– Давай, – выдавил я. – Лети. Только быстро, а то передумаю.
Он понял.
– Данька, не вешай нос. Я буду лететь очень быстро. Если захочешь пить – ручеек прямо перед тобой, метрах в тридцати. Жди.
И прежде чем я успел сказать, что передумал, что не смогу ждать его в одиночестве и мраке, Солнечный котенок подпрыгнул и взвился в воздух. Оранжевый комочек света стремительно поднялся, превращаясь в крошечную точку на черном небе. И полетел прочь. Действительно очень быстро: я потерял его из виду за несколько секунд. Только хватит ли ему сил все время мчаться с такой скоростью?
Минут десять я ревел, уткнувшись в густую мягкую траву. Как ни странно, это меня капельку согрело. Поднявшись, я пошел на поиски ручейка, о котором говорил Котенок.
Странное это дело – бродить во тьме. Теряется и расстояние, и время. Лишь камни, изредка попадавшиеся под ноги, доказывали, что я не топчусь на месте.
Руки я держал перед собой, боясь, что в любой момент оступлюсь, но вскоре услышал журчание воды, а еще через мгновение трава под ногами сменилась влажным песком.
Нагнувшись, я жадно пил холодную чистую воду. Потом, отойдя на несколько шагов – так, чтобы слышать ручеек, – лег навзничь в траву, высокую, сомкнувшуюся надо мной.
Делать было совершенно нечего. Раньше я и не подозревал, как выматывает полное безделье. Я лежал, слушая плеск воды и гул ветра где-то далеко-далеко вверху. Лежал, наверное, очень долго. А потом снова заснул.
Разбудили меня шаги. Я открыл было рот, чтобы окликнуть вернувшегося Котенка, но вовремя сообразил, что эти шаги другие: тяжелые, человеческие.
Сразу вернулся страх.
Шаги приближались сразу с двух сторон. В нескольких метрах от меня идущие встретились. И я услышал тягучий голос:
– Там нет никого.
– Там нет никого тоже.
Я понимал говорящих, хотя мне почему-то казалось, что они говорят на чужом языке. И от этих медленных, тяжелых голосов меня пробила дрожь. Я замер, боясь шевельнуться.
– Здесь никого. Но дозорный видел свет.
– Дозорный видел Настоящий свет.
– Это невозможно.
– Но дозорный видел.
– Здесь нет света. Здесь нет никого.
– Тот, кто светил, улетел.
– Или ушел по скалам. Здесь низкие скалы.
– Нас обвинят в медлительности.
– Это плохо. Надо сказать, что здесь был Крылатый, убежавший вчера.
– Нас спросят, где его сердце.
– Мы скажем, что он защищался. Мы скажем, что залили долину Черным огнем.
– Это расточительно. Это плохо.
– Но это лучше медлительности.
– Да. У тебя есть Черный огонь?
– В башне.
– У меня нет Черного огня. Мы полетим в твою башню, возьмем огонь и сожжем долину.
– Так хорошо. Летим.
И я увидел, как во мраке разворачивается тьма. Черные полотнища тьмы, чернее темноты, непрогляднее мрака. Две пары огромных крыльев. В лицо ударил ветер, наполненный едким нечеловеческим запахом, и тьма взвилась в небо.
Несколько минут я лежал, убеждая себя, что мне приснился кошмар. Но едкий запах еще держался в воздухе, а в том месте, где стояли говорившие, я нащупал выдранную траву.
Ждать возвращения тех, кто при ходьбе вырывал с корнем траву, мне совершенно не хотелось. Еще больше не хотелось дожидаться Черного огня, чем бы он ни был.
Я встал, чувствуя, как мир сжимается вокруг, превращаясь в клетку из темноты и страха. Ах, Котенок, Котенок, неужели ты не догадывался, куда могут привести Потаенные двери?
– Я не боюсь, – громко сказал я. Темнота не ответила. – Я уже большой. Я уйду по скалам, здесь низкие скалы.
Темнота молчала.
Вытянув руки, я побрел вдоль ручья, и тьма шла вместе со мной. Уткнувшись в скалу, я понял, что вода стекает по ней. Почти бесшумно – значит скала не была отвесной. Это хорошо. Шестое чувство подсказывало мне, что нужно подниматься вдоль воды, чтобы ее тихий шелест заглушал движения.
Пошарив по камню, я нашел жалкий уступ, встал на него. Потом на следующий. Зацепился за какой-то кустарник, хорошо еще, что не колючий, и продвинулся на следующий метр. Не так уж и трудно, тем более что высота не чувствовалась.
– Я не сорвусь, – прошептал я неизвестно кому. – Слышите? Не сорвусь. Так не бывает – попасть в волшебный мир и сорваться со скалы…
Камень под моей ногой дрогнул. Я затаил дыхание, и дальше пришлось подниматься молча. Минут через десять, коснувшись ладонью губ, я почувствовал вкус крови. Пальцы стерлись о камень. Наверняка то же случилось и с ногами, но проверять не хотелось. Висеть на скале, как таракан на стенке, было невозможно, и я полез дальше.
Минут через пять я понял, что устал до предела и вот-вот сорвусь – и тут выбрался на небольшой уступ. Тесно прижался к скале, сел, свесив ноги во тьму. Интересно, высоко ли? Метров пять, десять? Явно мало для того, чтобы спрятаться от непонятного оружия летающих тварей.
Сняв бесполезную майку, я по очереди обматывал руки и ноги, выжидая несколько минут, чтобы остановить кровь. Подъем разгорячил меня, холод больше не чувствовался. Оставив рваную и перепачканную майку на уступе, я продолжил первое в своей жизни восхождение. Журчание воды по левую руку было моим проводником. Один раз я даже попал на мокрый участок скалы, где брызги падали мне на голову. Пришлось медленно и осторожно сдвигаться вправо, чувствуя, как предательски скользок стал камень. Иногда я отдыхал, если встречались надежные площадки, затем вновь начинал подниматься. И тьма ползла за мной, скрывая высоту и растворяя в себе время. Быть может, я карабкался полчаса, может, несколько часов, не знаю. Единственное, что я знал точно, – никогда еще я так не уставал.
А потом над головой захлопали крылья, и, посмотрев вверх, я увидел несущуюся сквозь мрак тьму. Две тени парили почти что на одном уровне со мной, и, вжимаясь в скалу, я услышал свистящий шепот:
– Лей…
Я ничего не увидел, лишь снизу послышался треск, словно по всей долине захрустели невесть откуда взявшиеся сухие сучья. Потом зашипела вода в ручье. И ударила волна горячего, раскаленного воздуха.
Прижавшись к мгновенно нагревшемуся камню, я задыхался от удушливого жара. Дующий снизу ветер трепал мне волосы, и я вдруг почувствовал, как на расцарапанных ногах запекается кровь.
Все кончилось так же внезапно, как и началось. Летающие тени исчезли, зной отступил. Я висел на скале, и кожа запоздало покрывалась потом.
Черный огонь угас. Но за те мгновения, пока подо мной сгорала долина, я успел понять, что взобрался уже очень высоко. Метров пятьдесят, не меньше. И спуститься теперь не смогу. Значит – вверх.