Рыцари былого и грядущего. I том
Джихад был настоящей вселенной огня. В той же «Книге двух садов» многомудрый араб, словно от дыма, задыхаясь от злорадства, рассказывал про осаду тамплиерского замка в 1179 году: «Пламя объяло последнее убежище оборонявшихся. Тамплиер, командовавший гарнизоном, бросился в огонь, чтобы не сдаваться в плен. Он сразу же перешёл из пламени земного в огонь вечный».
Андрей представил себе одинокого израненного тамплиера, который бесстрашно погружается в бушующую пучину пламени, и всей душой почувствовал: те, кому уготовано пламя ада, и на этом свете больше всего будут бояться огня – кошмарного прообраза адских мучений. Но храмовник, прощаясь в жизнью, не испугался огня, предчувствуя прохладу Царствия Небесного. Ошибся араб. Жестоко ошибся. Его собственная озабоченность образом огня вряд ли предвещает ему на том свете прохладу.
Порою воинам ислама открывалась истина. Если верить их собственным источникам, они вполне допускали, что среди тамплиеров может сражаться святой Георгий Победоносец. Без помощи Небесного Воина сарацины не знали как объяснить нечеловеческую храбрость тамплиеров. Так может быть, враги нашей веры были правы?
Но даже сверхъестественное боевое мужество тамплиеров кажется не столь уж поразительным по сравнению с тем, как мужественно они принимали смерть в плену. Уже в начале XIV века на процессе по делу тамплиеров генуэзский дворянин Персиваль де Мор поведал о группе храмовников, попавших в сарацинский плен и выбравших смерть, когда им предложили свободу в обмен на вероотступничество. Если учесть время этого свидетельства, значит и через сто лет после Саладина тамплиеры так же мужественно умирали за веру. Орден сумел удержаться на высоте своих идеалов в течение очень длительного исторического периода. А ведь как часто сообщества, создаваемые во имя самых высоких идей, всего лишь через пару десятков лет превращались в своры жалких карьеристов. Орден Храма не «выдохся» за полтора века!
В одной из книг Андрей нашёл рассказ про тамплиеров-мучеников из замка Сафет. Об этом ему рассказывал Дмитрий, но тогда тамплиерская «радость смерти» показалась Андрею зловещей. Только сейчас, после судьбоносной для него Божественной Литургии, пережив несказанное счастье подлинного присутствия Божьего, Андрей всей душой ощутил возвышенное состояние тамплиерских душ, когда они добровольно выбирали смерть за Христа. Всё дело в том, что это не было с их стороны мучительной жертвой. Они умирали счастливыми – вот в чём разгадка тамплиерской тайны. Потому они так единодушно подставляли головы под топор палача, потому среди 30-и рыцарей Сафета не нашлось ни одного вероотступника. Все они хотели быть счастливы, а жизнь без Христа представлялась им невыносимым страданием. Нет, не мучение они выбрали, выбирая смерть, а самую светлую и возвышенную радость.
Здесь была изложена легенда о том, что один из братьев-тамплиеров под Сафетом читал молитву «Спаси, Царица», когда палач занёс меч над его головой. Отрубленная голова тамплиера все же дочитала молитву до конца. Могло ли такое быть? Теперь Андрей уже не сомневался, что вполне могло. Орден сам по себе выглядел таким чудом, что в подобные частные чудеса было уже не трудно поверить.
Говорят, что тамплиеры владели великой святыней – терновым венцом Спасителя. И каждый год во время страстной седмицы в великий четверг в руках капелланов Ордена терновый венец расцветал, давая живые побеги. Если чувствовать и понимать Орден, вопрос о том, настоящим ли венцом Спасителя владели тамплиеры, становится каким-то глупым, несущественным, ничего не значащим. Настоящей была их любовь ко Христу.
Идеология, конечно, нуждается в обоснованиях, подтверждениях и доказательствах, но уж любовь-то определённо никогда и ни в каких доказательствах не нуждается. А их идеологией была любовь. Не случайно, впрочем, святыней тамплиеров был именно терновый венец – символ земного страдания. Но в том-то и вся суть тамплиерского чуда, что страшные, пронизывающие голову шипы, становились на их глазах нежными, ласковыми живыми побегами. Да, без сомнения, тамплиеры знали формулу, при помощи которой мертвящее страдание преображается в животворящую любовь. Разве не удивительным был боевой клич тамплиеров: «Здравствуй, Бог – Святая Любовь». Вот где чудо из чудес: грубые мужики, перед тем, как броситься в гущу кровавой бойни, приветствуют Святую Любовь. Значит, души тамплиеров не были грубыми. Они были нежны, как живые побеги на терновом венце.
Теперь Андрей читал поэму епископа средневековой Акры Жака де Витри «Скачёк тамплиера». Там рыцарь-тамплиер обращался к своему коню перед последней смертельной схваткой: «Мой конь, мой добрый товарищ, я провёл много дней, скача на твоей спине, но этот день превзойдёт все другие, ибо сегодня ты понесёшь меня в рай».
Когда-то Андрей увлекался фантастикой и сейчас подумал: скачёк тамплиера – это прыжок в гиперпространство. Из материальной реальности в духовную. Бой с призывом «Бога-Святой Любви» был для них порталом, открывающим доступ в параллельный мир, в иную вселенную. Из царства ненависти и страдания в Царство Небесное, где счастье не порождает боли, как Свет не порождает теней.
Сверхрелигиозность тамплиеров, судя по всему, выглядела странной даже в том высокорелигиозном мире. Безграничность самоотречения рыцарей-монахов не только восхищала, но и настораживала, а порою откровенно пугала и светских рыцарей и даже священников той поры. Андрей знал, что Церковь причисляет к лику святых всех без исключения мучеников, принявших смерть за веру и не пожелавших отречься от Христа. Но почему-то ни один тамплиер-мученик не был канонизирован католической церковью. Понятно, что после разгрома Ордена это стало уже невозможно, но от Хаттина до разгрома прошло больше ста лет, от Сафеда до разгрома – больше полувека. Иных святых католики канонизировали лет через 20 после кончины. Тамплиеров – не захотели. Даже более того: стало признаком хорошего тона обвинять тамплиеров во всех бедах и неудачах крестоносцев. Тут уже не до канонизаций.
Европа настороженно относилась к тамплиерам с самого начала существования Ордена. Где-то около 1130 года один богословски образованный тамплиер, подписавшийся «Гуго-грешник», пытался успокоить своих братьев: «Незримый враг утверждает, что когда вы убиваете, то вы делаете это из ненависти или жажды насилия. Я говорю: у вас есть честное основание для ненависти, потому что вы ненавидите не людей, а их грехи».
Хорошо сказал Гуго, но понимал ли он, что мир не склонен разбираться в таких тонкостях? Как будто критики Ордена способны были видеть разницу между ненавистью ко грехам и ненавистью к грешникам. Да каждый ли тамплиер способен был чувствовать эту разницу? Легко ли это, ненавидеть убийство и одновременно любить убийцу? Особенно, если и самому приходиться убивать. Только ли из христианского смирения автор трактата сам себя называл «грешником»?
Андрей чувствовал, что здесь какая-то глобальная нестыковка. Хороший воин обязан быть жестоким, но жестокий человек – плохой христианин. Как же тогда хороший воин может быть хорошим христианином?
«Незримый враг утверждает…» – сетовал Гуго-грешник. Но враги, утверждающие нечто крайне неприятное для тамплиеров, были порою очень даже зримыми. В 1157 году Иоанн Солсберийский в своём труде, посвящённом церковно-политической этике, писал: «Это нарушение традиций Отцов Церкви вызывает наше удивление. Рыцари Храма с одобрения папы заявляют претензии на управление храмами, насаждают в них своих ставленников. Они, чьё обычное занятие состоит в пролитии человеческой крови, в определённом смысле посягают на управление Кровью Христовой».
«Разве не прав этот Иоанн?» – с тихой грустью спросил Андрей сам себя. Пытаясь ответить на эти мучительные вопросы, он всё же оставался очень спокойным и умиротворённым. Благодать Святого Причастия не позволяла ему терять душевное равновесие. «А ведь я сам – убийца, – думал Андрей – но Господь дал мне познать Его Любовь. Я могу закончить свои дни в покаянии и никогда не брать в руки оружие, но если все христиане так поступят, тогда оружие останется только у врагов Христовых. То-то им будет радости. Количество зла в этом мире многократно умножится. Богословов-чистюль попросту начнут резать, как баранов. Если же я, ради Любви Христовой, вновь возьмусь за оружие, такие как этот Солсберийский умник мне руки не подадут. Ведь моё «обычное занятие состоит в пролитии человеческой крови». Нет, только в теории это противоречие устранить невозможно. Осуждение тамплиеров кажется убедительным лишь до тех пор, пока дело не дойдёт до практики».
Иоанн Солсберийский ругал тамплиеров через 4 года после смерти Бернара Клервосского. Некому стало возразить. Но нет, слова святого Бернара и сейчас, спустя восемь веков, дышать жизнью. Клервосский праведник вовсе не был восторженным и наивным глупцом. Он прекрасно понимал, что все наши действия в этом мире несут на себе печать несовершенства и в этом смысле Орден Храма тоже не безупречен. В проповеди на «Песнь песней» святой Бернар писал: «Мы похожи на воинов в шатре, мы тщимся завоевать Небо силой, и существование человека на земле – это существование воина. Пока мы ведём эту битву в наших нынешних телах, мы далеки от Господа…»
Бернар писал это не про воинов, а про всех людей. Все мы в той или иной степени – воины. Такова природа этого мира. Профессиональные вояки в духовном смысле мало чем отличаются ото всех остальных. И разница между людьми не в том, держат ли они в руках оружие, а в том во имя чего они воюют – с оружием или без оружия – не важно.
И воины, и купцы, и правители, и крестьяне одинаково далеки от Бога, потому что они живут в этом мире. Люди отличаются лишь вектором своего духовного движения. Одни всё больше и больше удаляются от Бога, потому что молятся идолу удовольствий, а другие хотя бы стараются двигаться по направлению к Богу. Бернар восхищался тамплиерами не потому что они сделали профессию воина безгрешной, а потому что они хотя бы попытались облагородить страшное служение воина настолько, насколько это вообще возможно.
Да, Бернар восхищался ими, когда писал: «Они живут, словно братья, в радостном и трезвом обществе. Дабы не было никакого недостатка в их евангельском совершенстве, они селятся совместно, одной семьёй, заботясь о том, чтобы сохранить единство духа. Можно сказать, что всё их множество имеет одно сердце и одну душу. Они носят бремена друг друга, исполняя тем самым закон Христов. Чудесным и небывалым образом представляются они кроче агнцев и в то же время яростнее львов. Воистину, нет у них недостатка ни в монашеской мягкости, ни в воинственной мощи. Это избранные войска Божии, набранные Им со всех концов земли».
Да, воистину, Орден Храма сам по себе – немыслимое и неслыханное чудо! Некие люди поставили перед собой фантастическую задачу: стать смиреннее овечек и яростнее львов одновременно. Да ведь это и есть христианство. Наша немыслимая и невероятная вера ставит перед нами совершенно неосуществимые задачи. Значит, идея Ордена отражает самую душу христианства. Отражает настолько точно, что даже многие церковные иерархи не узнали в зеркале Ордена Храма собственную веру.
Французский историк де Фурман в 1864 году писал: «Орден тамплиеров вобрал в себя всё самое великое, благородное, светлое на земле». Режин Перну подчеркивал шокирующую революционность рождения Ордена, описывая «образ тамплиера, воина-монаха, для которого сам Бернар Клервосский составил Устав, порывающий со всем, что христианский мир знал до этого и возносящий рыцаря до уровня монашеского идеала».
Теперь Андрей читал религиозную часть тамплиерского Устава, как настоящую поэму. Устав обращался к рыцарям, словно родной отец: «Вам, почтенные братья, весьма следует, презрев блеск настоящей жизни и страдания вашей плоти, пренебречь сим бурным миром ради любви к Богу. Пусть никто после божественной службы не побоится идти на битву». «Каждый брат Храма должен знать, что превыше всех его обязанностей есть его долг служить Богу». «Вы, чьё главное желание состоит в том, чтобы слушать заутрени и остальные службы, согласно канону…»
Эти простые фразы говорили не только о высоком уровне религиозного сознания тамплиеров. Из Устава следовало, что тамплиеры – не рыцари-монахи, а монахи-рыцари. В этом случае от перемены мест слагаемых сумма могла сильно измениться. Ведь одно дело – рыцарь, который решил принять монашеские обеты, а другое дело – монах, который решил взять в руки меч. Рыцарь мог не иметь денег, не общаться с женщинами и беспрекословно выполнять приказы, но чисто монашеский уклад жизни мог оставаться для него совершенно нестерпимым. В миру такой рыцарь мог быть образцовым христианином, но до монаха-тамплиера тут ещё очень далеко, потому что уклад жизни в Ордене был монашеским.
Вот как, согласно Уставу, строился обычный день тамплиеров, если не было боевых действий. В 4 утра они шли к заутрене, после чего, проверив лошадей и сбрую, снова отправлялись в постель. Завтраку предшествовали братские молитвы, а сам завтрак, как и все прочие приёмы пищи, проходил при общем молчании и всегда сопровождался чтением Святого Писания вслух. Днём, в половине третьего, совершалась полуденная служба, а после ужина в 6 часов – вечерня. Спать братья отправлялись после ещё одной службы – повечерия.
Многим было бы куда легче заниматься самой тяжёлой физической работой, чем выстаивать по четыре службы в день. Казалось бы, проводить время в храме – неутомительно и необременительно, но человек, который прямо из мирского болота угодил в непрерывную череду богослужений быстро убедится в обратном.
Как-то Андрей ездил в Троице-Сергиеву Лавру и решил поговорить с одним монахом, задав ему обычный вопрос полуверующего мирянина: «По какой причине люди уходят в монастырь?». Монах ответил коротко и непонятно, но странным образом Андрей вот уже много лет помнил этот ответ дословно: «Причина может быть только одна – любовь к Богу. Без этого в монастыре не выдержать и недели».
Что такое любовь к Богу? Некая расплывчатая абстракция… Как можно любить того, кого не знаешь? Ссылаться на такие туманные и неконкретные понятия – значит уходить от прямого ответа. Так Андрей думал тогда. Но сейчас он почувствовал на себе, как сильно Бог любит его, блудного сына. Он просто ответил Богу взаимностью. И ему захотелось почаще бывать на богослужениях, как хочется побольше времени проводить в общении с заботливым, мудрым и любящим отцом.
Сейчас для Андрея одно только расписание тамплиерских богослужений послужило достаточным доказательством того, что тамплиеры были не просто благочестивыми христианами, а истинными монахами. Иначе они не смогли бы выдержать этот ритм жизни. Насколько наивно полагать, что храмовники «лишь прикрывались религией». Люди безразличные к религии, оказались бы не в состоянии «прикрыться» четырьмя богослужениями в день. Тем более нелепы обвинения тамплиеров в сатанизме. Для нормального сатаниста даже несколько слов христианской молитвы, произнесённой в его присутствии, равнялись бы пытке раскалённым железом.
Тамплиерам, которые во время боевых действий не могли посещать богослужения, Устав предписывал каждую из церковных служб заменять определённым количеством молитв «Отче наш». В случае смерти одного из храмовников каждому брату вменялось прочесть за погибшего сто раз «Отче наш». А если учесть, что боевые потери тамплиеров были огромны, так получается, что именно в боях каждый из них молился практически непрерывно. Тамплиеры гораздо больше времени разговаривали с Богом, чем друг с другом. Потому и любили друг друга гораздо сильнее, чем родные братья.
Походные условия жизни тамплиеры отнюдь не считали поводом отдохнуть от богослужений, так же как и мы никогда не считаем путешествие удачной возможностью отдохнуть от еды. Богослужение для них было духовной пищей, без которой они не могли прожить и дня. Когда они разбивали походный лагерь то, прежде всего, определяли место для часовни. Лагерь разбивали по кругу вокруг часовни по команде: «Располагайтесь, сеньоры братья, во имя Божие».
О таком воинстве, как тамплиеры, современная эпоха и мечтать не может. Сколько сил и средств тратят сейчас «цивилизованные государства» на психологическую реабилитацию своих солдат после войны! К тому же эта реабилитация чаще всего не даёт результатов, прошедшие через большую кровь психопаты и неврастеники так и не могут избавиться от кошмаров. Они сами становятся кошмаром мирного общества, их сознание, искалеченное войной, оказывается неспособным адаптироваться к мирной жизни. Почему? Да потому что любая война вызывает глобальную концентрацию тёмной, негативной энергии, жуткие импульсы которой калечат души, как пули – тела. Проще говоря, это сверхконцентрация ненависти, которая сама по себе калечит и убивает. Но воины, даже на поле боя не прерывающие общение с Богом, имеющие навык непрерывной молитвы, облекают душу в своего рода энергетический панцирь. Они имеют защиту божественных благодатных энергий. Приветствуя перед боем «Бога – Святую Любовь», они сражаются без ненависти, а потому остаются неуязвимы для разрушительных импульсов ненависти, которую испытывает к ним враг.
Так вот в чём, оказывается секрет неслыханного боевого мужества тамплиеров! Они шли в бой, имея такое особое состояние души, какое обычный воин и представить себе не мог. Они испытывали счастье полного самоотречения, которое даёт человеку только истинная любовь. Вот в чём был смысл их боевого клича: «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу». Ничего для себя – всё для Бога. Во имя Любви умирать легко.
Страшные картины войны, так же как и всем остальным, терзали им души и причиняли острую боль. Они даже больше других страдали, видя растерзанные тела, панцири врагов, облепленные кишками друзей, обгорелые трупы и прочие кошмары войны. Но, испытывая ужас, они не сходили с ума, не становились кровавыми маньяками. Конечно, их души тоже были подвержены разрушительному влиянию концентрированной ненависти, но ровно настолько, насколько несовершенна и слаба была их молитва.
Каждый тамплиер понимал: если его мучают кошмары, если у него начинаются нервные срывы или его душу охватывает состояние мрачной подавленности – значит он плохо молился, дремал во время богослужения, просил Божьей помощи лишь языком, а не сердцем и поэтому его «энергетический панцирь» стал пробиваемым, уязвимым. Значит надо искренне покаяться во грехах, соединиться со Христом в таинстве Святого Причастия и впредь молиться поусерднее.
Могущественные воины, облачённые в энергетическую броню! От одной только мысли, что это не метафора, не фэнтези, а самая что ни на есть живая реальность, душу Андрея охватил светлый восторг. Он стоял на пороге великой тайны храмовников.
Высочайшая духовность тамплиеров делала их чужими даже в том мире, который был куда религиознее нашего. И чем более Европа удалялась от Христа, тем более чужими становились для неё тамплиеры. Последнему магистру Ордена Жаку де Моле пришлось констатировать это уже в кандалах: «Всем известно, что некогда народы проявляли великое рвение в делах веры, однако ныне это совершенно переменилось, ибо большинство людей скорее расположены брать от религии, чем отдавать ей».
Тогда же де Моле сказал: «В мире нет церквей, где бы с большим благоговением служили мессу, чем в церквях тамплиеров». Да одно только это уже делало их чужими среди королевских прихвостней. Подчёркнуто-благоговейного отношения к церковному богослужению было вполне достаточно для того, чтобы вызвать у придворной камарильи настороженно-враждебное отношение и спровоцировать слухи о страшных тамплиерских тайнах.
Тамплиерское отношение к крестовым походам тоже понемногу превращалось в тайну. Их совершенно иррациональное стремление, во что бы то ни стало, отвоевать Святую Землю в начале XIV века уже никто не мог понять. Два духовно-рыцарских Ордена из трёх после потери Палестины неплохо устроились. Тевтоны – в Пруссии, госпитальеры – на Родосе. Только тамплиеры, как и 200 лет назад, по-прежнему рвались ко Гробу Господню. Это упрямство храмовников, конечно, порождало самые скверные предположения. Кому могло придти в голову, что тамплиеры просто очень любят Господа нашего Иисуса Христа и благоговеют перед землёй, по которой Он ходил?
Простой рыцарь-тамплиер Эмери Лиможский в 1310 году, сидя на грязной тюремной соломе, уже после инквизиторских пыток, писал свою молитву: «Господи, Твоему христианскому народу дай жажду и силу достичь той Святой Земли, где Ты родился в нужде, где Твоё милосердие искупило наши грехи, где Твои чудеса служили нам наставлением. Помоги нам освободить её по Твоей милости и владеть ею. Да исполним мы Твоё повеление и Твою священную волю».
Андрей уже немало прочитал о невероятной жестокости крестовых походов. Он знал о том, как рыцари купались в крови мирного населения, занимались грабежами и, ради новых земель, воевали друг с другом, совершенно забывая о вере, которая привела их сюда. Всё это было, но было не только это. Почему современные историки не замечают возвышенно религиозных порывов таких чистых душ, как тамплиер Эмери? Впрочем, они замечают, но они не верят, полагая свой скептицизм признаком великой мудрости.
В наш век легко прослыть мудрецом, достаточно лишь смеяться над чистой верой романтиков-идеалистов, любые действия неизменно объясняя выгодой. Каждый видит в других только то, что есть в нём самом. Люди, которые видят в крестовых походах только кровавые грабежи, вероятнее всего, и сами не руководствовались бы в своих действиях ни какими иными мотивами, кроме шкурного интереса. Понять стремления таких людей, как тамплиер Эмери, могут только искренние христиане. Христианину не надо объяснять, каким это образом тамплиеры могли оставаться идеалистами среди разбойников, делая, казалось бы, общее с ними дело. Ведь жизнь любого христианина в любую эпоху строится именно на этом стремлении: жить с волками, но не выть по-волчьи.
К тому же любой христианин понимает: в духовной сфере подделки не проходят, искреннюю религиозную веру никакой актёр не в состоянии изобразить. Лицедею-безбожнику просто неизвестно, в каких чертах проявляет себя религиозный дух, а потому, пытаясь изобразить порыв веры, он будет изображать лишь собственные о нём представления, весьма далёкие от действительности. Слова молитвы мученика-тамплиера Эмери не оставляли никакого сомнения в том, что они написаны искренним христианином: «Милосердный и сострадательный Спаситель, смиренно молю Тебя и прошу просветить меня, освободить и сохранить со всеми братьями Храма и Твоим христианском народом».
До чего же докатилась Западная Европа к XIV веку? Инквизиция папского Рима, словно это по-прежнему был языческий Рим, пытала и сжигала лучших христиан своей эпохи.
***
Когда на пороге его комнаты появился плутовато улыбающийся отец Августин, Андрей сразу же и без запинки выпалил:
– Отец Августин, я прошу принять меня в Орден нищих рыцарей Христа и Храма!
Непонятный священник, казалось, был близок к тому, чтобы расхохотаться:
– Торопыга ты, Андрюшка! То-ро-пы-га! Кажется, так это звучит по-русски?
– Вы считаете, что мне пока рано думать о вступлении в Орден?
– Нет, отчего же. Думать об этом – самое время для тебя. Вступать рано. Впрочем, твой искренний порыв я весьма и весьма приветствую, мой прекрасный друг. Похоже, что по внутреннему складу ты наш человек, орденский. Только мало ли что на что бывает похоже? Ты пока не представляешь, какая жизнь ждёт тебя в Ордене. Благодать коснулась твоего сердца, ты счастлив, но это пока только призывающая благодать.
– Что это значит?
– Людям, которые приходят ко Христу, Он дарует совершенно особое, благодатное ощущение счастья. Этим наш Спаситель призывает к Себе, показывает, к чему надо стремиться. Некоторые новоначальные христиане полагают, что отныне и до самой смерти они будут такими же счастливыми, но это вряд ли. Большинству из них вскоре предстоит пройти через ужасающий душевный мрак.
– Но зачем так?
– Представь себе любящего отца, который учит своего маленького сынишку ходить. Он держит младенца подмышки, чтобы тот ощутил радость ходьбы. Младенец счастлив, он думает, что уже самостоятельно ходит. Тогда отец перестаёт его поддерживать, чтобы тот действительно научился ходить, теперь уже зная, как это здорово. Нетрудно представить, что тогда начинается: падения, синяки, слёзы и что самое страшное – обиды на отца. Так же и с новоначальными христианами. Тебе ещё предстоит вытерпеть падения и боль, может быть, сильнее прежней. Ты должен будешь уберечь свою душу от обиды на Отца Небесного и понять, что через горнило страданий Он действительно ведёт тебя к тому счастью, которое уже дал тебе почувствовать. Любовь к Отцу Небесному по-настоящему проявляется не тогда, когда Он кормит тебя сладкими конфетками духовных радостей, а тогда, когда Он тебе в них отказывает.
– Но почему же отказывает?
– Да что бы не появился у тебя духовный кариес! Как будто ты не знаешь, что много сладкого – вредно. А мы, порой, как дети, обижаемся на Бога за то, что Он не хочет нас одними конфетами кормить. Чудо, которое даровал тебе Господь – та же самая духовная конфета. Это чудо – вовсе не признак твоей особой избранности, это, может быть, даже признак твоей особой слабости. Ты, может быть, и любить без конфет не способен?
