Грозненский альпинизм советского периода

Видимо, внизу погода была не лучше.

– Камень!!! – услышал я вопль сверху и рефлекторно выполнил единственно возможное в этом случае: прижался к скале.

В этой ситуации нельзя шарахаться от скалы – во-первых, чаще всего некуда, а во-вторых, таким образом гарантировано попадаешь под обстрел. Смотреть вверх – полное безумие: получишь камнем в разинутую пасть, такие случаи бывали. Наиболее эффективно мгновенно прижаться к скале: стена не бывает совсем гладкой, а малейшие выступы не дают камням лететь вплотную вдоль неё, отбивая их рикошетом; поэтому чаще всего имеется один-два дециметра непростреливаемого пространства и есть шанс уцелеть. При этом следует спрятать руки – даже удар по голове (на ней каска) может оказаться не так опасен, как травма рук – с повреждёнными руками человек на стене обречён, хотя всё остальное у него может быть в полном порядке: он не сможет спуститься, помочь себе или хотя бы вызвать спасателей по радио.

Камень чиркнул по каске сзади, удар пришелся по рюкзаку – в который раз опасность прошмыгнула в сантиметре возле затылка. Когда грохот камнепада отдалился, я осторожно глянул наверх и успел заметить, как за долю секунды ужас на лице Лёнчика сменился привычным иронично-уверенным выражением: стало ясно, что обошлось.

На занятиях наши инструктора часто повторяли: «надо чувствовать партнёра», стремясь упорными тренировками выработать в нас шестое чувство, при наличии которого верёвка, соединяющая тебя с напарником, превращается в нерв, объединяющий двух порой очень разных людей в единый организм – связку. Надо сказать, что в реальной обстановке, когда цена любой ошибки велика, это чувство вырабатывалось довольно быстро; порой возникало отчётливое ощущение передачи мыслей по верёвке: малейшие её шевеления совершенно ясно говорили о том, что делает твой напарник на другом конце, в сорока метрах от тебя (а это высота шестнадцатиэтажного дома).

Сейчас ситуация была настолько острой, что мы все находились в своеобразном состоянии транса, когда слова почти не нужны и общение идёт на телепатическом уровне; причём это состояние воспринималось нами как совершенно естественное. Прочитав в моём взгляде всё, что может сказать уцелевший после камнепада человек его виновнику, Лёнчик поднял вверх палец и назидательно изрёк: «надо чувствовать камень партнёра». Рефлексировать было некогда, и мы двинулись дальше.

В надвигающихся сумерках мы выбрались на перемычку между вершиной и скальной башней. Поскольку уже начинало темнеть, Женя Недюжев с Лёшей Луконенко стали налаживать ночлег на снегу, а мы с Сашей Курочкиным пошли по гребню наверх снимать записку. Опасаясь промахнуться в надвигающейся темноте и уйти на другой склон, я стал вспоминать описание маршрута: «по гребню северо-западного контрфорса обойти жандарм14 «верблюд». Это ясно, но вот как там в натуре выглядит этот самый жандарм, скорее всего и на верблюда-то не похож: любят составители описаний образные выражения, но уж два-то горба должны быть… Жандарм мы вскоре увидели: горбов не было, но на верблюда чем-то действительно был похож.

Воздух был настолько насыщен электричеством, что разряды били по всем выступающим формам рельефа. Мы шли, как под обстрелом: пригибаясь за камнями; почти ползли. Я попробовал высунуть голову из-за камня и тут же услышал звон с быстрым повышением тона: З-З-з-з-ззззз!!! – почувствовал, что сейчас получу в лоб разряд и быстро присел – звон прекратился. Больше высовываться из-за камня или привставать я не пытался. Добравшись на четвереньках до вершинного тура, раскидали камни – жестянка с запиской была вся в дырках с оплавленными краями: следы от молний. Забрали наполовину сожжённую записку предшественников, сунули в банку заранее написанную свою, и как могли быстро стали спускаться обратно на перемычку.

Ночью палатку периодически заваливало снегопадом, раза три мы выбирались её откапывать. С рассветом погода не улучшилась. Ждать было бессмысленно, поскольку снежно-лавинная обстановка ухудшалась с каждым часом. Мы решили рискнуть и пошли вниз.

Спуск по кулуару – заснеженному жёлобу – прошел без особых происшествий; только пару раз на нас со склонов прыгали небольшие лавины; мы загоняли ледорубы глубоко в снег и, вцепившись в них, пережидали снежный обвал.

Мы шли по гребню морены к альплагерю. Лавины обрушивались в ущелье с обеих сторон чуть ли не ежеминутно: склоны сбрасывали непривычную снеговую нагрузку, но на возвышении морены мы были в безопасности. Всё позади, чувство победы переполняло нас. Хотя мы были уже много ниже линии снегов, снег лежал на всём: на склонах гор, на зарослях рододендронов, на наших плечах и рюкзаках.

На подходе к лагерю мы неожиданно увидели инструкторов, вышедших нас встретить. Такое внимание не в традициях Безенги: здесь принято слегка бравировать обыденностью происходящего – ну подумаешь, сходили на гору. Потом нам объяснили, что в этот день непогода накрыла весь Кавказ, лавины и сели натворили много бед; в соседнем ущелье в палатку к ночевавшей на перевале группе залетела шаровая молния и убила одного из восходителей. После того, как связь с нами оборвалась, увидеть нас уже и не чаяли.

Ощутив себя героями дня, мы небрежно-мужественной походкой прошествовали через лагерь к своему домику. «Июльские снега, не путай их с другими…» – звучало по лагерной трансляции. Вообще-то в альплагерях редко поют или слушают «горные» песни, а если таковые и звучат, то чаще в пародийном варианте; например, на мотив «Кавалергардов»: «…не доверяйте деве юной свою страховку на стене…». Но в этот раз лагерный радист, видимо, настолько был впечатлён природным катаклизмом, что в тему врубил Визбора: «пылают в синеве июльские снега…».

Школа инструкторов. Незабываемая страница жизни – обучение в школе инструкторов альпинизма, которая в то время базировалась в альплагере Безенги.

Занятия по медицине проводил доктор Добронравов.

Доктор Добронравов успешно совмещал профессиональную деятельность (врач школы инструкторов альпинизма), хобби (альпинизм) и научную работу: готовил диссертацию по проблеме адаптации организма человека к экстремальным факторам высокогорья. Мы, курсанты школы, здоровые как лоси молодые парни и девушки (женщин было очень мало, что весьма повышало их привлекательность среди курсантов) были для него благодатным материалом. На первом занятии по медицинской подготовке доктор выдал каждому пакет адаптогенов (настойки заманихи, левзеи, элеутерококка; витамины, глюкозу, ещё какие-то пилюли) и подробную инструкцию по употреблению всей этой химии. Алкоголь в альплагере, само собой, не продавали; ближайший магазин – сорок километров по горной дороге, перепаханной селевыми потоками. Настойки были на спирту, и судьба их была решена в этот же вечер:

– Вам заманиху, сэр?

– Левзею, плиззз…

Огромные таблетки глюкозы отлично пошли в качестве закуски. В течение всего курса обучения доктор через день замерял наши физиологические показатели; напоминал о необходимости строго блюсти схему употребления адаптогенов; строил графики и искренне радовался эффективности и диссертабельности разработанной им методики адаптации наших равнинных организмов к неадекватным факторам высокогорья. Мы, честно глядя в глаза, заверяли доктора Добронравова в своей полнейшей лояльности и послушно клали свои молодые тела на алтарь отечественной науки.

После доктора Добронравова пришел радист Волков – колоритная фигура, автор книги «Радиосвязь в горах».

Школа инструкторов альпинизма в Безенги: отработка переправ через горные реки. Шест держит М. Говоров

На первом занятии по радиосвязи Волков решительно заявил, что самые лучшие радисты – женщины, по двум причинам: 1) максимум частотного спектра женского голоса лежит в стороне от максимума спектра эфирных помех; 2) что ещё важнее, женщины никогда не пытаются ковыряться в рации с целью посмотреть, что у неё внутри.

На снежные занятия мы вышли на вторую ступень ледопада, за Миссес-кош. На второй день занятий отрабатывали организацию бивака в снежных пещерах и хижинах – иглу. Пещеры и хижины мы сооружали азартно, примкнув к ледорубам лавинные лопатки: блистающая на фоне тёмно-синего неба Безенгийская стена, бурлящая от лёгкой гипоксии и стерильного воздуха кровь… Мир вокруг искрился и сверкал. Угомонившись, разожгли «Шмели» и устроились чаёвничать в творениях рук своих.

В хижину заглянул наш тренер Алекс. «Это имя такое – сказал он нам при знакомстве – привыкайте».

– Вылезайте, посмотрите – сказал Алекс – не пожалеете.

Мы нехотя выбрались наружу. Да. Зрелище того стоило.

Накануне в альплагере появились три милиционера из Нальчика. Причина появления – необходимость блокировать ущелье в связи с предполагаемым переходом банды из Сванетии через один из перевалов на северную сторону хребта. Наивные были времена. Менты – коренастые плотные мужики – надменно ходили по лагерю в выданных им ярких пуховках, которые даже не всем тренерам школы доставались, сверкали многочисленными золотыми перстнями и небрежно клацали затворами автоматов. В проводники им выделили курсанта из Питера (город и в те времена так называли) Валеру.

Невообразимая процессия двигалась по краю ледника. Впереди небрежной походкой бодро шествовал Валера – тонкий и угловатый, как кузнечик; весь в ярком нейлоне, с интригующей надписью «MONTANA» поперёк живота, с треккинговыми палкам (что в те времена было редкостью) и высоким станковым рюкзаком, тоже какого-то ядовитого цвета. На каждом плече у него висело по автомату, третий болтался на шее. За приспущенной на пояс оранжевой страховочной обвязкой заткнуты три пистолета. За ним цепочкой, пристёгнутые к верёвке, с лицами бурлаков с картины Репина понуро брели выжатые как лимон менты. На верёвку Валера их нанизал, разумеется, исключительно из извращённого чувства юмора – куда денешься с тропы среди бела дня.

Снежные занятия под Безенгийской стеной. Строим снежную хижину иглу

Увидев нас, Валера приветственно замахал палками и шуганул задумчиво бродивших по леднику альпийских галок тирольским гортанным воплем.

– Ты что, вступил в ассоциацию профессиональных гидов?! – заорали мы – клиентов водишь по горам?

– Йа, йа, – радостно куролесил Валера, грассируя и давясь гласными – Тироль, альпайн клюб!

Пока превратившихся в ледышки ментов отпаивали чаем в хижине, Валера достал из рюкзака сухой ярко-зелёный спортивный костюм и переоделся.

– Не виноватая я, – невинно хлопая ресницами, излагал он мемуары: вышли из лагеря, час прошли – слева из ущелья выдуло облачко с дождём, они и промокли. Ещё полчаса идём – из ущелья справа дунуло холодом, они обледенели. Дикие люди, совершенно не приспособлены к существованию в горах. Ну, я забрал у них железяки, на всякий случай нацепил их на верёвку, чтоб не потерялись…

Доктор Добронравов заявил, что неэтично иронизировать над обитателями равнин и пошёл вкалывать ментам свои адаптогены.

На рассвете нас разбудил дикий крик.

– Кто это? – вскинулся я со сна.

– Кто бы ни был, его уже нет, – проворчал Алекс, выбираясь из палатки.

Выяснилось, что кричал Валера, от возмущения. Ночью обиженные им вчера альпийские галки совершили набег на наш бивак: раскурочили штабель консервных банок, пробили их огромными стальными клювами и сожрали сгущёнку.

– Интересно, чем они здесь питаются, что у них дерьмо такое?! – тоскливо вопрошал Валера: лёд и камни вокруг были покрыты ярко-сиреневым помётом галок.

– Скончавшимися от истощения альпинистами, – буркнул Алекс, проходя мимо – надо было камнями банки завалить.

Ревизия показала, что урон нашим припасам был нанесён серьёзный.

– Читать эти твари научились, что ли, – страдал Валера – самые вкусные банки продырявили…

Вследствие ночного налёта галок рацион пришлось сократить, и со снежных занятий мы вернулись в лагерь, изрядно сбросив вес.

***

В Безенги было довольно много иностранцев; преобладали австрияки из Лиенца, профессиональные альпийские проводники. Кавказские горы им нравились; они иногда заходили к нам с путеводителями, с интересом вникали в нашу систему классификации маршрутов: «драй бэ», «фюр а». Общаться мы быстро научились на немыслимом русско-немецко-английском жаргоне и на почве обмена снаряжением. Иностранцы охотно меняли почти любое снаряжение на наш титан: крючья, карабины, кошки – тунгстен у них очень дорог. У нас он в то время официально вообще не продавался, но у всех у нас был: один из парадоксов «совка».

Одним из элементов школьной программы было учебно-тренировочное восхождение по маршруту самой низкой – первой категории сложности. Объектом восхождения стал возвышавшийся над альплагерем пик Брно или, как его тут называли, «куча брна». Большинство курсантов уже хаживали на «пятёрки», и необходимость «сходить на единичку15» поначалу стала поводом для состязания в остроумии. Вскоре, однако, выяснилось, что «сходить» будущие инструктора альпинизма должны не абы как, а методически правильно: тактически грамотно, с организацией надлежащей страховки и самостраховки16 на всех видах горного рельефа (благо все оные на «куче брна» имелись в изобилии), навешиванием веревочных перил и так далее – недаром восхождение называлось учебно-тренировочным. Осознав сей факт, мы слегка взгрустнули.

На подъёме тренеры зорко следили за пунктуальным соблюдением курсантами всех правил восхождений, фиксировали все совершаемые нами ошибки и выставляли соответствующие оценки. Попадаться на ошибках не хотелось, т.к. от полученной в школе характеристики зависело число смен предстоящей после школы стажировки перед получением вожделенного инструкторского удостоверения; а лишней маяты в стажёрах не хотелось никому.

Нежными словами поминая тренерский состав школы, мы навечно засаживали в скалы огромные ледовые «морковки», извлечь которые потом можно было разве что динамитом; распихивали по расселинам многочисленные так называемые «закладухи»; закручивали в лёд бесчисленные трубчатые крючья; вязали разнообразные узлы (прямой, булинь, шкотовый, брамшкотовый, схватывающий…) и с серьёзным видом щёлкали жюмарами на перестёжках между перилами. Когда вся эта тягомотина закончилась, и мы оказались на вершине – радовались как дети. Ага, щас. На спуске неугомонные тренеры заставили нас чуть не полгоры обмотать верёвками. От досады я уже стал втихаря, пока тренеры не видят, отстёгиваться от перил – единичка-то она единичка, однако лететь донизу – ой-ёй-ёй; вдруг кто от скуки поскользнётся, сдёрнет ведь. В себе я был уверен. Наконец тренерам самим надоел этот цирк и на последнем спуске мы с радостными воплями глиссером с опорой на ледорубы вылетели на ледник и направились в родную школу – навстречу выпускным экзаменам.

***

На прощальном вечере мы обменивались контактами, обнявшись, пели: «а всё кончается, кончается, кончается…» – теперь уже почти настоящие (стажировку мы, конечно же, пройдём успешно!) инструктора альпинизма – подумать только! Впереди простирается огромная бесконечная жизнь; мир вокруг прекрасен и удивителен, и вокруг друзья и ослепительные вершины… Наверно, это и было счастье.

– Альпинистами не рождаются, альпинистами умирают, – жизнерадостно напутствовал нас при расставании тренер – мы играем в мужскую игру. Через пять лет половины из вас не будет в живых: такова статистика.

Спустя годы выяснилось, что это был оптимистичный прогноз.

Уллутау. После окончания школы – стажировка в альплагере Уллутау (мне повезло – по случаю успешного прохождения занятий и сдачи экзаменов мне как отличнику дали всего одну смену стажировки); ну и, конечно же, инструкторская работа. Ах, Уллутау, Уллутау, волшебная страна… Самое радостное и самое горькое – Уллутау.

Подобно тому, как в обитающих вдали от цивилизации племенах сохраняются элементы чуть ли не кроманьонской культуры, в некоторых относительно изолированных (по крайней мере, в психологическом отношении) социумах сохраняются фольклорные традиции, давно забытые урбанизированным обществом. Одним из таких рудиментов в альплагерях нашей исчезнувшей страны был обряд посвящения в альпинисты; безусловно, позаимствованный из флотских традиций. Мне довелось эту процедуру прочувствовать в полной мере, поскольку в Уллутау я дослужился до командира отряда новичков. Происходило это действо примерно так.

После прохождения полного цикла предусмотренных программой занятий – теория, связь, медицина, снег, лёд, скалы, трава, осыпи, переправы, спасательные работы – отряд новичков отправлялся на зачётное восхождение по маршруту самой низкой, первой категории сложности. Это было не так просто, как может показаться. Как правило, «единичка» – достаточно протяжённый маршрут, на котором присутствуют все элементы горного рельефа, и его прохождение требует изрядного напряжения физических и душевных сил.

Встреча в Уллутау с В.М. Абалаковым. Грозненцы: М. Говоров, А. Луконенко, В. Логовской, Е. Недюжев, В. Смирнов

Дабы новички ощутили себя в центре внимания после восхождения, уже на подходе к лагерю на тропе их встречали плакаты различного содержания – в меру буйного юмора молодых здоровых людей.

Затем отряд гордых собою новичков выстраивался на плацу перед учебной частью лагеря. Командир отряда докладывал начальнику учебной части об итогах восхождения; на террасу перед учебной частью высыпала толпа улюлюкающих чертей в живописных одеяниях; выбегали обольстительные русалки; черти дружно выбирали через карабин закреплённую за козырёк крыши верёвку, и над строем новичков взмывал соответствующим образом наряженный Дух Гор, до той минуты прятавшийся за двухсотлитровой металлической бочкой с надписью огромными буквами: «шампанское» (наполненной, само собой, ледниковой водой); испускал зловещий рёв и стрелял из ракетницы. После этого его плавно опускали на подиум, со всеми подобающими почестями усаживали на трон, вручали громадный свиток с начертанной на нём клятвой новичков, и начинался собственно ритуал посвящения в альпинисты.

В финале по команде Духа Гор «открыть шампанское!» бочку опрокидывали, вода заливала плац, новички разбегались, но вооружённые ледорубами зоркие черти сгоняла их обратно для вручения значков «Альпинист СССР». Значок был очень красив – золотой ледоруб на фоне снежных вершин Эльбруса, золотые звёздочки просвечивают сквозь синюю эмаль над двуглавой вершиной.

Вечером того же дня в лагерном конференц-зале происходил концерт, непременными элементами которого были:

– хор инструкторов, исполнявший гимн лагеря: «не прощайте – до свиданья, Уллутау и Кавказ…»;

– танец маленьких лебедей под аккомпанемент тапёра, исполнявшийся, разумеется, кривоногими волосатыми мужиками в белоснежных пачках;

– композиция «я люблю развратников и пьяниц…» в сопровождении подтанцовки, изображавшей алкоголиков. Номер анонсировался как исполняемый в рамках антиалкогольной компании;

– гимнастическая пирамида в стиле двадцатых годов под лозунгом: «спасибо начальнику лагеря за наше счастливое детство!».

Командир отряда новичков Говоров С. докладывает начальнику учебной части альплагеря Уллутау Ю.И. Порохне о благополучном завершении учебного похода

Ну и далее – кто во что горазд, талантливых людей в альплагере было много, и всё это было намного смешнее, чем выступления профессиональных юмористов по телевизору.

Впрочем, горы есть горы, и не раз бывало, что, покуролесив на сцене, ребята тут же сбрасывали балетные пачки, хватали рюкзаки и бежали в ночь на поиски не вышедшей вовремя на связь группы.

По сложившейся традиции организацией встреч новичков занимался ветеран инструкторского состава лагеря, мастер спорта Ким Кирилыч.

Думаю, нелишне затронуть и ещё одну не очень приятную тему.

М. Говоров на Местийских ночёвках в ущелье Адырсу

В Уллутау были хорошие возможности для спортивного роста. Ю.И. Порохня стремился в негласном соревновании альплагерей по количеству человеко-восхождений по итогам сезона быть на первых местах, поэтому мы туда и ездили. Многие с восхищением говорили тогда: «Порохня выгоняет на восхождения». По контрасту с другими альплагерями, где выйти на маршрут было проблемой, ситуация в Уллутау вызывала зависть у многих.

Но такое положение часто приводило к тому, что люди шли на восхождение не потому, что им этого хотелось, а потому, что выпадала возможность; потому, что так было нужно для заполнения очередной клеточки в таблице спортивного роста; просто потому, что их к этому вынуждали – ради спортивного престижа лагеря. Шли вопреки желанию, физическому состоянию, своим возможностям, вопреки погодным условиям и здравому смыслу. Шли и погибали. Суди его бог.

Неприязнь к системе клеточек и рейтингов я не могу преодолеть и по сей день.

Стена северного бастиона.

– Вы землетрясения чувствуете? – вдруг поднял на меня глаза начуч.

Я растеряно заморгал, потом внутренне заметался в поисках короткого и остроумного ответа.

– Если выше четырёх баллов, чувствую, – так и не придумав ничего путного, пробормотал я.

– Нет, я имел в виду заранее, дня за три, четыре. Есть такие морские животные – устрицы, что ли; так вот они чувствуют. То есть предчувствуют.

Пока я мучился, пытаясь сохранить лицо, начуч снова уткнулся в мои документы.

На ступеньках учебной части Уллутау: А. Инюткин наблюдает в трубу за группой на маршруте

Начуч Порохня оказался вовсе не таким, каким я его себе представлял. НачУЧ – это Начальник Учебной Части, первое лицо в альпинистском лагере. Есть, правда, ещё начальник альплагеря (из числа местных жителей – для обеспечения необходимых контактов), однако он далек от собственно альпинизма и несколько иррационален; а начуч занимается учебно-тренировочными и спортивными мероприятиями; для чего, в общем-то, и существует альплагерь. Легендарный начуч Порохня представлялся мне этаким высоким, атлетичным, громогласным. Ещё бы – заслуженный мастер спорта, начальник учебной части одного из лучших альплагерей страны. Реальный Порохня оказался невысок, тощ и картав; ощущались энергия и деловитость.

Мы, молодые выпускники Безенгийской школы инструкторов альпинизма, прибывшие на стажировку, сидели в учебной части альплагеря – большой светлой комнате с обшитыми деревом стенами. На стенах висели фотографии популярных вершин района, фотопортреты инструкторов альплагеря, вымпелы, таблицы, графики.

Начуч продолжал изучать наши документы. Их много. Важнейший из них – книжка альпиниста. После завершения каждого этапа обучения в книжку альпиниста записывается характеристика, «чётко отображающая деловые, моральные и волевые качества» человека, как этого требуют Руководящие Материалы по Альпинизму. Для «чёткого отображения» всех вышеназванных качеств в книжке альпиниста отводится ровно четыре строчки. Возможно, по этой причине характеристики в книжке порой снайперски конкретны, подобно полученной одним персонажем, занимавшим «внизу» довольно высокое социальное положение: «ленив, труслив, к занятиям альпинизмом непригоден».

В моей книжке альпиниста на одной из страниц среди прочего написано: «иногда проявляет нервозность». На следующей странице – «обладает выдержанным характером». Начуч озадаченно уже который раз переворачивал страницу туда и обратно – что за тип свалился на его голову?

После того разговора у меня тёплое отношение к моллюскам…

Мы неплохо прошли стажировку – успешно и без происшествий провели скальные, снежные и ледовые занятия с новичками, прочитали им теорию, отработали передвижение по осыпным и травянистым склонам, переправы через горные реки, методически правильно сводили их на зачётное восхождение по несложному маршруту.

***

– На этом месте в прошлом году погиб Володя – сказал Шура. Упал и слетел во-он в ту трещину. Когда к нему подобрались, ещё разговаривал.

Мы потоптались на месте падения Володи. Склон как склон – плотный фирн, не очень круто. Чего ему вздумалось тут падать.

В пересменок17 Порохня выпустил нас на «пятёрку», очень нам нужную: мы с Шурой подбирались к долгожданному званию кандидатов в мастера спорта. «Желаю вам погоды – напутствовал нас начуч – остальное вы сделаете». Накануне мы полдня корячились, перебираясь через бергшрунд – предгорную трещину: здоровенную дырищу между ледником и скальной башней – северным бастионом Чегеттау. К концу лета от нагрева солнцем скал бергшрунд разодрало до непристойных размеров, и нам пришлось изрубить тонну льда и перекопать вагон снега, пока удалось добраться до стены бастиона. Потом несколько часов мы потратили на то, чтобы пролезть шестьдесят метров по отвесу с использованием всех киношных прибамбасов – шлямбурные крючья, лесенки, жюмары…