Знакомые истории

– Нет, продолжайте.

Женщина вздохнула, надела маску. Они вновь крепко-накрепко соединились.

Боль осталась контрастным основным фоном, благодаря которому тайное постороннее наслаждение увеличилось стократно, и превзошло страдание по силе воздействия. Не надо больше замораживать, делайте своё благородное дело, продолжайте, нам чудесно. Потом она готовила цемент, и когда замазывала дупло, прилегла только слегка, чуть коснулась мягким содержимым, как бы прощаясь. Славик растрогался чуть не до слёз.

– Вставайте понемногу, голова не кружится?

– Нет.

– Здесь присядьте, снимите бахилы.

И ушла!!!

С нежной улыбкой на устах он оплатил требуемую сумму, регистратор подумала, что это выходят остатки обезболивающего. А то были остатки неведомых прежде чувств. И уйти сразу тоже оказалось невозможно, присел в холле на банкетку. Его не отпускало.

Будто догадываясь о том, из глубины кабинетов вышла в смешном голубом одеянии инопланетянки его женщина-стоматолог, молча села рядом. Нога к ноге. Поверх положила большой рекламный альбом, и начала подробно объяснять, какие у них в заведении ещё есть процедуры за умеренную плату, которые ему желательно было бы пройти.

Славик слушал онемело. Неотрывно смотрел сверху вниз мимо альбома на голубой халат, то его место, под которым пряталась правая грудь, которая могла делать с ним (вкупе со сверлом, разумеется) совершенно умопомрачительные вещи. За время, пока она листала альбом, благодатное место боли-желания заняло мстительное чувство желания-ненависти, и вслед ему захотелось бросить инопланетянку на то же самое кресло, сорвать голубые одежды и сотворить нечто ужасное, подобное тому, что только что творила она. Выпилить, выдробить, вырезать, выдавить из неё слезы, стоны, и одновременно с этим долго и страстно любить. А потом невыносимо жалеть. Прижать к себе и не давать умереть, терзая в объятиях, пусть поймёт, насладится, как жутко приятно страдать и мучиться в руках нежного садиста!

В общем и целом чёрт знает что за чувства обуревали отмерзающего Славика. Кратко поблагодарив врача, кинулся к двери и без малейшей задержки выскочил вон. Бежать. Бежать отсюда как можно дальше. Хорошо, что проект сдан, ой как хорошо! Он свободен и убежит очень далеко: в прерии, саванны, Тибет, на Мадагаскар. Лучше всего, конечно же, в Мексику. Там нет стоматологов, жизнь течёт простая: одни колючие кактусы и сладкая текила. Хорошо бы нажраться по-чёрному той текилы до такой степени, чтобы всё навсегда забыть о своей прежней жизни, потерять память, как нередко случается с героями мексиканских сериалов!

Меж тем день пребывал в полном разгаре. Часа три, или около того. Дороги переполнены фырчащими стадами разномастных иномарок, тротуары сотнями прохожих, среди которых женщины явно преобладают: они высыпали на субботний забег по магазинам. Молодой человек с внешностью электрика-подмастерья влился в плотный поток и заспешил куда-то вместе со всеми прочими торопливыми телами. По жаркой погоде большинство гуляющих одето чрезвычайно легкомысленно, будто вокруг бразильский карнавал откровенной плоти. Ему почему-то не хотелось видеть оголённых тел, наверное, из-за зуба, который вдруг сильно заныл напоминанием и угрозой, пришлось выбрать для обзора толстую фигуру в чёрном платье, ведущую за руку мальчика. Мамаша с ребёнком – вот она, долгожданная идиллическая картина, бесконечно дорогая сердцу всякого цивилизованного человека.

Он шёл и смотрел. Чёрное траурное платье с большим вырезом на боку, в котором всё время слишком сильно обнажается белая нога. Не мелькает чуть-чуть, привлекая ленивое мужское внимание, а натурально вываливается, ровно мясо из кошёлки, и молодая полная женщина лет тридцати будто запинается при этом, жутко смущаясь. Ещё, наверное, и кучу денег с неё содрали в ателье, уверяя в модности нелепого одеяния, а всучили дрянь, натуральный брак, но уверяли при этом слащавыми голосами, что смотрится хорошо, очень хорошо, а на улице в дневном освещении – так просто залюбуешься! Теперь-то несчастная понимает, что её надули самым наглым образом. Вон как покраснела, борясь с вырезом, который при малейшем движении оголяет всю её толстенную незагорелую ногу целиком и полностью, сверху донизу. Выставляет напоказ, будто фальшивый окорок на витрине бакалеи-гастрономии.

Раньше надо было думать, милочка, на примерке. И с весом давно пора бороться. А впрочем, нет, враньё, раскраснелась она исключительно из-за жары, а так идёт довольно бойко, даже гордо щеголяет своей здоровенной ножищей на фоне прочей траурности наряда. Он шёл следом, смотрел, молча возмущался: и как человек не понимает? Самое ужасное заключалось в том, что, демонстрируя окружающим свою ножищу, она в то же самое время за руку ребёнка тащит, мальчика лет шести, не в мамашу худенького, в сером костюмчике.

«Зачем? – недоумевал Славик. – Зачем тебе это надо? К чему вдруг нога напоказ? Сама прекрасно знаешь, что смотришься глупейшим образом в платье с разрезом. С такой фигурой и такой разрез, с ума сошла?»

Но самое-самое ужасное совсем даже не в ней заключается, а в нём! Что идёт следом, уставившись в этот дурацкий вырез, ждёт мига, когда появится нога: икра, колено, потом всё огромное бедро обнажится, и чем больше ругается при этом, тем более заинтересованно наблюдает, запутываясь взглядом в чёрном платье, как в сети. Ему поставили ловушку, и он попался, не успев сообразить отчего. С ней как раз всё совершенно ясно, она хочет, чтобы он захотел её, сделался самцом, обычным зверем, и бежал за ней безостановочно хоть на край света. Неожиданно все трое оказались в магазине игрушек. Женщина с ребёнком выбирали машинку, он стоял рядом и дышал. Продавщица начала что-то советовать ему, приняв за сопровождающего. Ощутив близкое присутствие постороннего, неизвестная в трауре крепче сжала сумочку с кошельком, но, ещё раз глянув и убедившись, что внимание незнакомца приковано к разрезу на платье, тотчас успокоилась, приобретя ещё более величественный вид. В магазине шумели кондиционеры, было прохладно. Он надеялся, что жар из головы схлынет и всё обойдётся. Удивительно, что зуб стих, заморозка давно кончилась, надорванные края губ ощутимо ныли. Они вышли на улицу, прямо к автобусной остановке.

Славик стоял в непосредственной близи, недоумевая: зачем она ведёт ребёнка, если вздумала привлечь его? Если бы ребёнка не было, он смог бы заговорить, хотя нет, говорить Славик уже не в состоянии, а тем более уговаривать. Женщина решительным движением вбросила мальчика в битком набитый автобус, встала на вторую ступеньку, он следом за её ногой успел запрыгнуть на нижнюю, дверь стукнула ручкой по спине. Нос вдавился в её спину и хрустнул. Тело под платьем оказалось горячим и липким, оно приторно пахло духами. Отворотил нос в сторону, прижался щекой. Автобус то и дело резко притормаживал, народ швыряло из стороны в сторону. Одной рукой женщина держала где-то впереди себя мальчика, другую подняла вверх, пытаясь схватить выступ над дверью. Славик крепко обнимал её за обширную талию, тянул к себе и прижимался сам. Она некоторое время ещё пыталась отдалиться, но после очередного рывка автобуса, вдруг вся разом навалилась на него сверху, легла, припечатав насмерть к двери. Для Славика такое счастье оказалось полной неожиданностью, он обмяк, распятый на дверной ручке.

Раздавив центнером массы, она делала благое дело – уничтожала, умерщвляла зверя, которого недавно создала одной левой и который даже в полу-бездыханном состоянии продолжал цепляться за могучие бёдра. К счастью, дверь открылась, сошло множество народу, Славик с женщиной тоже. Зверь мигом воскрес. Он пропах её духами, сделался липким. Через футбольное поле направились к панельной девятиэтажке. Шёл след в след и думал, что, если бы не мальчик, непременно набросился на неё вон у тех гаражей, заросших густыми клёнами, и утащил в заросли за белую ногу.

Когда женщина с ребёнком бросились к подъезду, неохотно приостановился, всё ещё кровожадно следя за крепкой белой ногой, легко несущей обширное молодое тело в пространстве, как будто незаконно забирают честно обещанное. На обратном пути очень торопился, боялся не успеть. Субботний день короток. Успел, но ему не повезло. Или наоборот, повезло, с какой стороны смотреть. Несколько мужчин и женщин выходили из дверей стоматологического заведения. Среди них – его врачиха, Славик мгновенно высмотрел её и сжал кулаки. Они расселись по машинам и уехали, он проводил их мутным взором. Эта достала его больше всех, она должна была ответить по полной программе, жаль, что ускользнула. Очень жаль.

Салон красоты работал дольше стоматологии ровно на час. Коротая время, облюбовал скамеечку подальше, откуда неотрывно разглядывал входную дверь, ровно кот мышиную норку. Приходили и уходили клиенты, Славик терпеливо ждал. Ровно в час закрытия из дверей выскочили четыре девицы. Он насторожился, рассмотрел среди них утрешнюю парикмахершу: с неё всё началось, ею, видимо, и окончится. Встал, приготовившись к долгому кропотливому преследованию, но странное дело: три человека пошли в одну сторону, а одна, та, которая ему нужна для прекращения безумия, в другую, причём в его направлении. Он опустился на скамейку, склонил голову, затаился. Удача сама бежала в руки.

Но уж прямо-то в руки – не бывает.

Процокала каблучками мимо, не обращая внимания, остановилась, развернулась и спросила ехидно:

– Кого ждёшь?

– Тебя.

– Я давно заметила, ты здесь уже с час торчишь, правда?

– Правда. Садись, посидим.

Парикмахерша осторожно присела. Он сразу обнял, крепко прижал к себе ненавистное тело, обладавшее непомерной властью над его существом. Она не сопротивлялась. Без синего халатика выглядит немного другой. С такой он может разговаривать, не то, что с прежней, но думалось по-прежнему замедленно, пока выбирал, куда её пригласить, в кино или кафе, она начала первая:

– Утром был хмурый, когда стригла, бука букой, а сейчас ничего, улыбаешься.

– Да, – подтвердил Славик, – настроения не было. С девушкой поссорился, пару недель назад расстались. А у меня день рождения сегодня, двадцать шесть стукнуло. С тобой хочу отпраздновать. Давай?

– А родственников нет, что ли?

– С ними тоже в ссоре.

– Какой сердитый. Один живёшь?

– Нет, с родственниками.

– Врёшь ведь, с женой, поди, и детьми. Ладно, не оправдывайся, поехали ко мне. Только купи вина и фруктов, будем праздновать твой день рождения.

Парикмахерша встала, Славик посмотрел на её туго обтянутые бёдра очень сердито. На базарчике купил всё, что требовалось, она не ходила с ним по рядам, ждала на выходе. У себя в комнате общежития парикмахерша принялась нарезать буженину красивыми пластиками и раскладывать по тарелке. Славик стоял сзади, крепко обняв за талию, и думал, что теперь всё удачно получается. Никто его с ней вместе не заметил ни в доме, ни возле подъезда. Можно сделать так, что никто не увидит, как он уйдёт. Причём сделать прямо сейчас, пока ненависть чиста и тверда, как ледяная глыба. Мёртвая, она потеряет власть над ним. Он перестанет чувствовать себя посаженным на цепь зверем, обретёт человеческую независимость.

– Ты мне ещё утром понравился, – сказала безымянная парикмахерша, повернув неприятное лицо, – такой молодой, а уже серьёзный. Только тормозной маленько.

Славик старательно улыбнулся.

«Врёшь, – подумал он, – всё врёшь! Утром балдела от безнаказанности, зато сейчас получишь конкретно по заслугам».

В городе он не прописан, паспорт никому не предъявлял, и, значит, как бы здесь и не существует. С ней прежде не пересекались, ни в какой её записной книжке не значится. И ни к чему в комнате пока не притронулся. И притрагиваться не будет. Пора делать дело и уходить. Правда, теперь он ненавидит и хочет её чуть поменьше, чем утром, и гораздо меньше, чем ту, с вырезом, но все равно: освободиться от беспредельной власти может лишь убив. Другого выхода нет.

Поморщился, рассмотрев близко влажную шею с дешёвенькой цепочкой. Оглянулся по сторонам в поисках увесистого предмета. Надо разом, чтобы шлёп – и нету. Парикмахерша, словно почувствовав, обернулась.

– Включи музыку, выбери что-нибудь танцевальное.

Славик направился к магнитоле. «Останутся отпечатки. Ничего, сотру после». Включил и автоматически навёл волну своей привычной радиостанции, утром передавшей ему шоколадного зайца. Из города сразу уехать на междугороднем автобусе, в кассах паспорт не спрашивают. Хозяйке оставить записку, что убыл в командировку и больше не вернётся, все вещи оставляет в подарок. Она зайдёт в квартиру через несколько месяцев, по окончании срока, и будет очень рада. Взять только ноутбук. А из другого города улететь на Бали, нет, лучше всё-таки в Мексику. Года на три. Вот такой получится шоколадный заяц.

– Чего молчишь, рассказал бы что-нибудь весёленькое, – парикмахерша достала из шкафчика рюмки.

«Раз подарила песню, значит, обязательно придёт сегодня! – вдруг догадался Славик. – Деньги все, конечно, истратила, поэтому разденется и будет лежать на площадке до посинения. А меня-то дома нет!»

Он молча направился к двери.

– Ты куда? Сигарет купи!

Вышел из подъезда, с сожалением вспомнив, что не стёр отпечатки с магнитолы, и бросился бежать. «Лежит, конечно, лежит там опять…» Вверх по лестнице на свой пятый этаж скакал бешеным австралийским кенгуру, на четвёртом не выдержал, глянул вверх. Сверху на него смотрела Вика, но не голая, а совсем наоборот: в белом летнем лёгком платье, белых туфлях, и при сумочке, тоже белой, с новой причёской. Он и не догадывался, сколько можно всего накупить на китайском рынке за пятьсот долларов. И не знал пока, что в дополнение ко всему под платьем тоже белоснежное бельё. Полный комплект в подарок. Она стояла, облокотившись на перила, смотрела, как он скачет. Задержав дыхание, Славик перешёл на медленный шаг.

– Привет, с днём рождения!

– Привет, спасибо.

Прошёл мимо. Вставил ключ в замочную скважину. Обернулся.