обрадовался я и попытался вырвать руку. – Чур, мои! Я первый увидел!

– Тсс! Не ори! – одернул меня отец. – Здесь не шумят! – И потащил меня дальше по аллее.

– А конфеты?

– Нельзя.

– Почему?

– Потому,