Наша весна. Проза. Том 1. Издание группы авторов под редакцией Сергея Ходосевича

– Да почему я-то? – возмутился Стасик. – Мы же честно с тобой договорились: ты помогаешь мне, а я тебе несу пятерку. Или что дадут.

– Я тебе материал нашел? Нашел! – тоже встал в позу Мурашкин-старший. – Так что пили давай.

Стасик, обиженно пыхтя, заелозил ножовкой по скользкой фанере.

– Нет, так у тебя ничего не выйдет, – с сожалением сказал ревниво наблюдавший за потугами сына Мурашкин. – Тут нужно стамеской работать. Ну-ка неси стамеску!

Теперь за дело взялся сам Федор Павлович. Он ударил по стамеске молотком два или три раза, и в стенке фанерного ящика образовалась безобразно большая и неровная дыра.

– Сюда не то, что скворец, а и самый-самый бездомный воробей не захочет поселиться, – разочарованно сказал Стасик.

– Да? – удивился его отец и сконфуженно почесал стамеской лысеющий затылок. – Слушай, может, его где купить можно, этот чертов скворечник?

– Если бы, – вздохнул Стасик. – Трудовик сказал: сделать своими руками! Пап, а может, все же маму попросим помочь нам, а?

– Нет, не женское это дело, – категорично заявил Мурашкин-старший. – Мы это сделаем сами. Вот только из чего?

И тут его взгляд остановился на собачьей будке, в которой жил и довольно условно охранял их покой маленький беспородный пес Тузик. Будка тоже была небольшой, может, чуть больше только что безнадежно испорченного посылочного ящика.

– Так, крыша есть, вход тоже оборудован, – бормотал Мурашкин, оценивающе рассматривая будку. – Вот, сына, покрась будочку, грузи ее на тачку и вези своему трудовику. У тебя будет самый большой птичник. Штук на десять скворцов. Так что пятерка тебе обеспечена.

– А как же Тузик? – обеспокоенно спросил Стасик

– До осени в бане поживет, а на зиму опять займет свой скворечник… то есть, свою будку, – успокоил его Федор Павлович. – Ну же, сына, берись за дело! А я пойду, вздремну. Устал очень. Шутка ли – целое скворчиное общежитие построили!

И Мурашкин-старший побрел к дому походкой человека, только что осуществившего очень сложное, почти невозможное задание…

Морской попугай Яков

– Купи попугая, мужик! – дернул Сапрыкина за рукав на птичьем рыке пропойного вида мужичок. Перед ним в самодельной решетчатой клетке сидела на жердочке крупная нахохлившаяся птица с ярким, но потрепанным оперением. Попугай угрюмо дремал, смежив кожистые веки, а под одним его глазом отчетливо просматривался синяк – вот такой был большой попугай. А еще огромный крючковатый клюв его был заклеен скотчем.

Сапрыкину не нужно было никакой птицы – он на рынок приходил за червями для воскресной рыбалки. Но эта странная пара его заинтересовала.

– Хм! – сказал Сапрыкин. – А почему вы ему рот… то есть, клюв залепили.

– Да болтает чего попало, – честно сказал пропойца.

– А фингал у него откуда?

– Да все оттуда же!

– Хм! – снова сказал Сапрыкин. – Птица довольно редкая. Откуда она у вас?

– От покойного братана осталась, – сообщил владелец попугая, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. От него даже на расстоянии разило перегаром. – Братан боцманом был, в загранку ходил. Этот всегда при нем был. Да вот братец-то недавно крякнул… То есть, концы отдал. А сироту этого передали мне. Якорем его кличут. Я зову его Яковом. Ничего, отзывается.

Услышав свое имя, Якорь открыл целый глаз, с ненавистью посмотрел сначала на пропойцу, потом на Сапрыкина, как будто хотел что-то сказать. Но лишь закашлялся и снова прикрыл глаз припухшим веком с синеватым отливом.

– Ну и пусть бы жил с вами, – пожалел птицу Сапрыкин.

– Не, мне он не нужен, – ожесточенно сказал пропойца и сплюнул себе под ноги. – Жрет много. И болтает чего попало, якорь ему в глотку.

– И сколько же вы за него хотите? – спросил Сапрыкин, все больше проникаясь к попугаю сочувствием. Да и вообще, птица ему понравилась, и он уже решил для себя, что без нее с рынка не уйдет. Рыбалку можно отложить и до следующего выходного. А вот попугая может купить кто-нибудь другой.

– Да за пару тыщ отдам, – чуть подумав, сказал попугаевладелец.

«Почти даром!» – обрадовался Сапрыкин. А вслух с сомнением сказал:

– Дороговато что-то! Может, он у тебя и не разговаривает вовсе?

– Яшка-то? – обиделся мужичок. – Еще как балаболит! Причем, все на лету схватывает.

– А как бы его послушать? – озабоченно спросил Сапрыкин.

Пропойца вздохнул с сожалением:

– Ну, ты сам этого хотел.

Он вынул попугая из клетки, прижал его одной рукой к груди, а другой осторожно отлепил уголок скотча с клюва.

– Петька, ты к-козел, трах-та-ра-рах! – хрипло завопил попугай. – Где папайя? Где мар-р-р-акуйя? Жр-р-рать давай, алкаш-ш-ш, трах-та-ра-рах!

Находящиеся неподалеку торговцы и покупатели рынка ошарашенно закрутили головами, оглядываясь в поисках источника этого безобразия.

– Папайя, маракуйя! А больше ни хрена не хочешь, якорь тебе в твою куриную гузку?! – затрясся от злости Петька, заученным жестом залепил попугаю клюв и сунул его обратно в клетку. Якорь-Яков возмущенно закашлялся и попытался сдернуть крючковатым когтем скотч – он явно не выговорился, – и тут же получил щелбана от хозяина.

– Тут с утра ни в одном глазу, а ему маракуйю подавай! Да ее в глаза-то никогда не видел, из всех фруктов только соленый огурец и знаю. А ему, вишь ты, огурцы не нравятся. Привык там по заграницам бананы с ананасами лопать! Ну что, мужик, берешь птицу, нет?

Сапрыкину все больше не нравилось малогуманное обращение алкаша с диковинной и, по всему, редкой птицей, и он решил спасти ее от дальнейших мучений и возможной голодной смерти.

– На! – сказал он, протягивая пропойце две смятые тысячные купюры. – А попугая давай сюда.

– Да забери ты его! – безо всякого сожаления толкнул к нему ногой клетку мужичок и, радостно хрюкнув, припустил к ближайшему павильону.

Самодельная клетка была очень тяжелой и неудобной для переноски – и как только этот тщедушный алкаш припер ее на базар? Сапрыкин решил не мучиться и, привязав Яшку за одну ногу завалявшимся в кармане куском рыболовной лески – на случай, если тому вдруг вздумается улететь, – вытащил его из клетки и понес к троллейбусной остановке на руках. Яшка же отчаянно завозился, зацарапался и, вырвавшись из рук, вскарабкался Сапрыкину на плечо и там успокоился, победно озирая окрестности.

«А-а, видно, покойный боцман так и ходил со своим любимцем по палубе! – догадался Сапрыкин. – Ну, чистое кино». Попугая на плече он оставил, но заходить в троллейбус с ним не рискнул – мало ли какой народ там будет, – да и ехать до дома надо было всего-то пару остановок. Сопровождаемые любопытствующими взглядами прохожих и несколькими пацанами, пытающимися на ходу погладить Яшку, Сапрыкин через пятнадцать минут был дома.

– Господи, это кто? – изумленно спросила жена Сапрыкина Катерина.

– Яковом его зовут! – с гордостью сказал Сапрыкин, пересаживая птицу с плеча на край холодильника. – Очень редкий морской попугай… Купил вот по случаю. Будет жить с нами. Разговорчивы-ы-ый! – всех подружек тебе заменит. Ну, поздоровайся с моей женушкой, Якорёшка-дурёшка!

Яшка помотал залепленным клювом.

– А, ну да! – вспомнил Сапрыкин и осторожно содрал скотч.

– Полундр-р-ра! – хрипло закричал Якорь. – Трах-та-ра-рах! Сам дур-р-ак! Где папайя, где мар-р-акуйя, мать твою!!!

– Божечко ты мой! Похабник-то такой! – всплеснула руками Катерина. – Неси его, откуда взял.