Русская Америка. Слава и боль русской истории

Возможно, Биллингс просто представлялся позднее учёным «титулом» «помощника астронома» в экспедиции Кука? И представлялся тем, кто с обстоятельствами плавания знаком не был, то есть легковерным русским? Похоже, так оно и было, а коль так, то это обнаруживает в Биллингсе склонность к самозванству. Черта далеко не самая достойная, особенно – в условиях дальних экспедиций.

На двух кораблях у Кука было – на две сотни участников плавания, примерно сорок матросов на «Резолюшн» и два с половиной десятка – на «Дискавери», в возрасте от 18 до 41 года, а также около трёх десятков мидшипменов (нечто вроде штурманских учеников или наших гардемарин) от 15 до 22 лет. В числе других мидшипменами у Кука состояли известный нам Джордж Ванкувер, впоследствии исследователь северо-западного побережья Северной Америки, и будущий офицер русского флота Джемс Тревенен, погибший тридцати лет в 1790 году под Выборгом во время Русско-шведской войны. В этой молодой по преимуществу компании у восемнадцатилетнего Биллингса не могло быть каких-то преимуществ и привилегий, и вряд ли он в условиях сложного плавания и в положении простого матроса (даже не мидшипмена) очень уж повысил свой уровень чисто офицерских знаний (штурманское дело, гидрография, управление кораблём)…

Корабли Кука (уже без капитанов Кука и Кларка) вернулись домой в 1780 году. А в 1783 году Биллингса принимают в русский флот с чином мичмана, через год производят в лейтенанты, а ещё через год в чине капитан-поручика (капитан-лейтенанта) он назначается начальником секретной (?!) Северо-восточной географической и астрономической экспедиции. Карьера настолько же быстрая, насколько и плохо объяснимая даже для англичанина на русской морской службе. Тот же Тревенен так в России не преуспел, хотя был и явно опытнее Биллингса.

В состав Северо-восточной географической и астрономической экспедиции, кроме капитан-лейтенанта Иосифа Биллингса, были определены лейтенанты Роберт Галл, Гаврила Сарычев и «Крестьян» (Христиан) Беринг, штурманы Антон Батаков и Сергей Бронников, подштурман Иван Кондратов, «шхипер» Афанасий Баков, «подшхипер» Александр Мараков, а всего – 141 человек, включая 5 геодезии унтер-офицеров, 4 музыкантов, 22 казака, определённых «в егери», 49 казаков – «в матросы» и 9 «Охотского порта матросов»…

Экспедиция официально имела задачи «определения степеней долготы и широты устья реки Колымы, положения на карту берегов всего Чукотского носа до мыса Восточного, також многих островов в Восточном океане, к американским берегам простирающихся, и совершенного познания морей между матерою землею Иркутской губернии и противоположенными берегами Америки».

Были у неё и другие – менее афишируемые задачи, о которых будет сказано позднее. Но в целом все задачи требовали от руководителя экспедиции серьёзной специальной подготовки. Однако непонятно – откуда у парня, рано ушедшего в море матросом (не мог же Кук брать в дальний поход новичка), служившего матросом и не имеющего средств на образование, вдруг за три года появились познания в навигации, геодезии, картографии, астрономии, да ещё и гидрографии?

Сравним с Биллингсом его заместителя Гавриила Андреевича Сарычева (1763–1831), будущего адмирала, учёного-географа и гидрографа, основоположника полярной археологии, почётного члена Академии наук. Моложе Биллингса всего двумя годами, он семи лет был принят в подготовительный класс Морского кадетского корпуса, откуда был выпущен гардемарином в 1778 году. Три года после этого плавал в Финском заливе. В 1781 году, получив первый офицерский чин – мичмана, был назначен на корабль «Не тронь меня» и в составе эскадры контр-адмирала Сухотина совершил поход от Кронштадта до Ливорно в Италии и обратно. Затем два года служил на Балтике, после чего участвовал в описи южных рек – Днестра и Сожа. Иными словами, к 24 годам Сарычев имел опыт плавания во всех европейских морях, кроме Чёрного, а это обеспечивало ему отличный опыт навигатора. Производство его в лейтенанты состоялось одновременно с назначением в Северо-восточную экспедицию.

Послужной список Сарычева выглядел явно предпочтительнее, чем у Биллингса, не говоря уже о том, что русский во главе российской экспедиции в последней четверти XVIII века был бы во всех отношениях уместнее. Однако предпочтение отдали английскому «варягу», и выходило, что в лице Биллингса Россия получала прямо-таки миддлсекского Ломоносова! А экспедиция под его руководством должна была совершать просто-таки научные чудеса…

Как Биллингс справился со своими задачами по экспедиции – это рассказ отдельный. Но сразу сообщу любопытный факт: достигнув устья Колымы 24 июня 1787 года, Биллингс, согласно полученным им в русской столице инструкциям, «объявил себе чин» капитана 2-го ранга, а когда через год подошёл к берегам Аляски, в виду мыса Ильи объявил себе уже чин капитана 1-го ранга. На огромном удалении тех, кто отличает, от тех, кого надо отличить, такой вариант повышения в чинах был не так уж и плох. В пункте 6 указа Екатерины II от 8 августа 1785 года прямо было сказано: «Достигнув Ковымы и исполнив препорученное, начальствующего над сей експедициею флота капитан-порутчика Биллингса всемилостивейше жалуем в капитаны 2-го ранга, чтоб старался…», а пункт 11 указа гласил: «…когда дойдёт флота капитан 2-го ранга Биллингс до мыса Святаго Илии, то на сем месте всемилостивейше жалуем его в капитаны 1-го ранга…»

Однако случай Биллингса можно считать в истории наших восточных экспедиций, пожалуй, беспрецедентным! Правда, 5 октября 1789 года Биллингс огласил указ о повышении в чинах, по которому и Сарычеву присваивался очередной чин капитана 2-го ранга.

Сам Биллингс в экспедиции ничем выдающимся себя не проявил, и всеми успехами она оказалась обязана Гавриилу Андреевичу Сарычеву и другим её русским участникам. Так в чём был секрет Биллингса? Не в том ли, что Биллингса приняли в русскую службу по рекомендации «российского министра в Лондоне» – посла графа Семёна Воронцова?

УТВЕРЖДАТЬ определённо, что Семён Воронцов был в чистом виде тем, что сейчас называют «агент влияния», не могу… Но Англию граф любил посильнее, чем Россию, – он в ней и остаток дней своих прожил, и умер там, и похоронен там. И для Англии он старался больше, чем для России.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона в большой и хвалебной статье о нём сообщает, что «быстро освоившись с государственным устройством Англии, характерами ея главнейших государственных деятелей и стремлениями английской нации», Воронцов во время второй Русско-турецкой войны 1787–1791 годов сумел-де «с твёрдостью и достоинством» достичь «разоружения флота, снарядившегося на помощь Турции», и «возобновил торговый трактат России с Великобританией».

Насчёт флота – это, конечно, было сказано для красного словца… Но даже «Брокгауз и Ефрон» вынужден был стыдливо сообщить в дополнение, что если-де по новому договору «и предоставлялись некоторыя льготы английским купцам в русских владениях», то «исключительно благодаря заключённому незадолго перед этим оборонительному союзу России с Англией». О том, что «оборонительный» «союз» был выгоден лишь бриттам, «Брокгауз и Ефрон» умалчивает.

В свете всего этого пересечение судеб англичанина Биллингса и англомана Воронцова вряд ли было случайным. И вряд ли как Воронцов, так и сам Биллингс были тут инициаторами знакомства. Их, надо полагать, друг с другом свели.

Воронцов осуждал русскую борьбу против английского владычества на морях и вообще блюл английские интересы получше русских. Вслед за Брокгаузом и Ефроном современные историки ставят ему в заслугу то, что он-де изобретательно удержал правительство Питта-младшего от объявления войны России в 1791 году, когда Екатерина отвергла ультиматум Питта с требованием отказаться от русских приобретений после Русско-турецкой войны. Но, сдаётся мне, что не мир тут России Воронцов обеспечивал, а выгоды себе и ему подобным от торговли с Англией, да плюс – уже в ближней перспективе – суворовские штыки для английской коалиции против революционной Франции, которую Воронцов терпеть не мог.

Кстати, о Суворове, о некоторых моментах, связывающих Воронцова и Суворова, и о сути русско-английской «дружбы»…

В самом конце XVIII века – в те дни, когда Суворов совершал в Европе антинаполеоновские подвиги во имя русской славы и интересов английской короны, – Лондон бросал в его честь и чепчики, и треуголки, и чуть ли не самую эту корону… И Воронцов в письме извещал Суворова, что во время представления в театре Бирмингема в его, Воронцова, присутствии, после исполнения тогда уже почти официального национального гимна «Правь, Британия, морями…», были исполнены два куплета, в которых прославлялся наш полководец, и публика заставила актёров пропеть их дважды… И сам король Георг III во время торжественного обеда после смотра Кентской милиции провозгласил тост: «За здравие фельдмаршала Суворова!» «Во всей Англии, – заключал посол, – за всеми столами после здравия королевского следует здравие Вашего Сиятельства!»

Суворов в ответ сообщал, что у него «чулки спустились»…

Это он в характерной для него ироничной и острословной манере намекал на то, что был бы не прочь получить от благодарного Георга орден Подвязки, который мужчины носят под коленом левой ноги.

Девизом ордена было: «Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает!» Очевидно, руководствуясь сим девизом, английский король и решил, что пусть будет стыдно тому, кто подумает, что он не награждает Суворова орденом из-за английской сквалыжности и спеси, а не потому, что заслуги русского выше любых наград. Так или иначе, но Подвязки Александр Васильевич не получил, что Воронцова вряд ли озаботило. Впрочем, эта история случилась уже шестнадцать лет спустя после «знакомства» графа Воронцова и матроса Биллингса.

Поэтому вернёмся к Биллингсу…

Как «вышел» он на Воронцова, история умалчивает, но, скорее всего, его на русского посла вывели вполне определённые круги с вполне определёнными целями… Дело-то Кука надо было продолжать! Надо было держать руку Британии на пульсе новорождённой Русской Америки и тормозить, по мере сил, её развитие…

Расхвалить не очень-то удалого и не очень-то компетентного, но авантюристичного и самоуверенного Биллингса и отправить его в Россию как возможную фигуру для использования русскими в тихоокеанских проектах – это было замыслом неглупым. А малая компетентность кандидата обеспечивала и его послушание пославшим его, и невеликие успехи того дела, которое ему должны были поручить в России. Соответственно, лондонская рекомендация Биллингса для принятия последнего в русскую службу, данная «русским» графом-англофилом, сама по себе должна нас настораживать. Особенно – если помнить, что лейб-медик Екатерины II Роджерсон был одновременно и разведчиком, агентом Лондона.

Чем, если не очередным злым умыслом против России и Русской Америки, можно объяснить то, что Биллингса приняли в Петербурге так серьёзно? Почему ему – чужеземцу, ничем не доказавшему своей преданности новой родине, доверили руководство секретной экспедицией с важнейшими государственными задачами? Ведь в Петербурге не стремились афишировать наши тихоокеанские усилия! Об экспедиции Креницына – Левашова 1768–1769 годов первые отрывочные сведения англичане получили только в 1780 году (полностью материалы экспедиции были рассекречены лишь в 1852 (!) году). Основание Шелиховым постоянного русского поселения на Кадьяке вообще не предавалось огласке. А тут – на тебе!

Нет, сдаётся мне, не всё в истории с Джозефом-Иосифом Биллингсом чисто, а точнее – всё нечисто, начиная с его назначения. По сути, Северо-восточная экспедиция держалась талантом и энергией 22-летнего лейтенанта Сарычева. Сарычев в январе 1786 года привел её в исходный пункт – в Якутск, а затем – и в Охотск, куда Биллингс заявился лишь в июле 1786 года. Биллингс уселся в Охотске, а Гаврила Андреевич был им послан в Верхнеколымск и по пути выполнил большую исследовательскую работу. Собственно, с этих исследований и началась Северо-восточная географическая и астрономическая экспедиция – на первом своём этапе как Северная, или Колымская.

В «исходе ноября» 1786 года Сарычев заложил в Верхнеколымском остроге на берегу реки Ясашной судно «Паллас» (длина 45 футов, ширина 15 футов, глубина 6,5 фута). В апреле 1787 года было заложено и второе судно длиной 28 футов, названное по имени реки «Ясашна». Как писал Сарычев: «Строить его взялся шхипер Баков, ибо бывший у нас тиммерман (мастер Усков. – С.К.) по неумению своему не без труда управлялся с непривычными к плотничному делу казаками при работе большого судна («Палласа». – С.К.), которая шла очень медленно».

«А как надобны ещё были гребные малые суда, – прибавлял Сарычев, – то строение их взял я на себя».

15 мая 1787 года Ясашна вскрылась, и начала прибывать вода, так что на третий день – 17 мая «Паллас» был спущен на воду с полным вооружением и припасами, а на четвёртый день спустили и «Ясашну».

На этих, им же построенных, судах Сарычев в 1787 году вместе с Биллингсом прошёл по Колыме к морю, проводя при живом «аглицком» «астрономе» Биллингсе астрономические определения и исправляя карту…

Сарычев предпринял первые раскопки древних памятников Арктики…

Сарычев в 1789 году описал на деревянной байдаре берег Охотского моря от Охотска до реки Улькан (почти полтысячи километров) в восемь дней, а в 1791 году на маленькой алеутской байдарке – северную сторону алеутского острова Уналашки на протяжении 100 вёрст в полтора дня!

Сарычев в 1791–1793 годах единолично, без Биллингса, исследовал островную зону у Аляски. Биллингсу, как утверждают, то и дело «мешали льды»… А русскому моряку Сарычеву они не мешали?

Возвратимся в конец весны 1787 года… В Верхнеколымске покачиваются на воде два экспедиционных судна. 25 мая оба снялись с якоря и пустились вниз по Ясашной. Командование «Палласом» принял на себя Биллингс – пока ещё капитан-лейтенант, с которым на борту были также доктор Мерк из иркутского госпиталя, заведовавший научной частью, механик Эдвардс, рисовальный мастер Лука Воронин, «а из воинской команды шхипер Баков, штурман Батаков, штаб-лекарь Робек и 30 человек нижних чинов». Сообщив это в описании своего путешествия, Сарычев продолжал:

«На второе судно, состоявшее под моим начальством, вступили геодезии унтер-офицеров трое, подлекарь да боцманмат, да казаков в матросской должности двенадцать человек. Итак, из всех со мною на судне находившихся, кроме боцманмата, не только никто не бывал в море, но и понятия не имел о нём. С сими неопытными людьми должен был я предприять самое трудное и самое опаснейшее плавание по Ледовитому морю, где требовалось беспрестанное бдение и всевозможная осторожность».

А ведь комплектованием экспедиции ведал и отвечал за это её начальник, то есть Биллингс. Мог он и поделиться с Сарычевым бывалыми моряками, но последнему пришлось выкручиваться самому. «Сколько смог» он приготовил «двух геодезистов к штурманской должности», обучив их знанию компаса и бросанию лота. Один из этих новых штурманов – Худяков в 1791 году по поручению Сарычева обследовал алеутские Лисьи острова и открыл небольшой архипелаг – острова Худякова.

Трёх казаков Сарычев «приучил править рулём». Сверх того, были приделаны четыре весла, которые, как писал Сарычев, «очень пригодились и много раз избавляли нас от опасностей». Провизии взяли на семь месяцев.

В Среднеколымске к экспедиции присоединился штурман Сергей Бронников. Его «начальник взял к себе на судно», и не подумав усилить экипаж «Ясашны». А в середине июня в районе Омолона «на летовье» ожидали экспедицию «гижигинского гарнизона капитан Шмалев, а с ним сотник Кобелев, да чукотский толмач Дауркин».

Ивана Кобелева и опытного переводчика из чукчей учёного-самоучку Николая Дауркина присоединил к себе Биллингс, а Шмалева он определил к Сарычеву. В конце июня 1787 года экспедиция вышла в «Ледовитое море».

Биллингс, якобы учёный «астроном» и «гидрограф», должен был в Беринговом море не столько открывать новые земли, сколько положить на карту – возможно точнее, земли, уже русскими открытые до него! Но как раз этого он и не сделал – практически все съёмки в районе Алеут и Аляски проделал Сарычев, попутно совершая и новые географические открытия.

Течение крупнейшего притока Колымы – Омолона – на протяжении тысячи километров проследил и положил на карту экспедиции армейский капитан Тимофей Иванович Шмалев (1736–1789), дослужившийся из прапорщиков до капитана. Шмалев стал для Сарычева крайне полезным сотрудником. Гавриил Андреевич писал о нём: «Шмалев несколько лет был начальником в Гижиге, куда ежегодно приходят для торгу чукчи. Ласковостию и подарками приобрел он от многих из них доверенность и любовь». И о капитане Шмалеве – подвижнике русского дела на крайних его материковых восточных рубежах, исследователе Северо-Восточной Азии – надо сказать хотя бы несколько слов отдельно.

Сын хлыновского (вятского) уроженца И.С. Шмалева, анадырского командира, Тимофей Шмалев в 80-х годах XVIII века был начальником Гижигинского гарнизона у Охотского моря. Знающий и места, и людей, он – сам живая история русских открытий – собирал исторические материалы для историка Сибири академика Герарда Миллера, пополняя так называемый «портфель Миллера». Оставил Тимофей Иванович и собственные «Записки», которыми позднее пользовался известный историк русского флота полковник корпуса флотских штурманов Василий Берх. А летом 1787 года Шмалев под командой Сарычева плавал в Восточно-Сибирском море на судне «Ясашна».

Младший брат Тимофея Шмалева – капитан Василий Иванович Шмалев (1737–1799), преемник премьер-майора Магнуса Бема на посту «командира Камчатки», тоже был неутомимым исследователем русского Северо-Востока. В дневнике участника северного плавания Кука лейтенанта Кинга в записи от 12 мая 1779 года о нём упоминается как о «капитане Исмилове». Братьям Шмалевым принадлежит более 40 трудов по географии, этнографии и истории Сибири. Как и Тимофей Иванович, Василий Иванович состоял в переписке с академиком Миллером.

Оба брата-подвижника заслуживают и нашей доброй памяти, и памятника себе… В отличие от имени Биллингса, имён Тимофея и Василия Шмалевых нет на карте Сибири, исследованию и освоению которой они посвятили свою жизнь. Не пора ли исправить эту историческую несправедливость?

Возвращаясь к Северо-восточной экспедиции, сообщу, что в июне 1790 года Биллингс и Сарычев на вновь построенном экспедиционном судне «Слава России» прибыли на остров Кадьяк и бросили якорь в гавани Трёх Святителей «у селения купца Шелихова, которое построено на берегу в южной стороне гавани». По словам Сарычева, оно состояло «из нескольких землянок, одного амбара и двух изб, построенных из елового лесу…». Сарычев писал:

«В сем селении живут русские промышленники под управлением морехода грека Деларова. В одной землянке видели мы аманатов: детей, взятых от островитян в залог верности. Содержат их довольно хорошо и без строгости; позволяют во всякое время не токмо иметь свидание с родственниками, но и отпускают их на время в свои дома. Отцы обязаны их кормить и привозить для них всё нужное…»

А в 1791 году вблизи острова Святого Лаврентия Биллингс сдал Сарычеву даже формальное командование экспедиционным судном «Слава России», а сам зимой 1792 года проехал на оленях полторы тысячи километров по Чукотке. При этом Биллингс отправил из Мечигменского залива до мыса Дежнёва на байдаре сержанта геодезии Алексея Гилева. И русский сержант прошёл до мыса морем, пешком пересёк его, а потом в пеших съёмках впервые описал 500 километров северного берега Чукотки до Колючинской губы (осенью он съёмки продолжил).

В лично Биллингсовом же «оленьем» переходе геодезическую съёмку при живом аглицком «специалисте» вёл почему-то штурман Антон Батаков. То есть даже когда рядом не было офицеров, Биллингс не сам вёл съёмки, а переваливал их на сержантов. Почему – из-за лени? Или – из-за неумения и невежества?..

С результатами съёмок Батакова Биллингс и укатил в Петербург, покинув экспедицию за два года до её завершения. Если учесть, что ранее, в 1788 году, экспедицию в сухопутных исследованиях на Чукотке вёл, как правило, тот же Сарычев (Биллингс то отправлялся налегке первым, то налегке же нагонял остальных), то уместно спросить – а почему эту экспедицию числят экспедицией Биллингса, а не Сарычева?

Что интересно! Моисей Самуилович Альперович, исследователь связей одного из «предтеч» латиноамериканской «независимости» Франсиско де Миранды с екатерининской Россией, посвятил в своей монографии «экспедиции Биллингса» три страницы, умудрившись при этом имени Сарычева даже не упомянуть, хотя ссылается на его капитальный труд 1802 года «Путешествие флота капитана Сарычева по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану».