Власть подвала

Осторожно, очень осторожно. Вся суть в слабости желания. Чтобы перемещаться в здешних местах, достаточно пожелать. Но любое нормальное желание выбрасывает тебя сразу в физический мир и ты оказываешься просто глупцом, сидящим с закрытыми глазами у стены. И даже очень слабое желание срабатывает как большой реактивный двигатель, приставленный к игрушечному самолетику. Желания здесь имеют слишком большую мощность.

Я пытался лететь осторожно, но меня бросало то в стратосферу, то к самой воде. Наконец, мне удалось зависнуть недалеко от острова. Вид был великолепен. Это было что угодно, только не планета Земля. Это было любое время, но только не двадцать первый век. Я был кем угодно, но только не человеком. Это открывало громадные перспективы. На краю острова возвышался замок, несколько необычной архитектуры, но очень похожий на средневековые земные замки. Две из четырех башенок стояли наклонно. Никаких антенн, никаких столбов, никаких дорог. Если здесь есть жители, то они летают по воздуху, как и я. Я сосредоточился на одном из окон верхнего этажа.

Вначале я не понял, что случилось. Замок исчез, море исчезло; я оказался на обширной серой равнине, изборозжденной поперечными полосами. Пейзаж был сюрреален: какие-то жуткие каменные формы, впадины и пики здесь и там и все это полностью противоречит закону гравитации. Небо, в основном голубое, состояло из трех блестящих полос. Метрах в десяти от меня виднелась пропасть. И тут я увидел.

Равнина, на которой я оказался, была просто тысячекратное увеличенной поверхностью камня в кладке замковой стены, а я уменьшился до размера пылинки. Нацеливаясь в окно замка, я промахнулся всего на несколько миллиметров. Вот так получилось. Мое желание предельно прижало меня к камню и сразу же сплющило, чтобы прижать еще больше. Но со второй попытки мне удалось передвинуться более или менее плавно. Я снова увеличился и влетел в окно.

Большинство вещей, которые я видел здесь, были неожиданны. Я не думал, что увижу замок, окна, крабов и прочее. Когда я захотел проникнуть внутрь, я предполагал увидеть тяжелые столы, старинные вазы и металлические доспехи.

Возможно, людей. Возможно, чудовищ. Все, что угодно, но не то, что увидел на самом деле.

Комната была просто полна пыльного старого хлама. В основном дерево, хотя попадается и битое стекло. Ничего интересного, кроме двери. Та самая дверь.

Эту дверь я тысячи раз видел в своих снах; эта дверь была знакома мне с самого детства. Толстые деревянные брусья, а по краям она окована мягко блестящей медью. Медные гвоздики, отполированные неизвестно кем. Никаких следов лака или краски. Ни одной пылинки – будто ее протерли специально к моему появлению. Я просто захотел и дверь открылась.

Весь средневековый антураж мгновенно исчез.

Я оказался в большом зале. Без сомнения, это был гимнастический зал. Почти не освещенный. С правой стороны от меня шел ряд широких окон, заложенных снаружи кирпичом. Как ни странно, эти окна все же пропускали немного света, необычного голубоватого света, слегка напоминающего лунный. Потолок был слишком низким, метра три, не выше, и это было единственным, что делало помещение непохожим на настоящий старый заброшенный гимнастический зал. Справа вдоль стены шла длинная низкая деревянная скамья. Все это: и стены, и потолок, и пол, и скамья, было прокрашено многими слоями голубой масляной краски – очень многими слоями – это я определил на ощупь. Вы знаете, как голубая масляная краска выглядит при лунном свете? – она скользко блестит; она была на всем и во всем. Кое-где мусор и обрывки старых газет. Газеты слегка шевелились и шелестели, хотя я не чувствовал сквозняка. Длина зала метров двадцать и дальний конец лишь угадывается, теряясь во тьме. Я знаю что там ничего нет, кроме прямоугольной стены. Главное не там.

За моей спиной маленькая комната, величиной с кабинку лифта. Она освещена электрической лампочкой и желто-оранжевый свет просачивается через окошко и бросает мою длинную тень на пол. Четко видны ноги, а дальний конец тени теряется во тьме. Это освещение позволяет увидеть дощатый рельеф пола. Справа от меня вход в душевую. Главное там.

Это старая душевая, точнее, это бывшая душевая, потому все трубы там вырваны и из стен торчат почти изржавевшие крючки, на которых они раньше держались. Все выложено плиткой, белой и в потоках ржавчины, а на полу коричневой. Кое-где ржавые лужи. Несколько голых электролампочек под потолком.

Лампочки выглядят очень старыми, но пока светят. В дальней стене душевой – черный пролом, из которого исходит страх. Пролом сделан с той стороны и обломки стены вывалились внутрь помещения. Черная нора уходит вдаль и вниз. Из этой норы временами выползает Нечто. Я знаю это. Я определенно знаю это. Нечто напоминает безглазую змею или чешуйчатого червя, метров пятнадцать или двадцать длиной. К счастью, оно не любить выползать, когда горит свет. Но стоит лампочкам потухнуть…

Я подошел к пролому. Это нора, это его нора. Я не хочу с ним встретиться, но я обязан войти. Сейчас или никогда. Я взялся обеими руками за острые края плитки, нагнул голову и перенес ногу в темноту. И тут меня схватили за руки.

Меня схватили за руки, подняли и посадили на кушетку. В подвале горел свет.

– А я думала, ты помер, – сказала Элиза.

19

– А я думала, что ты помер. И часто с тобой такие припадки?

– Это не припадки, это работа, – ответил я.

В первое мгновение мир, куда я вернулся, показался мне чужим. В нем все еще оставалась некая едва уловимая странность, растворенная в вещах, позах, в звуках голосов. И все же, здесь ничего не изменилось.

– Ничего себе, работа. У тебя был пульс тридцать семь.

– Я выходил в астрал.

Почему я сказал «астрал»? Я ведь даже приблизительно не знаю, чем это могло быть. Просто в детстве я прочел глупую книжку об астральных странствиях и некоторое время мечтал повторить эти странствия сам. Стыдно даже вспомнить какие вещи казались нам хорошими, когда нам было пять, семь или десять лет. Какие песенки и стишки казались нам верхом крутизны и какие книжки – вершиной интересности. Но кто сказал что мы не ошибаемся точно так же в тридцать, сорок, или семьдесят лет? Может быть наши вкусы всегда точно так же смешны с точки зрения истины?

– И как там, в астрале?

– Темновато. И там дверь, через которую можно попасть куда угодно.

– Куда угодно, это куда? На Луну, например? – спросила она.

– Гораздо дальше.

– Отлично. Я тоже хочу такую дверь.

– Она охраняется. Нужно пройти сквозь нору, в которой что-то живет.

– Что-то или кто-то?

– Среднее между тем и другим. Оно не имеет глаз, но чувствует вибрацию.

Съесть тебя оно не может, но может задушить и всосать.

– Спасибочки, не надо. Как это называется, астрал?

– Может быть.

– Ну тогда сам там и сиди. В свое свободное время. Теперь вернемся к делам земным. Вот деньги. Пересчитай.

Она передала мне довольно пухлый кошелек.

– Десять процентов, как положено. Я вычла стоимость твоего содержания, стоимость оборудования подвала плюс за моральный ущерб. Плюс оплату моих трудов. Получилось пять пятьсот.

– Слишком много за ущерб.

– А… – потянула она, – я ведь не простая женщина, меня нельзя обижать.

Так что беру по-божески. Теперь можешь проваливать. Хоть сейчас.

– Вернула долг?

– Не считай меня за дурочку.

– Я ничего не знаю, – признался я. – Я сделал лишь общее заклинание на отмену долга. Детали могли быть какими угодно.

– Какими угодно?!!

И она рассказала мне историю, от которой меня бросило в холод.

Однажды вечером ее кредитор выходил из ресторана. Он был с сыном, мальчиком девятнадцати лет. Оба чуть выпили, самую малость. Автомобиль был припаркован на противоположной стороне улицы. Как только кредитор сошел с тротуара, из-за поворота вылетела машина и сбила насмерть – но не его, а сына. Машина остановилась и водитель вышел. Кредитор набросился на водителя, повалил его на асфальт и стал бить ногами. Но из машины вышли еще двое. Все они были слегка пьяны. В результате завязалась жестокая драка. Кредитора забили насмерть, а трое виновников получили телесные повреждения средней тяжести. Теперь просто некому отдавать долг.

– И я здесь не при чем, – сказала она. – Вали отсюда.

– Осталось последнее, – возразил я. – Дай мне ручку, бумагу и конверт.

– Это обязательно?

– Хуже. Это дело жизни и смерти.