… всё во Всём

Я стал рассматривать конверт. Мелкими тиснеными буквами на нем было выбито, именно выбито, а не написано: «Отмеченному священной тройкой чисел путнику, преодолевшему маршрут AAGG конверт сей предназначен».

На обратной стороне стояли знакомые буквы с подписанного чека: «С.И.Н.» Я опять подумал про Ньютона и расхохотался, так неправдоподобно всё это выглядело. Тонкий розыгрыш? Но, похоже, что я ошибся. Это не было шуткой. Лица братьев выражали реальный испуг, удивление и напряжение. Алекс сидел в полной растерянности, он-то совсем был случайным свидетелем всего этого. Я нервно встал. Еще одно совпадение мне пришло в голову. «Туз» во многих играх и пасьянсах равен единице. Получалось «Туз», «Тройка», «Семерка» – один, три, семь. Сто тридцать семь тысяч было на чеке, который был подписан С.И.Н. Я не понимал. Как-то надо было выходить из ситуации.

– Так, мне все-таки удалось вас удивить. Я разбогател на ящик виски! Прощу не мелочиться. Надеюсь, что вместе круто напьемся! – я хотел разрядить напряжение, и такая информация, по-моему, должна была сыграть положительную роль.

И, кажется, мне удалось. Лица перестали быть каменными. Они словно вспомнили о своих стаканах, подняли их и выпили до дна. В воздухе сразу смешался джин с виски. Только Алекс так же растерянно смотрел на нас троих. Потом он собрался и спросил:

– Так это ты сам послал себе такое письмо? А как ты узнал, что будешь делать до того, как начал это делать? – он разволновался и постоянно потирал ладони о стол. На него это было совсем непохоже. Обычно довольно флегматичный и тихий, сейчас он даже залился красным румянцем от напряжения.

Братья шумно выдохнули и засмеялись.

– Нет, это не он, но мы все почти обмочились от страха! – хохоча, проговорил Брог. Его поддержал смехом Ду.

Вот уж славное лекарство от депрессий – смех. Вот это награда человечеству, почти такая же важная и такая же непонятная, как числа.

– Ладно, я тоже посмотрю, но шифровки никогда не были моим коньком, я вам не Виета, – вспомнил я имя из курса математики. – Буду читать перед сном.

Все вроде успокоились. Но продолжать наши «пугалки» точно никто не хотел.

Я еще раз покрутил конверт в руке и сунул в большой карман жилета, решив не доверять больше посторонним предметам охрану важных писем для меня. Но точно знал, что не удержусь и открою его сразу, как останусь один. Внутри меня просто бурлил водоворот мыслей и все только что пересказанные события опять засверкали яркими красками.

Примерно через час я остался в одиночестве. Братья пошли веселиться дальше, а Алекса позвали волонтеры на просмотр очередной серии популярной фантазийной саги.

Я забрался с ногами на кровать и достал конверт. Еще раз осмотрев и не увидев ничего нового, я открыл его и вытащил запечатанный в тонкую пленку кусок старого пергамента. Пленка, в которую обернули артефакт, была настолько тонкой, что все выступы документа прощупывались пальцами. И она была настолько эластичной и прочной, что спокойно сгибалась в нужных местах, не рвалась и не растягивалась. Я разгладил пленку и стал всматриваться в непонятные знаки пергамента. Так прошло довольно много времени. У документа не было видно где верх, низ, в какую сторону писали. Да и один ли человек писал это, было непонятно. Так много совершенно разных символов было передо мной. Я пересел за стол, взял у Алекса настольную яркую лампу и, расстелив пленку, снова стал внимательно ее рассматривать. Крутить ее тоже не было смысла. Со всех сторон не было никаких зацепок, ни одного законченного или полного слова, прописанного символа или числа. Только кусочки чего-то написанного, как будто текст встряхнули и часть осыпалась. Я встал, походил еще минут пять, плеснул себе в стакан виски из коллекции Дуана и щедро разбавил водой. Сел обратно и еще раз попытался найти логику в этих закорючках. Ничего. Я вздохнул и решил посмотреть пленку на свет. Приподняв ее к лампе, я почувствовал знакомый уже холодок, что пробегал по коже довольно часто в последние дни – передо мной была почти точная копия экрана из самолета, я увидел те же безумные наборы символов и кусков букв и чисел, которые стали соединяться на свету. Просто часть была с одной стороны листа, а вторая с обратной. И, если смотреть просто сверху, то ничего не было видно. Чушь, как сказал Дуан. Я схватил лист бумаги и быстро, насколько мог, перерисовал всё получившиеся. Не хватало какой-то малости, чтобы текст стало возможно читать. И опять ассоциация с экраном самолета пришла на помощь. Ведь еще тогда я переписал все с экрана в блокнот. Несмотря на конец октября и то, что в фургоне не топили, я весь покрылся мелким потом. Сердце билось так, как будто я обогнал Усейна Болта на стометровке. Хотя в чем-то так и было. Я приближался сейчас к чему-то очень важному, возможно, самому главному в жизни.

Схватив ближайшее полотенце, я вытерся насухо, достал блокнот и медленно стал заполнять остатки текста. Минут через двадцать после того, как я пропотел, как в турецком хамаме, передо мной лежал законченный текст. Глаза видели то, во что никак не мог поверить мозг. Послание веков, а было ясно, что папирусу более 800 лет, было прислано мне через время. Причем именно мне. Чтобы я его прочитал. Явно на древнегреческом. Моих знаний не хватало для точного прочтения. Я понял пока только несколько слов: «Пифия», «Отец», «Дед», «15», «найти». Даже со словарем я бы не смог составить текст с логичным повествованием. Только приблизительно. Но здесь была нужна математическая точность. Знание. Это мог сделать только один мой знакомый – Тилманидис. Возможно, нескольких фрагментов символов и букв не хватало, но это уже никак не мешало читать.

Я посмотрел на часы – 18:15. Интересно, все понаехавшие свиты уже удалились? Решив не бегать зря, я переключил рацию на номер Панкратоса и нажал вызов. Противный зуммер нельзя не услышать. Через минуту раздался щелчок ответа.

– Здесь Панкратос. Здесь Панкратос, – проговорила рация.

– Здесь Кочетоф. Здесь Кочетоф, Дэн. Нужна срочная встреча. Дело настолько важное, что нельзя терять время! – я практически кричал в маленький микрофон. – Где найти тебя, Панкратос, я сразу выхожу.

– Я проводил ЮНЕСКО. Ты сам где? Я в лагере сейчас.

– Панкратос, я в своем фургоне. Надо срочно увидеться.

– Я рядом, две минуты. Иду. Конец, – проговорила рация, и щелчок закончил разговор.

В нетерпении я выбежал на ступени, открыл дверь. Действительно, через пару минут быстрым шагом пришел Панкратос. Он немного запыхался, подходя к фургону:

– Маккенны что, уже подожгли Рим? – шутливо спросил он, протирая запотевшие от дыхания очки.

– Привет Панкратос, поднимайся, сейчас сам увидишь.

Он выглядел очень уставшим. Представляю, ведь общение с бюрократами и власть имущими всегда отнимает много нервов и сил. А когда тебе под семьдесят лет… Еле поднявшись по трем ступенькам, он зашел внутрь. Я проводил его к столу, где так и лежали папирус в пленке и мой текст, составленный только что.

– Панкратос, скажи для начала, как к тебе попало письмо с этим папирусом?

– Дэнис, оно лежало в моем фургоне, когда его сюда перегнали. Я принес свои первые вещи, а письмо было на компьютерном столе. Там, где я его точно увижу. Кто именно его принес, мне не известно. Да, была еще записка, но я ее выбросил. В ней было написано: «Для удачного путешествия». Мне не показалось интересным заниматься шифровками, и я отдал Маккеннам, пусть мозги напрягают в нужном направлении. А они, как я смотрю, тебя привлекли.

– Я сейчас не буду всё объяснять, но это письмо – мне. Лично мне адресовано и достигло адресата. И посмотри, что в нем написано, мне нужен точный текст.

Тилманидис сел, поправил очки и взял лист бумаги с моими зарисовками. Он смотрел непрерывно около десяти минут. Потом попросил воды. Я налил большой стакан, он сделал пару больших и шумных глотков, и опять замер. Еще через пять минут он стал вновь и вновь расхаживать по диагонали комнатки. Четыре шага вправо, четыре влево. Я видел, что он тоже вспотел от прочитанного. Он резко остановился и спросил:

– Как ты прочел?

– Если посмотреть на свет, ты символы заполняют сами себя. Но я не прочел еще, только несколько слов понял, – про часть из самолета я решил помолчать.

Он снова сел за стол, внимательно посмотрел папирус на свет, покрутил его, сравнивая с моим листком. Потом резко вскочил и скомандовал:

– Сейчас быстро идем ко мне, мы, похоже, сделали одно из великих открытий в Греции! – с папирусом и листом в руках Панкратос быстро вышел из фургона на улицу.

Несмотря на то, что мы шли вверх по неровным дорожкам, Тилманидис просто бежал. Я еле поспевал за этим неуемным уже совсем немолодым человеком. Он добежал до собственной двери и, открыв ее, пробежал в дальнюю часть своего жилища, потом вернулся с несколькими книгами и ноутбуком в руках. Усевшись за рабочий стол, он жестом показал мне налить ему вина и себе что-нибудь и уткнулся в изучение листка и папируса. Я взял два стакана, разлил туда из стоящей одинокой бутыли рубиновой жидкости, еще в один стакан я налил воды и поставил на стол Панкратоса воду с вином. Он даже не заметил, так как полностью погрузился в символы на бумаге.

Я сел напротив и сделал пару глотков. Вино было терпким и сладким, успокаивающим и сосредоточивающим одновременно. Панкратос работал, а я стал в уме еще раз сопоставлять части этой длинной и запутанной игры, которую для меня разыгрывал кто-то скрытый. Может, это действительно шаг к чему-то неведомому ранее, но сейчас я понимал лишь одно – это начало. Начало той самой бесконечности, о которой говорил Хокинг, та самая вещь, о которой я спорил у Канта. Это было непостижимо и просто, как точка.

Так в раздумьях прошло более часа, солнце зашло, и небо стало черным. В лагере зажгли тусклые уличные фонари.

Панкратос медленно встал. Стоя же, он выпил сначала вино, а потом стакан воды, перекрестился и произнес:

– Этого не может быть!

– Да, я знаю.

Он резко повернулся ко мне, как будто забыл о моем присутствии.

– В последнее время я часто повторяю эту фразу.

– Ты сейчас сам увидишь!

Он нажал клавишу компьютера и через несколько секунд загудел принтер. Он распечатал два одинаковых текста. Панкратос взял оба и один протянул мне. Я тоже встал, взял лист и прочитал на нем:

«В Поисках Мужа Пифиады, Похороненного Отцом Пифиады, Который Стал Дедом Пифиады, Найди Лишенного Богами Родителей в Пятнадцать Лет, Тогда Откроешь Путь к Тому, Кому Имя Дала Пифиада, Вестником Слов Которого Стал Найденный Тобой. Там в Городе, в Честь Сына Сисифа, Под Древом Знающих, Найден Он Будет Тобою Одним».

Я сел обратно в маленькое кресло и пять-шесть раз перечитал этот текст. Мне были понятны слова, но я не видел смысла.

– Что это? – Спросил я.

– Похоже, мой друг, это то, что я искал. Тебя спрашивали когда-нибудь «Куда ты идешь?»

– Конечно, я постоянно слышу этот вопрос, особенно в аэропортах.

– Так вот, Дэнис, я теперь знаю, что я шел именно сюда, в этот самый день, чтобы прочесть это и поставить точку в своих поисках. Но это не обязательно должен быть конец пути. Ты сможешь его продолжить. Тебе ведь надо тоже дойти куда-то. Иногда пути совпадают, но тогда это не поиск, это свадьба, – Панкратос улыбнулся своей шутке. – А тебе еще рано жениться.

– Так что тут написано?

– Всё просто, мы нашли Аристотеля. Теперь я знаю, он здесь, мы его разыщем. Смотри внимательно: «В Поисках Мужа Пифиады» – это про Аристотеля, он был женат на женщине с таким именем, и хоронил его тесть, отец Пифиады – «Похороненного Отцом Пифиады, Который Стал Дедом Пифиады», и дочь философ назвал в честь матери, тоже Пифиада, или Пифия на короткий манер. Да и все другие строки нам говорят об Аристотеле: именно он остался сиротой в 15 лет. А вот дальше послание тебе: город в честь сына Сисифа – это древний Метапонт, сейчас это Италия. Человек, слова которого вещал Аристотель, и которого схоронили в Метапонте только один, – Панкратос сделал длинную паузу, собираясь с силами. Я ему не мешал. – Это тот, кого при его жизни нельзя было называть по имени. Давай, и сейчас сохраним эту традицию. Ты пока скрываешь что-то от меня, я скрою малое от тебя.