Близится утро

– Не верю, – пробормотал Антуан. – Ты не только меня гонишь на край света, а еще и сам задницу от кресла отдираешь?

На лице Жана появилась такая добродушная улыбка, будто старому барону только что вернули весь Багдад, привели потерянного наследника рода и пожаловали новый титул.

– Антуан, я всегда был хорошим лекарем…

– Эта фраза завязла у меня в ушах… – буркнул Антуан.

– Да, завязла. С того самого дня, как ко мне принесли одного молодого летуна, сломавшего себе все, что только можно сломать. И вроде бы ты не жаловался на лечение, пусть даже мне редко приходилось заниматься хирургией?

Антуан улыбнулся.

– Так вот, я хороший лекарь, – повторил Жан и обвел нас высокомерным взглядом – кто дерзнет поспорить? Никто не дерзнул. – И себя я знаю получше, чем любого больного. Жить мне, милый Антуан, остался год. Позволит Сестра – два. Не больше. И цепляться мне в этой жизни не за что и не за кого. Я когда-то заварил всю эту историю…

– Это еще как? – нервно спросил Йенс. В обществе Жана он явно чувствовал себя не в своей тарелке, а перспектива путешествовать с ним вместе повергала его в трепет.

– Я Маркусу помог на свет появиться, – разъяснил Жан. – Возможно, будь другой лекарь к подруге Владетеля приставлен, не пришлось бы нам тут сидеть. Так что посмотреть, чем история кончится, я должен. Сколько успею.

Глава пятая,

в которой я толкую притчу о бесплодной смоковнице, но последующий диспут совсем уж неописуем

Трудное дело – быть примерным сыном при старом и капризном отце.

– Где моя грелка? – воскликнул Антуан. – Исаия, ты хочешь моей смерти! Исаия!

– Я спешу, отец, – потряхивая накладными пейсами, воскликнул я. – Отец, вот твоя грелка!

Заворочавшись в кресле, Антуан величаво приподнял босые ноги. Я подсунул под них здоровенную деревянную грелку, которую самолично наполнил кипятком. Антуан довольно закряхтел.

Иудей из него вышел великолепный. Лучше, чем из меня, пожалуй. Просвещенный, верующий в свою веру, но Искупителя и Сестру, как положено жителю Державы, уважающий; хитрый, но законопослушный иудейский купец. Старый, но еще цепкий до жизни. Неимоверно ворчливый, придирчивый, бережливый к деньгам и азартный к еде. Думаю, многие постояльцы, поглядев на нас, преисполнились жалости ко мне – здоровому мужику, что вынужден бегать вокруг старого папаши, выполняя все его бесчисленные капризы.

– Исаия… – Антуан снизошел до того, чтобы посмотреть на меня. – Сходи к повару, погляди на курочку…

От очередного визита на кухню меня избавило появление поваренка. Отваренная с имбирем, а потом зажаренная с медовой подливкой курица золотилась на блюде, окруженная ломтиками репки и горкой картошки.

Антуан заерзал в кресле. Я воспользовался паузой, чтобы отойти в сторонку и присесть за общий стол среди пассажиров второго класса. Наш дилижанс остановился на ночь на постоялом дворе – то ли дорога здесь, вблизи от бандитского края, Швейцарии, слыла небезопасной, то ли просто кучера утомились.

– Гляжу, жид, он тебя весь вечер тиранит, – с сочувствием сказал усатый плотный мужик, методично надирающийся пивом. – На… глотни.

Он подвинул ко мне уже заказанную, но еще нетронутую кружку. Секунду я размышлял, стоит ли обижаться на «жида», и решил, что не стоит. Во-первых, настоящий иудей стерпел бы, а во-вторых, обижать меня не собирались – судя по акценту, сердобольный любитель пива был откуда-то из Богемии, там иудеев называют жидами, не вкладывая в слово ничего обидного.

– Спасибо, добрый человек, – сказал я, принимая кружку.

Пиво было крепким, темным, подогретым по случаю холодной погоды. За маленькими оконцами в полутьме уже кружили первые снежинки.

– Неужто отец? – спросил богемец с интересом.

– Папочка, – с должной почтительностью ответил я. – Он прихворнул в дороге, вот и… немножко нервничает.

Против удивления, богемец не стал насмехаться:

– Родителей надо уважать, это верно. Все такими будем… не приведи Сестра. Как тебя там… Исаия?

– Да, уважаемый.

– Пивичко. – Он протянул мне крепкую руку. На ладони не хватало двух пальцев, и он тут же разъяснил: – Сапером я был. В преторианских частях служил Державе. Как-то потерял…

– Вражьей миной?

– Нет… по дурости. – Пивичко поморщился. – Пошутить решили, заложили заряд под дом с гулящими девками. Небольшой… чтоб тряхнуло. Наш командир там как раз развлекался и по этому случаю нас всех взашей выгнал.

– И взрывом пальцы оторвало? – продолжал я расспрос.

– Если б взрывом… – Пивичко поморщился. – Мечом отсек. Обделался он с перепугу, в самый интересный момент. Так что отыгрался на нас.

Впрочем, мрачность недолго пребывала на его лице:

– Ничего. Говорят, он до сих пор с женщинами дела иметь не может. Как заберется с кем-то в кровать – так и пачкает исподнее!

Громко захохотав, Пивичко сдвинул со мной тяжелую глиняную кружку.

– Давай, жид. Восславим… ты в Сестру-то веруешь?

– Как можно! – Я тряхнул пейсами. – У нас своя вера, любезнейший!

– Значит, правильный иудей, – довольно произнес Пивичко. – Я так сразу и подумал. Я, брат, правильных жидов сразу вижу! Ну так давай Державу восславим. Прозит!

Мы чокнулись кружками.

– Исаия! – тревожно позвал Антуан, восседая за своим персональным столом. – Мальчик мой, ты пьешь пиво? Откуда ты взял это пиво?

– Я его угостил, уважаемый, – ответил Пивичко, стирая пену с усов. – Вроде как обычаи ваши дозволяют?

– Ему еще рано пить пиво! – упорствовал Антуан.

– Да ему своих детей пора к пиву приучать! – возразил Пивичко.

– А кто платит за пиво? – подозрительно спросил Антуан, обгладывая крылышко.

– Я. – Пивичко подмигнул мне.

– Ну… тогда пей, пей, Исаия. Только дай мне попробовать, не слишком ли крепкое пиво!

Захохотав, Пивичко подозвал подавальщицу и потребовал еще пива. Для нас и для «старого жида в углу зала».

Да, актер из Антуана вышел великолепный. Он переигрывал, конечно. Такие иудеи разве что в анекдотах бывают. Но для дешевого трактира и простой публики как раз такая игра и требовалась.

– Куда едете-то? – полюбопытствовал Пивичко.