Наша зима. Проза. Издание группы авторов под редакцией Сергея Ходосевича

Бабушки и дедушки

Я и сам уже неоднократный дед, но своих бабушек и дедушку помню. Вот они в гостях у нас в Пятерыжске (скорее всего, в начале 70-х, когда я был в армии) – мамины родители и отцова мама, слева которая). Дедушку по отцовой линии я и в глаза не видел – он умер очень рано, до моего рождения. А с остальными своими предками, еще дореволюционных годов рождения, успел и повидаться, и пообщаться.

Правда, не так часто, как хотелось бы: мы с 50-х годов жили в Казахстане, а дед и бабушки так и оставались на своей родине, в Татарстане, куда мы изредка ездили в гости, а они к нам – еще реже, потому как дорога дальняя, а они тогда были уже в возрасте.

Фото сделано, скорее всего, в соседнем, через иртышскую паромную переправу, райцентре Иртышске. Из внуков на нем только одна Роза. Ну, про себя я уже сказал, Рината тогда тоже, скорее всего, не было дома – он учился в Павлодаре. Ну а другого моего младшего брата Рашита могли оставить дома на хозяйстве, когда поехали ненадолго в Иртышск: тамошних татарстанских земляков навестить, сфотографироваться…

Какие они были, мои бабушки и дедушки? Обычные крестьяне, трудолюбивые, домовитые, богобоязненные. Главы больших семейств: и у отцовых, и маминых родителей детей (выживших) было не менее чем по пять-шесть. Понятно, что внуков и правнуков у них было много, но и любви, ласки на всех хватало. Правда, не помню, чтобы они сюсюкались с нами, любовь их была скорее строгая, дозированная, не дающая чувствовать, что тебе все дозволено. Так же, кстати, к нам относились и родители. Но это и хорошо, так что выросли мы неизбалованными…

Берегите мужчин

«Заберите меня, а?!»

– Полицию вызывали?

– Да, вызывали, вызывали! Сколько вас можно ждать?

– Так пробки же! Ну, и что у вас тут случилось?

– Заберите вот этого изверга, этого уголовника!

– Это кого?

– Ну вот его же, мужа моего!

– Извините, гражданочка, но я что-то не вижу повода, видимых причин, чтобы забрать этого гражданина. У вас дома тихо, идеальный, порядок, следов дебоша нет. А муж ваш сидит себе, чай пьет.

– Тьфу! Это я не сяй пью, это я рот полоссю. Нет узь, заберите меня. Где васи эти, как их, оковы? Заковывайте и забирайте меня!

– Не оковы, а наручники. За что вас забирать-то?

– Так он вам и скажет, зверь! Это я знаю, за что его надо забрать. А ты, животное, не радуйся, мне решать, забирать тебя или нет.

– Все, у меня кончается терпение! Говорите четко, гражданка, за что мне забирать вашего мужа?

– Он руку на меня поднял!

– Где, покажите?

– Что показать?

– Ну, следы подъема его руки на вас?

– Так вы будет меня забирать, товарисс лейтенант, или нет? Я вон узе и узелок собрал. Пойдемте, где вася арестантская масина?

– А ну сидеть! Не слушайте его, товарищ мили… полиционер! Ишь, обрадовался!

– Так, гражданин, может, вы мне объясните, что у вас тут произошло?

– Да стё – присёл я с работы, а она постелила на пол новый ковер…

– Ну и что?

– А я несяянно наступил… туфлём… Совсем на краесек.

– Так, дальше?

– А стё дальсе? Она как даст мне с правой, у меня зюб и вылетел. Она хотела иссё и с левой прилозиться. Да я вовремя руку поднял, закрылся. Заберите меня, а? У меня зубёв не так узь и много осталось…

– А, вон оно что! С удовольствием! Берите, ребята этого хулигана. Пусть хоть у нас суток пятнадцать отдохнет…

Семечки

– Ну, что вам, бабуси, делать больше нечего, кроме как семечками здесь сорить да сплетничать? – сердито замечала Юлия Петровна трем закадычным подружкам, когда по утрам проходила мимо них на автобусную остановку.

– Какие мы тебе бабуси? – обижалась Ольга Валерьевна.

– Да и не сорим мы вовсе, – вторила ей Варвара Игнатьевна. – Вон кулечки у всех, туда шелуху сплевываем.

– Шава ты псе бегаишь да бегаишь? – сострадательно спрашивала третья из подружек, Марзия Хасановна. – Садись, кызым, к нам, пагаварим за жизнь!

– Некогда мне! – обрывала их Юлия Петровна и уносилась на остановку. «Ну, о чем можно болтать часами?» – недоуменно думала она, трясясь в маршрутке по дороге на работу в школу.

Но однажды Юлия Петровна оказалась на больничном, а когда ей стало полегче, вышла на улицу подышать свежим воздухом. На лавочке перед подъездом сидела все та же компания.

– Садись, девонька, – доброжелательно похлопала по лавочке рядом с собой Варвара Игнатьевна.

– Да, да, подыши с нами – вон ты какая бледная, – пожалела ее Ольга Валерьевна.

– На, кызым, пащалкай, – протянула сухой кулачок с калеными семечками Марзия Хасановна.

Отказываться было неудобно. Юлия Петровна приняла семечки и уселась рядом с Вараварой Игнатьевной.

– Ну, так вот, бабоньки, я и говорю – ходит он теперь к этой, блондинке с третьего этажа, – возобновила прерванный разговор Ольга Валерьевна.

– Ай, сапсем собесть нет! – сплюнула Марзия Хасановна в газетный кулечек.

«Ну вот, в самый разгар рождения сплетни попала!» – с досадой подумала Юлия Петровна и, закинув в рот пару семечек, разгрызла их.

– А кто и к какой, говорите, блондинке ходит? – вдруг услышала она свой заинтересованный голос и от неожиданности поперхнулась шелухой, закашлялась.

– Ну, как же, все об этом знают, – с укором сказала Ольга Валерьевна, смахивая прилипшую к подбородку семечную лузгу. – Совсем ты, соседка, от жизни отстала!

– На третьем этаже, между прочим, я живу, – прокашлявшись, сказала Юлия Петровна. – И никакой блондинки там не знаю. Кроме разве что меня самой.

Ее соседки визгливо засмеялись.

– К тебе, Юленька, Шалва не пойдет, – снисходительно пояснила Варвара Петровна. – Твой поезд ушел, как и наш. Ему только молодых подавай.