Мир Ванты Ху

– Свет вруби! – гаркнули ему вослед.

– Каждая пипетка лезет в клизмы! – смело и звонко заявил в темноте Лёха… после выхода бригадира, чтоб не вызывать на себя гнев мелкого начальства.

– По правде сказать, запасная кубышка со златом-серебром под кроватью ещё никому не вредила! – проворчал Краснов. – Э-э-эх, жизнь моя – убогая сторонка!

– Темно, как у негра в… – неловко вспомнил Игонин старую шутку с длиннющей бородой.

– Нравятся мне люди, которые везде побывали! – тут же вставил свою заготовку неунывающий Лёха.

В темноте послышались смешки буровиков, возня. С грохотом опрокинулся табурет. Покатилась пустая жестяная кружка.

– Плещеев, ты всё ж поясни народу. Зачем всю жизнь чужие могилы раскапывать? – спросил невидимка Игонин. – Денег не заработаешь. А нищим?.. Какой смысл древние кости перетряхивать?

– Давай-ка последние вытряхну крохи

Из тощей сумы отошедшей эпохи.

Узнаю, вернувшись к былым временам,

Каким наши деды молились богам? – по памяти, нараспев прочитал Егор.

– Никак наш помбур поэтом заделался? – удивился Игонин.

– Поэт Ругин[45 - Р.П.Ругин – хантыйский поэт, родился в рыбацком селенье у Оби.] написал, – пояснил Егор. – Замечательные строки. Вечные.

– Врубите вы свет, трепачи! – рявкнул Краснов.

– Плещеев – новое светило. Избу всю бредом запуржило! – наконец, придумал собственный неловкий экспромт неугомонный Лёха.

Лампочка под потолком бытовки вновь родила огненного червячка. Вагончик наполнился тусклым жёлтым маревом. Буровики успокоились, смешали карты, начали новую партию.

– Завтра вечером праздник Огня[46 - В жизни коренных жителей территории ханты и манси обряд «Почитание огня » относится к женским обрядам. Богиня огня – женское божество. Ханты верили, что душа богини Огня обитает в голубой кромке пламени домашнего огня, разведенного рукой человека. Её дети – это языки пламени мирного огня.] у Чёрной[47 - Приток Оби близ Сургута.], напротив яхт-клуба, – сообщил Егор. – Ни с того ни с сего власти вдруг устроили гульбу. Пойдёт кто? Обещают гранд-спектакль и дармовое угощение.

Буровки не ответили. Лёха собирался сыграть на чёрной трефовой масти, в кои веки вдруг подвалившей ему во всей красе. Краснов задумал держать «вист»[48 - Когда при игре в преферанс снесён прикуп и сделан заказ, партнёры объявляют о своем желании вистовать или пасовать (в зависимости от расклада своих карт).]. Играли по «десюньчику»[49 - Десять копеек.]. Но самые азартные проигрывали, бывало, весь немалый аванс буровика.

– С размахом празднество готовят! Может, юбилей города какой?! – не унимался заинтересованный Егор. – Дров на целую деревню завезли. Хантов в национальных одеждах пригласили. Шаман настоящий будет. Странно…

– Чё странного?! Небось, начальство из Москвы пожаловало, – догадался пультовик Игонин. – Вот наши и стелются. Пас!

– Какого хрена ты пасуешь?! – возмутился Лёха. – У тя чё, бубны перестали водиться?!

– Никогда вы не заткнётесь, шулерское ваше отродье! – прохрипел Краснов, давая понять: игра окончена. Он с негодованием сбросил свои карты на доску объявлений, покрывающую табурет. – Эх, такая масть попёрла! Черва! На загляденье! Всю игру обломали, пустобрёхи!

С ним согласился молчаливый его партнёр – буровик с тяжёлой фамилией Драганов. Мужик сумрачный, с серым, землянистым лицом. Хронически одинокий, оттого не понимающий для чего живёт на свете, для чего зарабатывает деньги, когда хочется по выходным только одного: напиться, забыться, вовремя опохмелиться, чтоб явиться на вахту, не подвести товарищей по буровой. Недовольный прерванной игрой, Драганов треснул кулаком по соседнему табурету с такой силой, но балагур Лёха, сидя, подскочил, втянул голову в плечи. Мрачный Игонин судорожно сглотнул липкую слюну, чтоб не получить в морду за мухлёж, на чём его ловили товарищи регулярно. В этот раз пронесло.

Краснов и Драганов выбрались из бытовки в синеву подступающего вечера покурить в специально отведённом месте, похожим на бетонный бункер от бомбежки. Лёха завалился в грязных сапогах на спальный топчан, мечтательно закинул руки за голову, принялся легкомысленно насвистывать песенку из фильма «светлых» советских времён «Небесный тихоход» с Николаем Крючковым в главной роли: «Мы, друзья, – перелётные птицы…»

Упорный и прилежный, Егор Плещеев продолжил конспектировать, готовить реферат по мифологии малых народностей Сибири.

Изменённое состояние

Когда зов предков сильнее страха смерти…

В предрассветной серой мгле, насыщенной шелестящим дождём, выскользнул из тяжеловесных туч иноземный «Боинг». Сине-белый лайнер, раскрашенный под местную авиакомпанию, плавно и величественно заходил на взлётно-посадочную полосу, стеклянную от дождя.

Диспетчер объявил по аэровокзалу:

– Граждане встречающие, совершил посадку рейс из Санкт-Петербурга…

На мокрое лётное поле в разноцветных пробликах луж, распуская радужные веера из-под колес, нагло выкатился сверкающий чёрный джип-«гелендваген». С трапа прибывшего лайнера, с достоинством английской королевы, первой сошла элегантная девушка в светлом брючном костюмчике. Громоздкие верзилы в тёмных костюмах – охранники Рубило и Бойко услужливо распахнули над подопечной чёрные зонтики.

Словно под арестом, они отвели юную жену босса, усадили в мерцающий от капелек мелкого дождя чёрный джип, забрались в салон сами. Предварительно, по профессиональной привычке, оглянулись по сторонам в поисках врагов.

«Гелендваген» на полном газу, с юзом, лихо развернулся, сорвался с лётного поля, в туче водяной пыли едва не промахнулся на огромной скорости в ворота, ведущие к городу, распугал толпящийся под разноцветными зонтиками народ, встречающих.

Поздним вечером густое чернильное небо прояснилось, словно покрылось паутиной мерцающих капелек росы.

Чёрная дамба величественной стеной закрывала полнеба, угрожающе нависала над Чёрной речкой, будто из последних сил сдерживала тысячи тонн воды, накопленные в ненасытном брюхе. Трезубец высоченных труб ГРЭС распускал густые, дымные, серые флаги торжества победы человека над природой.

На песчаном берегу, сокрыв от зрителя ржавые трупы старых понтонов[50 - В данном случае металлические цистерны-трубы использовались как временные плавсредства для поддержания фрагментов мостов и переправ.], громоздился наскоро сколоченный сценический помост. Усталые рабочие клещами с визгом выдирали гвозди, обдирали доски с временного балагана, складывали в штабель. Толпа зрителей жаждала продолжения банкета, с восторженным воем расступилась, обернулась на шипящую вспышку керосина, освободила проход к рождённому буйству огненного хаоса. Полыхающие рукава охватили жердяной чум, нагороженный на утрамбованной площадке песчаного берега близ смоляной реки. Разгорался грандиозный кострище, куда организаторы спонтанного праздника перенесли народное гулянье. Концертная прелюдия нежданного празднества закончилась. Артистов в скромных национальных нарядах, рядившихся под хантов, не отпустили, увлекли за собой. Зрители и гости сомкнулись перед столами-прилавками с дармовым угощением. Горячительные напитки запалили людей больше, чем гортанные песняки? самодеятельных артистов и вялые хороводы хантыйских девушек в зелёных цветастых татарских платках, в алых деревенских сарафанах, для верности обшитых холщовыми полосками с традиционными красными «оленьими» узорами остяков[51 - Угро-финская народность, в древности проживавшая по берегам Оби, Иртыша и притокам.]. Подвыпившая толпа при виде огнища зашумела, заволновалась. Послышались весёлые выкрики, хохот.

Хмурый пожилой мастер бубна в новеньком замшевом костюмчике с меховой оторочкой ударил было перед костром в трагический набат, но его быстро обступил, «поглотил» воющий рабочий люд, разгорячённый напитками и городской выпечкой.

В глубине толпы народные умельцы недолго побаловались горловым пением в несколько басовитых глоток, вскоре стихли. Мощные звуковые колонки вдруг зычным хрипом разразились осовремененным фольклором хантов, манси и зырян. Зазвучали эстрадные песни про Юган и Когалым. Грянул бравурный марш нефтяников, где мимоходом помянули учёного Губкина[52 - Губкин И.М. – организатор советской нефтяной геологии.]. Усиленный динамиками, неожиданно резко зажужжал варган и вдруг стих. Нудное, механическое вибрирование уступило природному треску брёвен костра, гудению сине-оранжевого гигантского языка, что взметнулся в серо-молочные небеса.

Егор пригубил сухого винца и удалился в сумерки, подальше от разоряемых столов и захмелевших сотоварищей по буровой. Замер бездумно, заворожённый полыхающим пространством и огненным буйством красок. Он не обращал внимания на истошные вопли, безумные выкрики собравшихся, кои вспомнили дикарские свои, языческие корни, запрыгали дикими козлами в хороводе. Гуляки лапали чужих визжащих женщин, тискали податливых подруг. Нелюдимый Егор и одет-то был не для безумных плясок на песке вокруг костра. В скромном сером пиджачке от «Большевички», клетчатой ковбойской рубахе, в «левых» джинсах – китайский «Левис», он выглядел журналистом местной газетёнки, приглашённым на освещение незначительного события. Старые, удобные, растоптанные туфли от «Белвест»[53 - Белорусско-российское предприятие по производству обуви.] отсырели, были полны сырого песка, раздулись крестьянскими лаптями. Пора было покидать шумное сборище, людскую вакханалию, пока всё не закончилось общей потасовкой или дракой.

Сухие жердины в огненном чуме выстреливали в небеса жёлтыми, оранжевыми, рубиновыми искрами, трещали сороками в тайге, растревоженными чужаками.

К Егору, стоящему в отдалении от толпы у штабеля досок разбираемого помоста эстрады, вышла из темноты девушка в скромном, сером, холщовом сарафане ханты. Чёрные блестящие волосы её охватывала через лоб кожаная полоска, свитая в косичку. Чёрные щёлочки глаз девушки озорно и загадочно сверкнули огненными искорками. Она приблизилась, не дала помбуру возможности первому «сморозить глупость», приложила тонкий пальчик к его губам.

– Сбежала, – прошептала она.

– Прекрасно, – отозвался Егор. – От врагов?

– У хантов есть такой обычай, – сообщила она таинственно вместо ответа. – В последнюю ночь перед замужеством невеста может у костра выбрать себе любого, если недовольна назначенным ей женихом.

– Та-а-ак, – улыбнулся Егор, иронично заметил:

– Стало быть, теперь я ваш жених.

– Нет, – тихонько и задорно хмыкнула девушка, прислонилась к штабелю досок, спиной к костру, пытаясь за глубокой тенью сохранять инкогнито.

– Жаль, – вздохнул Егор. – Я-то, грешным делом, подумал, впервые в жизни повезло.

– Вино пьёте? – несколько обыденно спросила она, окончательно нарушая возникшую было таинственность встречи.

Егор приподнял на уровень глаз полупрозрачный пластиковый стаканчик с остатками светлого вина. Напиток заиграл весёлыми искорками в отсветах пламени костра.