Человек-пистолет. Роман

Сэшеа снова покосился на меня. «Тебе можно, а мне нет!» – прочитал я в его расстроенном взгляде. Я пожал плечами.

– Вы отдаете себе отчет в поступках? – не отставал от него Фюрер. «Скажи, что было нужно, придумай что-нибудь!» – показывал я из-за спины начальника.

– Что теперь в туалет нельзя выйти?! – нервно выкрикнул Сэшеа. Сотрудники вокруг захихикали.

– Это же объективная необходимость, товарищ начальник, – со смехом поддержал я друга, видя, что обстановка разряжается.

– Это я понимаю, – ухмыльнулся Фюрер, оборачиваясь. – Я только не понимаю, чем он там столько времени занимается.

Я развел руками. Сэшеа побледнел и забормотал что-то неразборчивое. Фюрер оглядел его с головы до ног и презрительно бросил:

– Ладно, идите работайте!.. – И больше им не интересовался.

Из радиотранслятора привычный, как небо, звучал голос Леонида Ильича. Сотрудницы-сослуживицы были заняты разрезанием на двенадцать персон тортика «Белая акация». Они заварили чай и влили в него по случаю праздника рижского бальзама, которого оказалось достаточно, чтобы наши славные крокодилицы полезли с «родственными» поцелуями поздравлять нас, мужчин.

– С праздником! С праздником!..

– Ой, какой разврат! – замычал Фюрер, тая от удовольствия.

Я же, едва отбившись от наших осатаневших в семейном чаду самочек, потреблявших чеснок в качестве могучего антиканцерогенного средства, увидел перед собой Оленьку. Оленька быстро приблизилась и, захлестнув меня словно крылом жесткими черными волосами, припала с неожиданно острым поцелуем.

– Молодец! – пробормотал я удивленно.

– Я хочу быть такой! – горячо прошептала она мне на ухо.

Фюрер еще продолжал принимать поздравительные поцелуи, когда я, оглядевшись, обнаружил, что, воспользовавшись суматохой и неофициальностью обстановки, Сэшеа снова исчез. Я быстро дожевал свой кусок торта и незаметно вышел из комнаты.

Я нашел Сэшеа где обычно: на лестнице черного хода. Когда я вошел, он даже не обернулся; он стоял у окна, засунув руки в карманы, с таким видом, как будто ему живется на свете паршивее всех.

– Что случилось? – спросил я, но он надулся и не отвечал. – Кажется, ты на меня злишься?

Я сел рядом на подоконник и достал сигареты. Мало, конечно, было удовольствия курить, глядя на его надутую физиономию, но я не стал вытаскивать из него причину клещами: наверняка какая-нибудь дрянь на уме. Мы молчали довольно долю.

– Нет! Я не злюсь! – вдруг сказал Сэшеа. – Я просто хочу попросить тебя кое о чем…

– Конечно, – обрадовался я, – какой разговор!

– Очень тебя прошу, – раздельно, с обидной вежливостью выговорил он, – пожалуйста… Не нужно кривляться. Не нужно корчить из себя вечного шута!

– Что-что?!

– Что слышал! А главное – не нужно заодно делать шута из меня! Очень тебя прошу! – повторил он, как будто порциями, отдельными сгустками выталкивал из себя желчь.

– Не понял… – удивился я.

– Вот только не надо, не надо играть передо мной в свои игры!

– В каком смысле – игры?

– В том самом! Ты сам знаешь… Конечно, у тебя это очень ловко получается… Ловко, но мерзко!

– Нет, ты уж мне, пожалуйста, растолкуй! – попросил я.

Сэшеа брезгливо поморщился и промолчал. Только когда я его послал подальше и собрался уходить, он проговорил:

– Я могу объяснить, хотя мне это и противно.

– Не надо, не насилуй себя.

– А может быть, ты с НИМИ заодно? – прошептал он.

– С кем – с НИМИ?

– Ну, это неважно…

– Неважно так неважно… Объясни хотя бы, перед кем это я кривляюсь?

– Перед ним, конечно, в первую очередь. Перед Фюрером. «Товарищ начальник»! «Объективная необходимость»! – передразнил меня Сэшеа. – Мне он ничего не спускает, а с тебя все как с гуся вода!

– Я – виноват?

– Но ты ведешь себя не по-дружески!.. Допускаю, что это без умысла, но ты играешь на руку врагам. Я тебе сказал, что ты опустился, а теперь начал думать, нет ли здесь еще чего-нибудь похуже!

– Мне всегда казалось, что мы друзья, – сказал я. – Не понимаю, что изменилось.

– Я пока тоже не все понимаю, – проворчал Сэшеа. – Но чувствую, что теперь я бы тебе кое в чем не доверился!

– В чем?

– А ты ничего не замечаешь? Я допускаю, что ты кривлялся так – по простоте, приспособленчески, но чтобы ничего не замечать!..

Я решил про себя, что не стоит раздражаться сейчас на друга, который и без того издерган. Я решил набраться терпения.

– Если ты таким образом хочешь жить, – продолжал он, – то живи… Но как ты можешь закрывать глаза на то, что происходит с твоим другом? Я бы так не смог!

– А что с тобой происходит?

– НЕЧТО, – мрачно сказал Сэшеа.

– Придирки Фюрера?

– Ну, это только первый слой, частность… Но есть такое, – загадочно сказал он, – о чем тебе, может быть, лучше и не знать. И если ты действительно в стороне, то лучше тебе даже и не влезать в это…

– Неужели так серьезно? – удивился я.

– Ты еще, старик, многого не знаешь…

– Хорошо, старик, – покладисто сказал я и похлопал его по плечу, успокаивая, – не хочешь говорить – не надо. Поговорим о чем-нибудь другом.