Пренебрежимая погрешность

– Важнее иное ее качество, – поправил Ник Улин. – Она легко переходит в потенциальную энергию квантовой когерентности.

Яфет важно закивал, соглашаясь. Алексей Сковородников по обыкновению промолчал. Придавленный выросшим в последнее время ощущением никчемности и ненужности, он все чаще руководствовался принципом «не буди лихо, пока оно тихо»: ни к чему в очередной раз выслушивать длинные пояснения холы и изо всех сил пытаться понять то, что ныне известно даже школьникам. Да и надоело делать вид, что квантовые премудрости начинают ему открываться.

– Наконец-то начали просвечивание! – воскликнул Яфет, указав на замелькавшие по-новому информационные экраны.

Анализ отраженных сигналов «Посла» уже позволил определить структуру приповерхностных слоев Шара. Но сейчас мощность задействованных излучателей позволяла просветить Шар насквозь, а приемный экран, площадь которого достигла восьмидесяти миллионов квадратных километров, улавливал чрезвычайно слабые излучения. Вот для чего, оказывается, было затеяно строительство этого грандиозного облака из мельчайших частиц.

На главном демонстрационном экране завертелось трехмерное изображение Шара, постепенно зеленеющееся от поверхности. Глубже лежащие серые слои поочередно меняли цвет, становились то синими, то оранжевыми, внезапно окрашивались краснотой, но постепенно, иногда с новым отступлением в красноту наливались зеленью. Черными оспинами застыли «ядрышки», как они стали их называть с легкой руки Лиды, – те загадочные эллипсоиды вращения, отражающие все падающие на них сигналы. На общем радостно-зеленом фоне они выглядели чужеродными крапинами.

Ник Улин, комментируя по просьбе Яфета происходящее, объяснял не столько холе, сколько Сковородникову:

– Перед вами интегральная картинка. Зеленым цветом помечены области, физико-химический состав которых полностью определен. Серым – зоны с неизвестным составом. Красным – участки корректировки. Те, для которых получаемые и предполагаемые параметры противоречат друг другу.

– Как же это определяется? – спросил Алексей Сковородников.

– Вы видите торжество комплексного подхода к решению вроде бы неразрешимой задачи. Массивный объект неизвестной структуры и физико-химического состава – а Шар является именно таковым – облучается пучком различных излучений: нейтральными и заряженными частицами, электромагнитными волнами различной длины, мощными магнитными импульсами, субквантовыми пакетами. Но чем глубже проникает какое-то излучение внутрь, тем хуже взаимодействует с веществом и слабее его отражение. Нейтринные потоки, например, легко пронизывают любое планетоидное тело, но почти ничего не позволяют сказать о его строении. К тому ж все отраженные сигналы несут неполную информацию. Один, от магнитного резонанса, например, дает представление только о ядрах атомов минералов, об их изотопном составе. Другой – о характере химических связей, и так далее. По времени прихода можно выделять сигналы от участков Шара, находящихся на различном расстоянии от интровизоров, что позволяет запустить процедуру послойного томографирования. Но только при комплексной компьютерной обработке всей этой какофонии с внутренней взаимной коррекцией промежуточных данных может быть составлена более-менее полная и точная трехмерная модель Шара.

– Понятненько, – сказал Яфет и вопросительно посмотрел на Сковородникова. Тот молча кивнул, но не удержался от нового вопроса:

– А как определяется возраст космических тел?

– В целом примерно таким же путем. Совмещением множества данных.

– Решается обратная задача… – встрял Яфет.

– Можно и так представить себе существо проводимых расчетов, – согласился Ник Улин. – Если под прямой понимать задачу, когда задается химический состав какого-то небесного тела на момент его формирования – столько-то процентов атомов водорода, гелия, кислорода, железа, урана и так далее. Среди них оказывается немного радиоактивных изотопов, которые начинают распадаться. То есть с известными вероятностями ядра их атомов делятся на более легкие, среди которых в свою очередь попадаются как радиоактивные, так и стабильные – говорят, что образуются цепочки радиоактивных распадов. Со временем соотношения долей различных изотопов начинают отличаться от первоначальных. Попутно под воздействием космических излучений образуются новые радиоактивные атомы, которые также формируют свои цепочки распадов. И все же зная начальное состояние небесного тела, определить его изотопный состав на любой момент времени не составляет трудностей. Решение обратной задачи – по конечному состоянию оценить продолжительность существования данного небесного тела – более трудоемко, не столь однозначно, но также возможно. Вот этим мы и вынуждены заниматься.

– Ничего себе, «более»! – воскликнул Яфет. – Одновременно приходится решать более двухсот рефлексивных систем, каждая из которых состоит из восьмидесяти-ста нелинейных дифференциальных уравнений в частных производных!

– Для вычислительных мощностей «Элеоноры» это не представляет затруднений.

– Хорошо, – сказал Алексей Сковородников. – Вы рассказали, как можно определить возраст небесного тела по радиоактивному распаду в минералах. Но как тогда та, первая экспедиция к Шару смогла определить его возраст? Насколько мне известно, никаких проб и просвечиваний тогда не делалось.

– Есть и другие методы. – Ник Улин пришел на помощь Яфету. – Вместо расчета радиоактивных распадов можно интегрировать уравнения диффузии. Грубо говоря, закон постепенного увеличения энтропии, тенденцию сглаживания различных неоднородностей никто не отменял. Кидая сахар в стакан с чаем, можно не утруждаться перемешиванием – со временем весь напиток станет одинаково сладким. Примерно то же происходит и с твердыми веществами. Надо только дольше ждать. Даже вечные казалось бы кристаллы стареют.

– А черные шары…

– Не шары, а эллипсоиды вращения, – уточнил Яфет. – Таково название этой геометрической фигуры – как шар, только вытянутый по одной оси. Здесь все они растянуты примерно на десять процентов. Оболочка их состоит из квантита, а что под ней – не известно.

– Квантит? Что это за вещество?

– Квантит – это не вещество, – мгновенно среагировал Яфет.

– А что это? – изумился Сковородников.

– Это квантит.

– Яфка, не нервируй меня.

– Под квантитом понимается один из видов существования материи – равноправный элемент ряда, включающего также вещество, поле и так далее, – серьезно сказал Ник Улин. – Некоторые, впрочем, считают, что это просто качественно следующая ступень материалов, которые мы называем живыми.

– Витасплавами, – встрял Яфет.

– Что, на мой взгляд, не совсем точно, – поправил Ник Улин. – Термин «сплав» я бы относил только к металлическим смесям со слабыми атомно-кристаллическими связями.

– Ну, взяли, и решили назвать «витасплавами». Что здесь плохого?

– Неточно. В обыденной жизни без метафор и гипербол не обойтись. И ни к чему запрещать устойчивые словосочетания наподобие «увидел сон», «заболел идеей», «столкнулся с неожиданными трудностями» и им подобные. Всем ясно, что сны, например, переживают, а не разглядывают глазами, как и не болеют идеями. Но язык науки и техники, я считаю, должен быть более точным. Более адекватно описывать явления.

Яфет неопределенно махнул рукой, то ли соглашаясь, то ли в знак пренебрежения.

– Кстати, недавно я вычитал, – сказал он, – что в незапамятные времена способы изготовления витаматериалов называли нанотехнологиями. Однако первоначальный термин не прижился. Почему?

– Слова – слова и есть. Думаю, потому, что «нано» – это что-то очень малюсенькое и плохо ассоциируемое с окружающими нас изделиями. Ныне все они за малым исключением имеют сложную структуру, кирпичики которой – соединения одно- или двухатомных слоев. Этим конструкциям научились придавать массу всевозможных полезных свойств. А создавая внутри них сильные электромагнитные потенциалы, смогли в тысячи раз повысить прочностные характеристики. Есть, например, изделия, предназначенные для работы при температурах в десятки тысяч градусов, а с отводом тепла – выдерживающие воздействия среды, нагретой до миллионов градусов.

– Хорошо. Но причем здесь квантит? – вернул разговор в прежнее русло Сковородников.

– Это, как я уже сказал, можно назвать качественно новой ступенью витаматериалов. – ответил Ник Улин. – Пропитывание вещества не электромагнитными, а квантовыми полями. В результате материальные частицы связываются ког-взаимодействием до такой степени, что полностью теряют свою индивидуальность. Исчезает информация, из чего квантит создавался – из каких атомов, каких элементарных частиц. Все они становятся неотличимыми друг от друга. Да и вся квантитная оболочка «ядра» по сути представляет собой единую сущность.

– Откуда вам это известно? – удивился Алексей Сковородников. – Как вы можете столь определенно утверждать что-то о незнакомом прежде материале, ни одного образца которого не смогли заполучить?

– Теория, мой друг. Если нельзя нечто подержать в руках, попробовать на зуб, остается одна сухая теория. На острие пера получены химеры и похлеще квантита.

– В теории… а в жизни?

– На практике сложнее. Пока еще ни одна из предложенных технологий изготовления квантита не дала результата. Не получается.

– Так, может, теория неверна?

– Скорее, неполна. Человек много знает, еще больше предполагает, но в обыденной жизни пользуется жалкими крохами знаний. Скажем, сразу при появлении квантовой механики были предложены правдоподобные физические механизмы образования некоторых «чудес», включая левитацию, телекинез, мгновенную связь на большие расстояния, возможность воздействия на прошлое. Ну и что? С тех пор научились воспроизводить совсем ничего из того, что вроде бы стало понятным.

– Каков возраст этих ваших эллипсоидов? – спросил Алексей Сковородников. – У всех один и тот же?

– Не совсем, – ответил Ник Улин. – Косвенно возраст эллипсоидов можно оценить по прилегающим породам.

– И какой самый старый?

– Компьютер их всех перенумеровал. Судя по полученным, пока еще неполным данным – седьмой. Он, кстати, уже выбран как первый кандидат на проникновение внутрь. Второй на очереди – под номером четыре. Он среднего возраста. Самый молодой, как я вижу, – с номером два.

Поддаваясь внутреннему импульсу, Алексей Сковородников сказал:

– Если обещание Макуайра остается в силе, и нам дадут право организовывать исследования внутри одного «ядрышка», то предлагаю выбрать его. Пусть он будет третьим на очереди.

Ник Улин пожал плечами.

– Поскольку критерий выбора произволен, можно вписать в план работ экспедиции вскрытие «ядра», как ты назвал эллипсоид, под номером два. Но, если честно, я не верю, что очередь дойдет до него. Сейчас же начнутся обсуждения чисто технических проблем – как проложить входной туннель, какой принять план исследований внутреннего объема и так далее.

Как обычно, квартарец оказался прав.