– Обратите внимание на нашего Антона! – вдруг воскликнула маман, поднимаясь из-за стола. – Это он просится!
Все посмотрели на кота, который стоял на задних лапах, а передними царапал дверь в туалет.
– Итак, – объявила маман, – начинаем наше представление! Наше варьете! Театр одного кота! Антон Антонович Антониони! Самый воспитанный кот нашего времени! Просим публику занять свои места и соблюдать тишину, чтобы не мешать маэстро сосредоточиться!
Все столпились перед дверью в туалет. Кот неторопливо прошелся перед унитазом, как бы примериваясь, и, упруго подобравшись, вскочил на сиденье. Несколько секунд балансировал на краю, загнув хвост трубой, а потом, раскорячившись, ловко устроился над самой воронкой. Зафиксировавшись в таком положении, он поднял морду и обвел зрителей серьезным и даже строгим взглядом.
От этого взгляда Валерий первым захохотал, согнувшись пополам, как будто ему выстрелили в живот. Следом за ним зашлись хохотом остальные.
– Антон!..
– Антончик!..
– Антошкин!..
– Антониус!..
– Антонишвили!.. – на все лады подбадривали кота, который тужился, наморщив лоб и неодобрительно поглядывая на нас.
Наконец кот закончил свои дела, спрыгнул на пол и невозмутимо занялся умыванием, а мы, вытирая выступившие от хохота слезы, отправились продолжать ужин.
Один лишь Ком ни разу не улыбнулся, и вообще на его лице не отразилось никаких эмоций.
– Конечно, идиотизм ужасный! – шепнул я ему, как будто оправдываясь. Он ничего не ответил. Я взглянул ему в глаза, но вместо глаз увидел две черные дыры.
После ужина наши с Валерием взоры одновременно упали на шахматную коробку.
– Играешь? – спросил Валерий. – Может, напряжем наши лысые?
– Давай, – согласился я, – расставим.
Я любил шахматы; на работе я к ним здорово пристрастился и играл далеко не хуже других, «обувая» самого Фюрера, а он считался у нас сильным игроком.
– У меня первый разряд, – честно предупредил Валерий.
– Поборемся.
– Играем как – «железный» закон: взялся – ходи?
– Само собой.
Мы сделали несколько первых ходов.
– Слабовато, – сказал Валерий разочарованно и забрал у меня первую пешку.
Я быстро понял, что шансов у меня никаких.
– Слабовато, – непременно повторял он, отбирая у меня одну фигуру за другой и выстраивая их в аккуратный ряд около доски.
Я потерял ферзя, но почему-то ни за что не хотел сдаваться, продолжал игру, пускаясь в какие-то отчаянные авантюры и подолгу задумываясь над ходами. А Валерий как будто не торопился давать мне мат. Мой король позорно метался по открытому пространству, а Валерий спокойно ставил второго ферзя.
– Да, слабовато, – вторил Валерию наблюдавший за игрой Игорь Евгеньевич.
Лора и Жанка о чем-то шептались, устроившись на диване.
– Анто-он! Куда ты подевался? – доносился до меня гнусный голос маман.
Я и сам не понимал, почему никак не покончу с этой бессмыслицей, которую и игрой-то нельзя было назвать.
– А король-то голый! – констатировал Игорь Евгеньевич.
– Анто-он! Анто-он! Где ты, деточка? Кис-кис-кис!
Я отступил королем на единственную возможную клетку.
– Ну вот, – натянуто улыбаясь, пошутил я, – бешеный король!
Из коридора раздался вопль маман:
– АНТО-О-ОН!!!
Когда мы выбежали в коридор, то увидели, что дверь в туалет распахнута, а маман стоит на коленях перед унитазом, в котором покоится мертвый кот со вздувшимися на мордочке яркими кровавыми пузырями.
Завизжала Жанка. Игорь Евгеньевич и Лора бросились поднимать маман.
– Дела!.. – пробормотал Валерий.
Некоторое время мы оцепенело смотрели друг на друга.
– Как же ОН должен был нас всех возненавидеть! – вдруг прошептала Жанка.
Только теперь мы заметили, что среди нас нет Кома. Никто не видел, как он исчез из квартиры.
– Он – маньяк! – сказала Лора.
– Да почему вы решили, что это он сделал? – воскликнул я, сам ощущая нелепость своего вопроса.
– Ты кого к нам привел?! – набросилась на меня маман. – Я сразу поняла, что это за товарищ!
– Вы тоже хороши, – возразил я. – Я вас предупреждал, что у него убили лучшего друга по имени Антон, а вы…
– Может, он контуженный? – предположил Валерий.
– Одно ясно, – сказала Лора, – он опасен для окружающих. Его необходимо как можно скорее изолировать и лечить.
– Фашист! – вмешалась маман. – Таких не лечить, а расстреливать надо!
– Но ты сама его довела! – сказала Жанка.