Часть той силы

Он перекусил и снова принялся за работу. Ему казалось, что он уже поймал то настроение, при котором глина оживет. Особый модус волнения или возбуждения, который трудно описать словами – просто потому, что никто и никогда не придумывал для этого соответствующих слов. Так же как есть всего семь слов для обозначения цветов (плюс три или четыре сотни художественных терминов), а глаз воспринимает миллионы оттенков, так же существуют миллионы эмоций и состояний души, не обозначенных до сих пор. Многие не будут обозначены никогда. Итак, он лепил снова.

Голова, которую он изготовил, на этот раз не была автопортретом. Но она не была и абстракцией. Свое новое творение Ложкин заранее обозначил словом "собеседник". Лицо обыкновенного мужчины средних лет, не слишком худого и не слишком толстого, не слишком умного и не слишком глупого (почти по Гоголю, которого Ложкин любил перечитывать зимними вечерами), без особых достоинств, но и без многих обыкновенных человеческих недостатков. Совсем не сложная задача, с которой Ложкин справился быстро и без труда.

Голова открыла глаза и несколько раз мигнула.

– Здрасте, – сказал Ложкин неуверенно.

– Здрасте, – ответила голова. – С кем имею честь?

– Андрей Ложкин, первый человек, сотворивший искусственный интеллект.

– Это тянет на Нобелевскую, – заметила голова. – Как вам это удалось?

– Обсудим это в следующий раз. У меня встречный вопрос. С кем я имею честь?

– Собеседник. Просто Собеседник, – вежливо ответила голова. – Собеседник, и ничего больше.

Ложкин неловко замолчал. Он не знал, о чем говорить дальше.

– Отличная погода, – заметил Собеседник.

– Да, неплохая.

– Ведь сейчас лето, правильно?

– Июль, – ответил Ложкин, – двадцать третье число.

– Да, занимательно, занимательно. Очень занимательно. А какой нынче год на дворе?

– Две тысячи пятый.

– Невероятно! Надеюсь, от рождества Христова?

– Разумеется.

– Очень интересно. А как же вам удалось сотворить искусственный интеллект?

– Я создал голову, которая заговорила.

– Меня, что ли? – удивился Собеседник.

– Вот именно.

– Должен вас разочаровать, молодой человек. Интеллекта во мне – ни на грош. Стандартные энциклопедические знания, в основном Брокгауз и Эфрон, умение поддержать светский разговор, простые эмоциональные реакции, – это все. Я живу на уровне рефлексов. И это мне нравится, милостивый государь!

Лицо Собеседника расплылось в безмятежной улыбке.

– Милостивый государь? – удивился Ложкин. – Почему вы меня так назвали? Вы из какого века пришли?

– Я был спроектирован сто один год назад, – ответил Собеседник, – но с тех пор моя память периодически пополнялась новыми сведениями. Я знаю о полетах в космос и даже об американской программе исследования Марса.

– Но я создал вас только сегодня!

– Ошибаетесь, молодой человек. Вы всего лишь активировали меня. Человеку не под силу создать столь совершенное устройство.

– То есть, вы робот?

– Ни в коем случае. Я организм, существующий в единственном экземпляре. Организм и вид организмов одновременно.

– Кто создал вас? – спросил Ложкин.

– О, я не уполномочен отвечать на этот вопрос. Разумеется, меня создал разум, бесконечно более высокий, чем ваш. И я был создан не на Земле. И даже не в этой галактике.

– Тогда как вы оказались здесь?

– Я был привезен в подарок.

– Сколько других существ, подобных вам, было привезено в подарок?

– Бесконечное количество. Мощность нашего множества равна кубу мощности множества рациональных чисел, помноженному на удвоенный корень из двух.

– То есть, может воплотиться любая фигура, какую бы я ни вылепил.

Собеседник задумался.

– Не совсем. Существуют исключения. Например, никогда не воплотится фигура беременной женщины. Это связано с неопределенностью личности ребенка.

Они говорили еще долго, но ничего интересного Ложкин больше не узнал. Наконец, Собеседник утомился и попросил накрыть его непрозрачной тряпкой и отнести в тихое помещение.

– Вы не задохнетесь? – поинтересовался Ложкин.

– Нет, я ведь не дышу, – ответил Собеседник.

Часов около четырех Ложкин услышал лай Полкана, и через минуту в дом вошел тот, кого меньше всего хотелось бы видеть. Вошел громадный мужчина со вдавленным лицом. Тот самый, который прижимал вилы к животу Ложкина. Бес.

– Так, я понял, моя сестра была здесь, – сказал Бес, снял майку и повязал ее себе на голову.

– Она приходила извиняться за тебя, – ответил Ложкин.

– Извиняться за меня? Большей чуши я не слышал!

Бес поднял стул и грохнул его о стену с такой силой, что в руках у него осталась только спинка. Потом ударил этой спинкой по телевизору, который взорвался стеклянными брызгами.

– А за это она извинялась? – продолжил Бес, взял вешалку для одежды в виде металлической трубы с ножками и крючками и согнул ее пополам.

Потом он оттолкнул Ложкина и стал бегать по комнате кругами, по пути переворачивая все подряд. Остановился, набрал горсть стеклянных осколков и принялся их жевать. Осколки сочно хрустели, как хорошее зеленое яблоко. Затем он засмеялся; его рот был полон крови.

– Она не хотела, чтобы я обращался в милицию, – сказал Ложкин.