Помни о микротанцорах

– Тогда вы хорошо разбираетесь в грибах?

– Только в технических сортах.

– А кто еще в городе может выращивать грибы? – спросил Пущин.

– Кто угодно. Их можно выращивать в любом подвале. В любом месте, куда не проникает солнечный свет.

Клоновая ванна была включена круглосуточно. В ней уже начал формироваться скелет, опутанный бледными ниточками кровеносных сосудов, пока спавшихся, не несущих крови. В верхней части скелета просматривались два серых облачка легких, левое легкое на одну долю меньше, как и положено. Сердце пока было лишь утолщенной трубкой, которая время от времени вздрагивала и начинала трепетать, потом снова успокаивалась. Хотя ванна была маленькой, ее объем и длина вполне подходили для человека стандартных размеров. Тем не менее, зародившийся в толще жидкости скелет сидел согнувшись. Сидячая поза, насколько знал Валин, означала, что формирующемуся телу не хватает свободного места. И вскоре он понял, в чем было дело: скелет имел слишком длинные руки; руки этого существа были не меньше полутора метров длины.

Валин еще раз проверил генетический материал – тот самый, что лежал в контейнере с красной цифрой 250. Анализ подтвердил, что образец ткани принадлежит человеку. Но клон, ткани которого прорастали сквозь желтоватый студень раствора, этот клон не мог быть человеческим. У людей не бывает таких рук. Такие руки могли бы принадлежать очень крупному гиббону. Но гиббонов такого размера не бывает. Это означало, что шеф собрался вырастить какого-то особенного урода. Хозяин-барин, это правильно, но с каждым днем Валину все меньше нравилась его работа.

Впрочем, шеф сказал, что это «почти» человек. Именно это «почти» Валин видел перед собою сейчас.

Была поздняя ночь, что-то около полуночи. Они проникли через окно, заранее открытое изнутри. Ночной сторож, смешной старик Порфирий Архипыч, обожающий своих кур, в фуфайке и с носом картошкой, спал у центрального входа, на первом этаже.

Катя и Ник прекрасно ориентировались в темных коридорах.

– Мой думает, что я сегодня на дискотеке, – сказала Катя. – А твои?

– Я еще не придумал, что сказать.

– Зря. Видно, что нет опыта. Легенду надо выдумывать заранее. Ты, что никогда не прогуливал школу?

– Никогда.

– Да, ну и связалась я с тобой. Ничего, я тебя перевоспитаю. Скажешь, что был на дискотеке со мной. Скажешь, что ты за мной ухаживаешь. Они обрадуются.

Родители всегда радуются, когда мальчик за кем-то ухаживает. А когда девочка – то наоборот. Что это было?

– Шаги.

– Ты уверен?

Ник напряженно всматривался во тьму коридора. На всякий случай они прижались к стенке. Здесь, в этом здании, не могло быть людей. Сторож спал у двери. Разве что Валин с его ночными грибами, но тот будет сидеть в подвале до самого утра. Ему нечего делать здесь.

Они стояли прижавшись к стенке и взявшись за руки. Он ощущал ее пальцы и кончики ее волос. Он вдыхал запах ее тела: сегодня она пахла зеленым яблоком, – слегка вызывающий, смелый запах, который обычно использовали взрослые женщины, чтобы казаться моложе. Он видел контур ее волос, аккуратно стиснутых невещественными заколками силового поля. Он слышал тихое поскрипывание ее паучка-чесалки. Им было страшно. Они простояли несколько минут, но все было тихо.

– Как ты думаешь? – спросила Катя и сжала его руку холодными пальцами.

– Показалось.

– Сразу двоим?

– Ага.

– Ну ладно.

Он открыл дверь кодовым словом, которое знал от отца. Ему часто приходилось заходить в лабораторию и выполнять разные мелкие поручения, поэтому отец и сказал ему код, хотя и нарушил этим инструкцию. Свои есть свои, своим инструкция не писана.

В комнате было так тихо, что отчетливо слышалось ночное бормотание клавиш.

Все кнопки на клавиатуре по ночам разговаривали друг с другом: инфотехника стала такой сложной, что для ее правильной работы пришлось моделировать некоторые сложные процессы человеческого сознания, сны например. Когда аппараты спали, они разговаривали во сне. Если хорошо прислушаться, можно различить слова.

– А мои глаза уже привыкли, – сказала Катя. – Я уже почти хорошо все вижу.

– Это потому что расширились зрачки.

– Чепуха. К твоему сведению, зрение улучшается в темноте в двести тысяч раз. Если бы твой зрачок расширился в двести тысяч раз, он бы до луны достал. На самом деле это все химия. Там в глазе есть какой-то белок, который выцветает на свету. А когда света нет, он восстанавливается. Конечно, зрачок тоже расширяется, никуда не денешься. Ты умеешь делать уколы в темноте?

– Я вообще не умею.

– Я забыла, ты же у нас ювелир. Ну ничего, я сделаю уколы нам обоим. У меня точно получится. Я тренировалась с закрытыми глазами.

– В темноте не нужно, у меня есть фонарик. Он с синим светом, чтобы никто его не увидел через окно, издалека.

– Ты такой предусмотрительный?

– Ну надо же мне будет прочитать название на ампуле. Как ты собиралась искать нужное лекарство?

Он открыл нужный ящичек ключом и достал несколько коробочек.

– Теперь ты. Я в этом не разбираюсь.

Она не глядя распечатала два шприца, надела иглы, набрала по кубику воды и взяла ампулу.

– Ты уверен, что это оно? А если ты перепутал название и мы вколем себе какие-нибудь гуинпленчики? Это будет смешно, смешнее некуда.

– Не перепутал.

– И как быстро мы влюбимся?

– Как только ты обратишь внимание на меня, а я на тебя.

– Послушай, – сказала Катя, – а что, если ты не обратишь на меня внимание?

Если ты возьмешь и убежишь? Или кто-нибудь войдет, женского пола, раньше, чем ты на меня посмотришь, что тогда?

– Тогда несчастье на всю жизнь. Но я закрыл замок изнутри. Никто не войдет.

– А если ты начнешь специально думать о ком-то, но не обо мне?

– Я не начну.

– Почему?

– Потому что мне больше нравится думать о тебе.

– Спасибо. Давай руку. Сейчас сжимай и разжимай кулак, чтобы проявились вены. Может быть, они надуются, потому что при этом синем фонарике (держи его вот так) я никаких вен не вижу.