Штабс-капитан Русо Бланко. История офицера Петроградской военной контрразведки

Два чувства дивно близки нам —

В них обретает сердце пищу —

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Петроград. Ноябрь 1916 г.

В пятницу утром заместитель начальника Петроградской военной контрразведки подполковник Демид Елизарович Истомин приказал мне перед уходом явится к нему в кабинет.

– Ваше превосходительство, штабс-капитан Проскурин по Вашему приказанию прибыл, – доложил я.

Подполковник, как обычно, погладил бороду, перед тем как начать говорить.

– Штабс-капитан, да не озадачит мой вопрос. Какие у Вас планы на эти выходные?

Вопрос действительно был неожиданным. За три года службы в контрразведке начальство ни разу не интересовалось как я провожу выходные, хотя проверки, конечно, были, что совершенно естественно для нашей службы. Но вот так напрямую о выходных…

– Ваше превосходительство, в субботу утром участвую в турнире по английскому боксу в Главной офицерской гимнастическо-фехтовальной школе. Вечером там же занятия по фехтованию и стрельбе. В воскресенье литургия в Исаакиевском Соборе, потом читаю.

Подполковник смерил меня взглядом, ухмыльнулся в бороду и поправил усы.

– Изрядно, штабс-капитан! Что же Вы читаете?

– Вильгельма Вундта.

– Какую из его работ?

– "Психология душевных волнений".

– Отчего такой неординарный выбор?

– Интересно понять, как мы мыслим и что влияет на наши решения и суждения.

– Похвально. Сие помогает в нашей службе.

Я все еще не понимал, куда ведет этот разговор. Подполковник сделал паузу, видимо готовясь сказать то, для чего вызвал меня к себе в кабинет.

– Не соизволите ли заменить воскресное чтение совместным посещением выставки? Мне думается, Вам будет интересно. Тематика весьма схожа с предметом изучения господина Вундта. А затем попрошу отобедать у меня.

– Почту за честь, Ваше превосходительство.

– Благодарю, штабс-капитан. Буду Вас ожидать в час пополудню на углу Марсова Поля и Миллионной улицы. Успеете после литургии?

– Всенепременно, Ваше превосходительство.

Отдаю честь, разворачиваюсь на каблуках и, прочеканив несколько шагов, выхожу из кабинета.

В воскресенье без четверти час стою на ступенях неприглядного особняка с парой фонарей по углам. Над входом красуется полотнище с замысловатым названием "Выставка футуристического изобразительного искусства 0.01". Сие мне ни о чем не говорит. У входа мальчуган раздает посетителям листовки. Беру экземпляр, читаю.

ЛЮДИ!

Мозг людей и доныне скачет на трех ногах (три оси места)! Мы приклеиваем, возделывая мозг человечества, как пахари, этому щенку четвертую ногу, именно ось времени.

Хромой щенок! Ты больше не будешь истязать слух нам своим скверным лаем.

Люди прошлого не умнее себя, полагая, что паруса государства можно строить лишь для осей пространства. Мы, одетые в плащ только побед, приступаем к постройке молодого союза с парусом около оси времени, предупреждая заранее, что наш размер больше Хеопса, а задача храбра, величественна и сурова.

Мы, суровые плотники, снова бросаем себя и наши имена в клокочущие котлы прекрасных задач.

Мы верим в себя и с негодованием отталкиваем порочный шепот людей прошлого, мечтающих уклюнуть нас в пяту. Ведь мы босы. Но мы прекрасны в неуклонной измене своему прошлому, едва только оно вступило в возраст победы, и в неуклонном бешенстве заноса очередного молота над земным шаром, уже начинающим дрожать от нашего топота.

Черные паруса времени, шумите!

Текст действительно нуждается в психологических комментариях Вундта.

Жду. С Балтики дует пронизывающий ветер с мокрым снегом. На улице серо, почти ночь, небо придавлено сплошью облаков. Приходится поднять воротник и придерживать рукой фуражку. Почему-то вспомнилась строчка из недавнего сборника Блока:

– А что же Вы, голубчик, сегодня в форме? – раздался голос у меня за спиной. Подполковник подошел ровно в назначенное время.

– Подумал, встречаюсь с Вами, Ваше превосходительство, а значит, по-прежнему на службе.

– Экий Вы ревностный служака! Давайте отныне по имени-отчеству, Валерий Сергеевич.

– С удовольствием, Демид Елизарович.

Войдя в залы, я более прежнего удивился приглашению подполковника. Однако, решил не задавать вопросы и следовать его сценарию.

– Вижу, Вы небольшой почитатель футуристов. Не так ли, Валерий Сергеевич?

Видимо, мне не удалось скрыть свое недоумение, разглядывая картины на стенах.

– Трудно быть почитателем, не будучи знакомым с предметом почитания.

– Совершенно верно. Я тоже не сторонник футуризма, но коль Вы упомянули в пятницу о Вундте, то мне подумалось, что Вам будет интересно и столь своеобычное видение окружающего мира. Взгляните на сию картину госпожи Гончаровой "Цветы". Кстати, она родственница Александра Сергеевича Пушкина. Ныне же с соратниками призывает сбросить его с парохода современности.

Я подошел к картине поближе. Геометрические контуры серого, красного, черного и желтого цветов, плоское изображение, нарушение пропорций и искажение естественности. Разгадать цветы в подобном натюрморте было не так просто.

– Вот так видятся современным барышням цветы, – вывод Демида Елизаровича оформил мое смешанное восприятие в слова.

– Подарить такое даме я бы не решился.

– Картину или псевдоцветы?

– Ни то ни другое.

– Понимаю Вас, голубчик. Мы с Вами воспитаны на классическом, облагораживающем восприятии окружающего. Вместо сего нам предлагают уродливую карикатуру. Вот в таком мире нам предлагается жить. Кстати, об отношениях с дамами. Взгляните, картина господина Филонова "Мужчина и женщина". Как Вы находите?

На сей раз предо мной висело полотно с буйством красок и архитектуры, на фоне чего разноразмерные обнаженные уродцы исполняли шизофреническую пантомиму.

– Совершенно неописуемое действо, – медленно отвечаю и стараюсь мысленно собрать воедино композицию картины. – На мой взгляд, футуризм в изобразительном искусстве – это следующий шаг в развитии импрессионизма. Все большее отдаление от изображаемого предмета.

– Превосходная мысль, штабс-капитан! А теперь совершенно невероятное – господин Малевич, "Черный квадрат", – подполковник показал рукой в угол под потолоком.

Название картины говорило само за себя – закрашенный черной краской холст. И все!

– Как видите, мышление людей изменилось в корне. Обратите внимание, что картина висит в "красном углу", то есть там, где в доме обычно вешают икону. А сие уже вызов религии.

Мы неспеша походили по залам еще несколько минут, разглядывая творения футуристов.

– Пожалуй, довольно на сегодня неординарности в мышлении и изображении, – подвел итог нашему визиту Демид Елизарович. – Возьмем извозчика и ко мне отобедать. Заодно познакомитесь с моим семейством.

Подполковник жил у Семеновского моста в просторной квартире с высокими потолками, тяжелой мебелью и плотными занавесками. Стол был уже накрыт: щи, кулебяка, холодец, растегаи и наливка в графине. Отнюдь недурно для третьего года войны. Супруга подполковника Евдокия Илларионовна преподавала математику на Бестужевских Курсах, дочь Ольга училась там же на словесно-историческом отделении, младший сын Афанасий был гимназистом, а старший Станислав служил унтер-офицером кавалерии на германском фронте.

– Признайтесь, Валерий Сергеевич, давно не пробовали домашних щей? – спросил подполковник, заправляя вышитую салфетку за воротник.

– С отпуска.

– Ездили навестить родителей? Вы ведь из Царицына?

– Так точно.

– И службу начинали там же в кавалерии?

– Именно.

– Любите лошадей?

– Конечно. У меня по материнской линии все казаки.

Демид Елизарович несомненно просмотрел мое личное дело еще раз перед тем как пригласить на выставку и к себе домой.

– А мы вот кореные санкт-петербуржцы.

– Теперь петроградцы, папа, – поправила подполковника дочь. – Как сие нелепо переименовывать город из-за войны с Германией. Видите ли, у нас такой патриотизм, что невозможно иметь столицу с немецким названием!

Демид Елизарович промолчал. Я решил нарушить неловкую паузу.

– Позвольте Вас спросить, Ольга Демидовна, Вы на каком курсе?

– На третьем.

– Уже выбрали специализацию?

– Конечно. Новая философия.

– А почему именно философия, а не французская литература?

Дочь подполковника ничуть не смутилась моим вопросом. Видимо, задавали не в первый раз.

– Оттого что любовь к мудрости свойственна не только мужчинам. К тому же, нынешняя философия занимается вопросами более занимательными, чем вещь-в-себе или трансэкзистенциональный человек.

– И что же может быть занимательнее сего?

– Представление, обретение и воплощение Души Мира.

– Если не ошибаюсь, это поэт Соловьев?

– Именно.

– Им увлекаются многие.

– Но только не футуристы, – заметил Демид Елизарович.

Ольга Демидовна вопросительно посмотрела на отца, а я в одно мгновение понял, что полюбил ее раз и навсегда, невольно и безрассудно.

– Мы с Валерием Сергеевичем сегодня были на выставке футуристов, – объяснился подполковник.

– Папа, неужели, Вас может интересовать такое?

– Только по долгу службы, – подполковник перевел взгляд на меня. – Пожалуй, приступим к трепезе. Всем приятного аппетита.

После сытного обеда подполковник увел меня в свой кабинет, куда подали чай с рафинадом. Видимо, именно здесь должна была состояться развязка нашего воскресного дня.

– Валерий Сергеевич, хочу поделиться некоторыми соображениями касательно нашей с Вами службы. К сожалению, сейчас мы не можем удовлетворить Вашу просьбу о направлении Вас на учебу в Академию Генштаба. Вы нужны здесь. Как видите, война с Германией затянулась. Фронт никуда не движется. Ни мы их одолеть не можем, ни они нас. Получается поединок на выносливость и обоюдное истощение. Кто дольше сможет продержаться, тому и лавры.

– Я думаю, у нас в запасе осталось больше сил, – предположил я.

– Правильно думаете. Ресурсов у нас больше. И людей, и промышленности, и территории. Всего. А что бы Вы предприняли на месте кайзера в такой патовой ситуации?

– Первое, что самой собой приходит на ум, раз уж Вы упомянули о ресурсах, то лишить нас оных.

– Правильно. Но сие невозможно, ибо задача слишком масштабная. Тогда что?

– Помешать воспользоваться ими или же сделать непригодными к использованию.

– Браво, голубчик! И как же совершить сие?

Ответить сходу на такой вопрос у меня не получилось. Я положил в чай два куска рафинада, выдержал паузу, но ответ в голову не приходил. Подполковник взял инициативу в свои руки.

– Есть, конечно, много способов – от убийства высочайших особ до тифа. Но мне все видится иначе. С начала века наша Империя экспериментирует с демократией: парламент, политические партии, послабления в цензуре. Вы и сами знаете. Интеллигенция довольна, революционеры тоже. Одним можно свободно говорить и публиковаться, другим – открыто призывать к свержению монархии, взрывать чиновников и желать противнику победы в войне с нами. Заметьте, за сии деяния теперь они получают в худшем случае несколько лет ссылки, а то и вообще оправдательный приговор. Абсурдно, не правда ли?

– Согласен. Но революционеров мало, народ за ними не идет, – возразил я.

– А если им помочь размножиться, то они смогут повести народ куда им заблагорассудится или скорее куда выгодно германскому командованию.

– Разве такая задача менее масштабна? Мы же с Вами ловим шпионов.

– Ловим. Но мы нацелены именно на шпионов, то есть на немцев. А революционеры – свои. Ими кто сейчас занимается? Да всерьез никто. Давайте вновь обратимся к живописи. Помните тот черный квадрат в углу? Мне показалось, что он написан поверх белой краски. Представьте себе, что перед Вами лежит такой холст с белым фоном. Как сделать его черным?

– Закрасить.

– Именно. Предполагаю, что художник просто наложил поверх черную краску, то бишь заново прорисовал черным каждый дюйм холста. Кропотливая и трудоемкая работа. А как сие сделать быстрее и с меньшим усилием?

Подполковник явно искушал мои интеллектуальные способности.

– Я Вам подскажу. Покрыть его водой и капнуть чернил. Они сами растекутся по поверхности.

– Вы предполагаете, что немцы могут использовать недовольство гражданского населения затянувшейся войной в качестве воды, а революционеров как чернила и Россия из противника Германии превратится в союзника или марионетку?

– Предполагал. Теперь же почти уверен, что уже используют. Вот чем я хочу, чтобы Вы теперь занимались на службе: сбор и анализ всех публикаций в революционной прессе и донесений резидентуры по данному вопросу. Начните прямо с 1914-го года, чтобы получше понять как и в какую сторону развиваются события ныне. Вы будете иметь доступ к докладам нашей разведки в Европе и Северной Америке. Помните, на карту поставлено само существование нашей государственности. Приступайте прямо с понедельника.

Донесение агентуры. Варшава. Январь-март 1914 г.

Революционер Скворцов (Степанов) по просьбе Ульянова (Ленина) ведет переговоры с депутатом Государственной Думы, промышленником и масоном Коноваловым для получения финансовой помощи для революционной деятельности.

Высочайший Указ. Санкт-Петербург. 28 июля 1914 г.

Прекращается действие всяких льгот и преимуществ, предоставленных в свое время подданным неприятельских государств. Властям предписывается задерживать тех из них, которые состоят на действительной военной службе или подлежат призыву, в качестве военнопленных, а также высылать вражеских подданных из пределов России и отдельных местностей.

Рапорт жандармерии. Царство Польское. Новый Тарг. 7 августа 1914 г.

В деревне Поронин по месту проживания Ульянова (Ленина) произведен обыск. Изъяты рукописные материалы со статистическими таблицами. Ульянову предписано явиться в Новый Тарг на допрос.

Донесение агентуры. Царство Польское. Варшава. 7 августа 1914 г.

Перехвачена телеграмма на имя директора полиции Кракова, отправленная из Поронина: «Здешняя полиция подозревает меня в шпионаже. Жил два года в Кракове, в Звежинце. Лично давал сведения комиссару полиции в Звежинце. Я эмигрант, социал-демократ. Прошу телеграфировать в Поронин и старосте в Новый Тарг во избежание недоразумений. Ульянов».

Рапорт жандармерии. Царство Польское. Новый Тарг. 9 августа 1914 г.

Ульянов (Ленин) арестован.

Донесение агентуры. Вена. Август 1914 г.

Социалист Фюрстенберг (Ганецкий), уроженец Минской губернии, встречался с членом австрийского парламента и лидером социал-демократов Адлером. Просил помочь освободить Ульянова (Ленина) в Новом Тарге.

Донесение агентуры. Вена. Август 1914 г.

Адлер встречался с министром внутренних дел Австро-Венгерской Империи. Ходатайствовал об освобождении Ульянова (Ленина), коего называл противником царизма, посвятившим всю свою жизнь борьбе против русских властей. Считает, что в настоящих условиях Ульянов мог бы оказать большие услуги Австро-Венгерской Империи.

Рапорт жандармерии. Царство Польское. Новый Тарг. 19 августа 1914 г.

Ульянов (Ленин) освобожден из тюрьмы. Донесение агентуры. Царство Польское. Краков. Сентябрь 1914 г. Ульянов (Ленин) выехал с женой из Кракова через Вену в Швейцарию.

Заметка Проскурина:

Впечатляющие связи у господина Ульянова.

Донесение агентуры. Берн. Сентябрь 1914.

Ульянов (Ленин) провел совещание местной группы большевиков, на котором выступил с докладом, критикующим европейских социал-демократов за поддержку своих правительств в начавшейся войне.

Донесение агентуры. Берн. Сентябрь 1914 г.

Марксист Гельфанд (Парвус) призывает русских революционеров способствовать поражению России в войне с Германией в интересах европейской демократии. Прорабатываем его возможные связи с немецкой разведкой.

Русская революционная газета «Социал-демократ». Швейцария. 1 ноября 1914 г.

Статья Ульянова (Ленина) «Война и российская социал-демократия». Для российского рабочего класса наименьшим злом было бы поражение царской монархии, самого реакционного и варварского правительства… Превратить империалистическую войну в гражданскую.

Заметка Проскурина:

Гражданская война… что может быть хуже?

Буэнос-Айрес. Февраль 1921 г.

Команда аргентинских пограничников поднималась на наш пароход "Ре Викторио". Несколько недель мы ждали этого события и вот так просто, обыденно на наш ковчег с уверенным видом идет военная команда представителей страны, где мы будем просить разрешение на право поселения, приспосабливаться к местным обычаям и нравам, удивляться новой, непривычной для нас жизни, учиться говорить на другом языке, мыслить по-иному, постоянно вспоминать о прошлом и сравнивать его с настоящим, конечно, не в пользу последнего. Сие я понял только потом. Опережаю события на сей раз.

Долговязый аргентинский офицер, увидев мои документы, сразу положил их себе в нагрудный карман и отставил меня в сторону, как подозрительный увесистый чемоданчик, в котором может быть упрятано полпуда контрабанды. Пропустив всех пассажиров, офицер повернулся ко мне, достал бумаги и пытливым взглядом искал что-то подозрительное на каждой странице.

– Большевик? Красная Армия? – спросил аргентинец.

Удивительная логика – у тебя на руках документы с имперским двуглавым орлом, а ты спрашиваешь про Красную Армию. Я в ответ покачал головой.

– Русо бланко? – спросил офицер, глядя на меня в упор.

– Да. Белая гвардия.

– Откуда знаете испанский? Вас специально готовили?

Он прав. Ожидать от русского иммигранта знание испанского весьма сомнительно. Отвечаю, как есть:

– Учил на пароходе.

– Так быстро выучили?

– Несколько быстрее, чем французский, немецкий и английский.

Офицер все испытывал меня стеклянным взглядом.

– Истомин Станислав… – с трудом выговорил он мое имя. – Офицер Императорской армии? – он перешел на немецкий.

– Яволь, – отвечаю тоже по-немецки.

– Цель Вашего приезда в Аргентину?

– Иммиграция.

– Проиграли у себя войну? Плохо воевали?

Я промолчал. Он прав. Офицер постучал документами по ладони.

– Будем проверять! А пока посидите в камере.

Жаль. Выход был близко.

Сутки в камере, багаж конфискован. Утром беседа с тем же офицером.

– Можете быть свободны. Вот Ваши документы и разрешение на временное жительство. Устраивайтесь. Попробуйте обратиться в русское консульство. Думаю, Вам там помогут.

На первом попавшемся авто еду в консульство. Интересно, добралась ли сюда Советская власть. Если консульство Советское, то придется искать помощи в другом месте.

Но консульство оказалось еще Имперским. Консул Пташинков встретил меня по-деловому, с явным интересом к моей персоне.

– Ну давайте, милейший, Ваши документы. Оформим Вас на учет. Германский фронт, Добровольческая Армия, генерал Врангель… Собираетесь поселиться в Аргентине?

– По возможности.

– Тогда оставьте мне свои документы и послужной список. Переведем на испанский с консульским заверением. Вам сие поможет в трудоустройстве и получении права на постоянное поселение.

– Конечно. Благодарю.

– Есть где остановиться? Понимаю. К сожалению, при консульстве нет свободного жилья. Дам Вам рекомендацию в еврейское иммигрантское благотворительное общество. Там обустроят на первое время. Это в 5-ом квартале города.

– Господин Пташинков, – возмутился я, – не лучше ли меня сразу отправить в Палестину?

– Не кипятитесь, милейший. Там многим помогают. Представитесь своим…

– Я уже Вам представился своим!

– Понимаю, но наши возможности крайне ограничены. Сами знаете, мы представляем тут государство, которое уже не существует. Финансирование отсутствует. Все держится по инерции и рухнет, как только Советы пришлют сюда своего консула.

Резонно. Но идти в предложенное общество все равно не хотелось.

– Есть ли здесь русская церковь?

– Есть. Там изволите искать приют? Ну что ж, вот Вам адрес – улица Бразиль, дом 315. В старой части города. Обратитесь к настоятелю отцу Константину. Он любит врангелевцев.

Я снова взял авто и отправился по указанному адресу. Хотелось по дороге посмотреть город, но почему-то не давала покоя последняя фраза Пташинкова – "он любит врангелевцев". Как будто священник их любит, а сам консул нет. Ладно, разберусь позже.

Свято-Троицкий Собор располагался в центре города на видном месте. Сливаясь с аргентинским безоблачным небом, издалека сияли золотыми крестами и звездами пять куполов небесно-голубого цвета, как будто списанного с рублевской иконы Троицы. Высокие, ровные желтые стены с коричневой обводкой окон, венецианская мозаика над входом, белокаменная резьба и железная ограда – настоящий московский храм восемнадцатого века. Из открытых дверей слышался бас диакона и пение хора:

Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святого Духа, и ныне и присно, и во веки веков. Аминь. Миром Господу помолимся. Господи, помилуй… О граде сем, всяком граде, стране и верою живущих в них Господу помолимся. Господи, помилуй.

Сиюминутно в душе возникло неодолимое желание остаться здесь. Надо поставить свечку за благополучное прибытие. Снимаю фуражку, крещусь и вхожу в храм. Сразу в нос ударил с детства знакомый запах церковных свечей и ладана. Вдыхаю медленно, полной грудью и задерживаю в себе благораствореный воздух. Покупаю свечи, ставлю за благополучное прибытие, крещусь, целую икону. Встаю в очередь к исповеди.

– Вы недавно прибыли? – спрашивает меня священник.

– Вчера. Из Европы. Вы отец Константин?

– Да, сын мой.

– Посодействуйте в устройстве.

– После службы будет чаепитие в приходской школе. Там побеседуем, – ответил священник и пригласил к исповеди следующего.

Целую ему руку, отхожу, осматриваясь вокруг. Фарфоровый иконостас, два боковых придела – святителя Николая Чудотворца и равноапостольной Марии Магдалины. Роспись купола, потолков, колонн и арок напоминают о Ренессансе. Рассматриваю на стенах иконы – Тайная Вечеря, Русские Святители, Нагорная проповедь, Благословение детей, Преображение Господне, Благовещение, две иконы Святой Троицы, Распятие и Сошествие Святого Духа. Все устроено по классической русской православной традиции.

Разговариваем с отцом Константином за чаем. Вижу, он относится ко мне с сочувствием и долго смотрит грустными глазами. Оказывается, его сыновья служили в гвардейских кирасирах. Подумав немного, входит в мое положение, довольно печальное, и первое время предлагает пожить в церковной библиотеке.

Мое временное жилище оказалось довольно просторным с двумя окнами во внутренний дворик. Из крохотного склада мне достали кровать и старенький матрас. Оставшись один, сижу на кровати, смотрю на стелажи книг, стопки газет, стол у окна… Полное одиночество и покой. Новая страна, новый континент, новые люди, новый язык, новая жизнь… Надо как-то обживаться.

В следующие недели моей жизни при храме я в основном помогал отцу Константину по церковному хозяйству, чтобы хоть как-то отблагодарить за жилье и питание: чинил мебель, мел церковный дворик, убирался в приходской школе и библиотеке. По субботам и воскресеньям помогал на литургии и обедал в семье священника. Среди библиотечных книг нашелся и старенький увесистый учебник испанского, за который я сразу ухватился и читал все свободное время, а перед сном пролистывал подшивки иммигрантских и аргентинских газет. Оказалось, что я принадлежу уже к третьей волне иммигрантов из России. Первыми сюда приехали евреи в конце прошлого века. Теперь им принадлежали рестораны, лавки, ремесленные мастерские и парикмахерские на самых оживленных улицах Буэнос-Айреса.

В октябре 1887 года местная православная община из греков, сербов и православных арабов обратилась к российскому Императору Александру III с ходатайством об открытии православной церкви в Буэнос-Айресе. При участии обер-прокурора Священного Синода Победоносцева 14 июня 1888 года была открыта первая православная церковь в Южной Америке с причислением к Императорской миссии. Первую литургию отслужили 1 января 1889 года. Однако, приход был более чем скромный – располагался в частном доме в двух тесных комнатах. Но люди туда все равно тянулись: литургия, миропомазание, крещения, бракосочетания – все совершалось там. Удивительно, аргентинские газеты того времени почему-то называли приход русской синагогой, а всех иммигрантов из России считали иудаистами.