Мир Ванты Ху

– Да. Знаю об этом «природном» феномене, – поддержал разговор Сценарист.

Егор оживился. Он уже не отрабатывал «принудиловку», не развлекал гостя Югры, включился в беседу, которая тоже обогащала его, заряжала энергией и оптимизмом. В лице Сценариста буровик обрёл не только заинтересованного слушателя, но и сподвижника по философским рассуждениям на тему бытия на Земле и вне…

– Откуда ты узнал о кратере? – поинтересовался Егор.

– Пролётом из Иркутска в Бодайбо на съёмки документального кино, – пояснил Сценарист, – среди холмов и тайги мы увидели с вертолёта эту необычную гору с «яйцом» в кратере. Посоветовались, решили приземлиться неподалёку, оставить четырёх человек с видеокамерой. Нельзя было упускать шанс собрать уникальный материал о необычном природном феномене. Авантюристы. Молодые и задорные были. Не задумались об опасностях и ответственности за человеческие жизни. На обратном пути подобрали коллег. Все остались живы и здоровы. Но ни одного кадра отснять им не удалось. Аппаратура вышла из строя.

– Аномальная зона! Без вопросов! – обрадовался Егор некоему подтверждению своих догадок и размышлений. – Расскажешь подробней?

– Конечно. Но сначала ты, – попросил Сценарист. – Не прерывай рассказ, а то у меня логическая связь со всеми эпизодами нарушится.

– Хорошо. Договорились. Так вот, – продолжил Егор. – Тетрадки с заметками геолога Крамаренко исчезли. Мне досталась бандероль с заметками отца в ученических тетрадках в клеточку, присланная дядей Витей по почте на адрес интерната.

Рассказчик примолк, украдкой взглянул на наручные часы, задумчиво уставился, сфокусировался на крестовине рамы окна холла гостиницы. Синеватый отсвет уличных фонарей превратил его лицо в пластиковую бесстрастную маску с утончёнными чертами живописца, поэта, но никак не буровика, обветренного, «забуревшего» в дождях и морозах.

– Мистика с исчезновением близких людей, друзей и знакомых продолжалась всю мою жизнь. Но это долгий разговор, на всю ночь, – усталый Егор умолк, снова напряжённо глянул на наручные часы, засобирался уходить, но решил уточнить с неким последним надрывом недоверия к незнакомцу. Вдруг тот воспользуется его историей и выдаст за свою.

– Вам-то для чего нужны все эти безумные бредни и россказни сумасшедших?! – воскликнул он.

– Сам такой. И почему безумные бредни? Вполне реалистичные. И не такое слышали и видели.

– Сценарий напишете?

– Вместе напишем.

– Не, у меня не получится, – признался Егор. – Даже заметки и дневниковые записи выходят корявыми, нескладными. Не умею записывать, логично и упорядоченно излагать на бумаге свои мысли и рассуждения.

– Значит, буду вашим литредактором, – вполне серьёзно сказал Сценарист. – У меня примета такая: если из очередной киноэкспедиции привожу интересные материалы, значит, будет увлекательное продолжение.

– За продолжение! – Егор приподнял бутылочку с газированной минеральной водой. Пузырики весело метнулись к горлышку пластикового сосуда и громко зашипели. Сценарист удивился обострению слуха. Он услышал шипение пузырьков газа в маленькой бутылке среди шума, гама постояльцев гостиницы. Небритые мужики с рюкзаками и баулами толкались у стойки регистрации. Кто-то наглый и выпивший пытался перекричать более культурного, сдержанного товарища и спрашивал у молоденькой дежурной, работает ли ближайший ресторан и можно ли пригласить в номер «девушку лёгкого поведения», шлюху, короче говоря.

– Чужаки, – уловив взгляд Сценариста на толпу вновь прибывших, пояснил Егор. – Разнорабочие на буровые, трактористы, дизелисты, водители. Временщики. За длинным рублём едут.

В ту ночь долго не удавалось уснуть. Под впечатлением услышанного, прочувствованного Сценарист бездумно пялился на синюшный оштукатуренный потолок номера в синих разводах известки, напоминающих снежную позёмку на льду, наблюдал в рассеянном свете уличного освещения за причудливым мельтешением теней листвы деревьев на чернильном экране пыльных стёкол окна, ёжился от влажной прохлады, лежал в коконе колючего казённого одеяла, пропахшего кислятиной «санобработки», как выразилась пухлая дама с фигой волос на макушке, дежурная по этажу. Он пытался восстановить ход событий в тот памятный вечер, когда помбур Егор Плещеев впервые показал ему бурый, в светлых прожилках камешек.

Сценарист отчётливо вспомнил, как под вечер они перешли в его номер, как он прикоснулся к камню, почувствовал на кончиках пальцев и в ладони колкие разряды статического электричества. Затем… произошёл провал в памяти, и очнулся он уже на следующий день в кафе. Это было действительно странно, словно он потерял сознание вечером и пришёл в себя только в полдень. Чем больше Сценарист сомневался в реальности произошедшего, тем больше волновался и нервничал. Так, вероятно, человек сходит с ума, когда не может сопоставить реальную жизнь и «глюки», предлагаемые больным или буйным воображением.

Успокоение пришло постепенно, под утро. Пыльное стекло окна порозовело к восходу. Поспать не удалось. Короткими эпизодами – вспышками сознания Сценарист начал более подробно вспоминать, как проводил Егора в тот вечер до порога, не сразу смог запереться изнутри на ключ. Дверь номера из гипсокартона на деревянной раме перекосилась, просела, пришлось приподнимать её за ручку. С проворотом ключа язык со щелчком замка вошёл в углубление. Утром следующего дня, перед встречей с Егором в кафе с деревянными столами и стульями надсадно шипел в душевой кабине кран, громко «кашлял» ржавой водой. Явно привиделось замызганное, настенное зеркало над раковиной умывальника, «оплёванное» брызгами зубной пасты предыдущими постояльцами. На другой день он сам отмыл зеркало до блеска. Несущественные, казалось бы, мелочные, неприятные воспоминания вернули Сценариста в размеренное русло реальной жизни. Он успокоился, смирился с «глюками», уснул.

Вероятней всего, странный, необычный камень неким энергетическим воздействием может «стирать» из оперативной, «короткой» памяти человека незначительные, ежедневные эпизоды. В «глубокой» памяти они всё же сохраняются «запасными файлами». Случайно, вовремя или некстати, их порой удаётся вспомнить, «вытащить» из запасников памяти. Хорошо, когда это происходит вовремя, тогда можно призадуматься, остановить себя от опрометчивого шага или поступка.

Мириады нейронов человеческого мозга способны творить чудеса или доводить до сумасшествия. Никто пока так и не разгадал тайны устройства человеческого мозга, как и влияние на него самых невероятных земных и вселенских факторов.

Встретиться вновь им удалось только через неделю. Беседа в номере гостиницы, без застолья и дежурной чашки чая, получилась дружеская и обстоятельная. Словно перед долгим расставанием, несколько обречённо, как показалось Сценаристу, Егор заявил, будто пришёл сдаваться на милость победителю, что готов рассказать о себе и об отце всё и во всех подробностях. Признался: накопленный материал тяготит, лежит без дела, а сам он никогда не доберётся до «высокой литературы».

Сценарист скромно отшутился. Ни до «высокой», ни до «литературы» ему, похоже, самому не дотянуться. Но попытки постичь писательский труд продолжались. Подбодрил рассказчика: материалы для необычного сценария могут получиться очень даже интересными, увлекательными, спорными.

– Сценарий – разве не литература? – уточнил Егор.

– Сценарий – план действия для режиссёра и структура будущего романа для самого сценариста, который мечтает стать писателем.

Егор благосклонно, добродушно усмехнулся, выложил на журнальный столик толстый пакет из плотной, коричневой, упаковочной бумаги и сообщил:

– Могу оставить на время. Прочти. Много мусора, лишних фактов, наблюдений, рассуждений, но и много странного, неоднозначного, любопытного. На первый взгляд, откровенно бредового, фантастического. Мои наблюдения, сумбурные записи со слов очевидцев, вырезки из газет и журналов.

– Немало, – поддержал общий интерес Сценарист.

– Сохранилась моя детская перерисовка иллюстрации из польского журнала о встрече истребителя «Мустанга» с «летающей тарелкой», – Егор расслабился, вновь почувствовал искрений интерес приезжего, готового к любому варианту сотрудничества, и далее рассказывал без пауз часа два.

Ощущение времени было утеряно. Жёлтое марево скудного освещения комнатки погрузило их в сферу отстранения от реальности. Синий запылённый прямоугольник окна – это был выход в «открытый» космос. Жёлтая дверь комнаты, обитая рыхлым оргалитом, – люк для возвращения на грешную Землю.

– С получением бандероли от Крамаренко с его записками и предостережениями «никому и никогда не показывать этих бредней», с просьбой «затаиться, пока не вырасту», – продолжил Егор, – я и затаился в ожидании предсказанных дядей Витей «знаков судьбы», «явлений сверху»… и прочего неоднозначного. Любому взрослому всё наговоренное геологом могло показаться чепухой, фантазией сумасшедшего бродяги. На меня, ребёнка, записки геолога произвели сильное впечатление. Мне покзалось, эти письма написал мне с неба… сам отец. Только не держите меня за шизофреника или сумасшедшего!

– Сам такой, – успокоил Сценарист. – Не держите меня за здесь, а держите меня за тут, как бы сказали в моей любимой Одессе. Продолжай. Не изводи себя сомнениями.

– Хорошо. Вот я и стал ждать знамений, – обрадовался Плещеев моральной поддержке малознакомого человека. – Неких предзнаменований, необычных небесных явлений. Ни-че-го! Часами пропадал в библиотеке интерната. Множество перечитал книжек, журналов, подшивок газет. Занялся изучением материалов на тему аномалий и паранормальных явлений в нашем крае! Ждал в школьном интернате, ждал в ПТУ, ждал два первых курса в вузе, в «нефтяшке», – увлечённый рассказчик сделал интригующую паузу и продолжил:

– Не поверите – дождался! В конце восьмидетятых стал свидетелем прибытия на Землю Небесного Шамана[23 - Так местные ханты, кто стали свидетелями необычного небесного явления, называли НЛО.].

В печальной и снисходительной усмешке у гостя Югры чуть дрогнули губы. Он с сомнением качнул головой. Увлечённый воспоминаниями, Егор этого не заметил. Ярлыки «клоуна», «балагура», «словоблуда» и «фантазёра» местные друзья, знакомые, коллеги и начальство на помбура навесили давно, относились снисходительно, как к мечтателю не от мира сего. Задумчивое молчание приезжего Сценариста воспринималось рассказчиком правильно, как искренняя заинтересованность.

– Учился в те времена в тюменской «нефтяшке», – продолжил Егор. – Затмение! Темень у юноши в мозгах случилась полная: по жизни, в учёбе – во всём. Никакого интереса к нефтегазу. Хотелось авантюр, куража, хотелось бродяжничества по тайге и горам с геологами, копания в земле с археологами. Напросился подсобным рабочим в геофизическую экспедицию. Был 1989-й или 90-й год, точно не помню.

Поздним вечером после полевых работ валялись мы на полатях в бытовках, трепали языками, готовились ко сну. Услышали мощный шум, эдакое сумасшедшее потрескивание по всей таёжной округе, будто бешеное стадо оленей, тысячи на полторы голов, ломилось по сухостою и бурелому прямо на лагерь. Выбрались из бытовок глянуть. Остолбенели. Иссиня-светло было, как днём вокруг. Казалось, над чёрной тайгой запалили неоновые фонари в полнеба. В чёрную полночь! При ущербном полумесяце и низкой облачности. Обычно без фонарика по лагерю ночью двух шагов не пройти. Но тут – сияло эпохально!

Стоим, глазеем. Остолбенели! Если не сказать круче!.. Над краем тайги «тарелка» зависла. Летающая. А-а-агроменная, с футбольный стадион размером. Стального цвета. Нет… скорее – тёмно-синего. Ослепительная, сияющая, мерцающая миллионами огоньков. По всей этой грандиозной люстре перемигиваются гирлянды весёленькой, праздничной иллюминации.

Ладно бы я один такой в тайге торчал, пень офигевший, а то ведь целая орава рядом топчется, воет от восторга. Сейсмопартия номер «четырнадцать», человек на двадцать пять – тридцать. Все рты разинули и обалдели от потрясающей небесной катаклизмы!

Неделю без продыха пахали, дорабатывали «план» ударными темпами. Нельзя было сорвать рабочий график. С премиями бы пролетели, надбавки бы сняли. Ни капли спиртного до выходных в рот не брали, по приказу начальника партии, грозного и могучего нашего верзилы с фамилией Клоко?та. За бухло – расстрел на месте! Вещмешок, паёк, «вертушка»[24 - – Вертолёт – сленг.] и – домой, без зарплат и премий!

Короче, стоим, одуреваем, любуемся потрясающим явлением природы. Висит эта великолепная зараза минуту, другую, третью! Даже тарелкой-то не назовёшь! Стальной стадион завис как раз над нашим лагерем, краем сверкающего блина тайгу зацепил. Генка Симага метнулся в бытовку за ФЭДом[25 - ФЭД – советский малоформатный фотоаппарат с выдвижным объективом, копия немецкого «Leica – II», с 1934 по 1955 год выпускался Харьковской трудкоммуной имени Феликса Эдмундовича Дзержинского.]. Фотограф он был отменный. Фоток не допросишься. Негативы то перепроявит, то недофиксирует, то – засветит.

Как назло, блин небесный в тот самый момент распустил веер сверкающих лучиков, помельтешил ими, будто сосканировал местность, заодно и нас, мелкотню людскую. И тут меня в правое предплечье будто что ужалило, прижгло. Думал, тварь какая ползучая укусила, гнус или комарьё. Не сразу обратил внимание от общего шока. Тарелка лучики-щупальца втянула внутрь, плавно стронулась с места и грандиозным утюгом так низе?нько-низе?нько прошлась над верхушками сосен до ближайшей горушки. Затем ка-а-ак стартанёт вертикально вверх! Только облака завихрились, кучкой грязной ваты и мусором разлетелись по ночному небу.

Всех нас, зевак дурных, варежки от удивления открывших, горячей волной воздуха опахнуло. Очнулся, вспомнил о боли в плече. Думаю, что за дурнина ужалила?! Как позже выяснилось, не меня одного. Зашёл в бытовку, глянул на прожжённую дырку в ветровке, как от сигареты. Снимаю брезентуху, закатываю дырявый рукав рубахи до плеча. В том самом месте, где дырка прогорела, – ожог размером с грецкий орех. Ребята – в шоке! Ещё троих наших почти так же обожгло. Бульдозериста Сашку, геофизика Никиту и копателя Жору Кудрявого. Жора – лысый был, как обглоданная кость. Отсюда и кличка. Ожоги у мужиков поменьше, правда. Но глубокие. Заживали долго, у кого неделю, у кого – месяц. Наши удивляются, какие твари могли нас так покусать?! Через пару дней ранка у меня слегка поджила, гляжу, на коже буква нарисовалась…

С готовностью, видать, показывал не раз, Егор расстегнул праздничную цветастую рубашку до пупа, стянул с плеча. Предъявил на правом предплечье отчётливый белёсый шрам в виде буквы «А». Шрам выглядел как схематичный символ ракеты, выписанный детской выжигалкой[26 - Проволочки, подключённые через трансформатор в сеть, нагревались и позволяли наносить рисунки методом выжигания, к примеру, на фанеру.].

– «Хорош брехать-то!..» – обычно отмахивались друзья, – сам же иронизировал Егор. – Не верили в мои россказни и байки. Говорили: сам прижёг. Татуировка. Сначала обижался, отмалчивался. Потом стало безразлично: верят – не верят. Пофиг. Но, я так полагаю, Летающий Объект мне привет от отца передал.

Сценарист не выдержал, насмешливо нахмурился, скривил губы, недоверчиво качнул головой. Егор сделал вид, что не заметил иронии и недоверия, продолжил:

– Ребят с геопартии тоже пометили. Для чего? Не знаю. Тайны, покрытые мраком бытия. Сашка-бульдозерист пропал в тайге, по пьянке пошёл с берданкой на лося. Ни Сашки, ни берданки. Наш учёный фрукт, выпивоха и бабник, геофизик Никита в Петербург укатил. Ни слуху ни духу. Жорик утонул той же осенью в Оби. На спор, за литр бормотухи, на остров решил сплавать. Может, ноги свело, может, под буксир или баржу попал.

Такие дела… Да, о небесной тарелке… Хотите – верьте, хотите – проверьте. Адреса нескольких свидетелей явления, ребят с геопартии, кто в Сургуте остался, могу отписать с пребольшим удовольствием.

Отвальная