И целой обоймы мало

– Цветы, – невозмутимо пояснил Бондарь. – Любовь людей к цветам не назовешь взаимной. Слыхала бы ты, как они стонут, когда их рвут.

– Стонут, когда их рвут? – недоверчиво переспросила Вера.

– Или срезают.

– Ты издеваешься?

– Ни в коей мере.

– Перестань меня разыгрывать! – Смешок, каким Вера сопроводила свое восклицание, прозвучал нервозно.

– Я серьезен, – заверил ее Бондарь, усевшись на диван с раскинутыми по спинке руками. – Спецслужбы давно изучают растения и пришли к выводу, что они обладают своеобразной нервной системой, реагирующей на боль, холод, опасность.

– Этого не может быть! – не поверила Вера.

– Уверяю тебя, подобные опыты проводились даже в нашем ведомстве. Почему бы не использовать обычную герань или кактусы в качестве чувствительных датчиков?

– Я не про опыты, я про нервную систему.

– Был такой английский профессор Флеминг, – сказал Бондарь, – который написал целый трактат о нервной системе цветов. Он даже придумал способ фиксировать их реакцию на физическое воздействие и записал на специальный магнитофон голос розы, когда ее срезали. – Бондарь покосился на букет в вазе. – Что-то вроде душераздирающего стона. Представляешь, как вопят розы, когда их срезают охапками? В следующий раз, когда вздумаешь сделать мне приятное, лучше купи сигарет.

Вера улыбнулась, но ее губы обиженно дрогнули.

– Но сигареты набиты табаком, – напомнила она, – а табак, исходя из твоей теории, тоже живой.

«Вот я ее и разозлил, – печально констатировал Бондарь. – За что боролись, на то и напоролись. Но как иначе дать ей понять, что пора расставаться? У меня своя жизнь, у нее – своя. Я не хочу брать на себя ответственность за молоденькую девчонку, вбившую себе в голову, что она влюблена в меня без памяти. Ей нужен другой мужчина. Молодой, умеющий сводить дебет с кредитом, нацеленный на успех. Такой, который разбирается в бизнесе и модных шмотках не хуже, чем я – в стрелковом оружии. Чтобы не прозевать своего избранника, Вере нужно как можно раньше избавиться от меня. Пусть даже хлопнув дверью на прощанье. Так будет лучше всего. Этой гордячке не понравится осознавать себя брошенной. Она должна уйти сама».

– Табак? – рассеянно переспросил Бондарь. – Люди губят его, а он в отместку губит людей. Тут все справедливо. Но розы… Это совсем другое дело.

– Не думала, что ты такой сентиментальный, – съязвила Вера, усевшаяся на ковер в позе йога. Только медитировать она не собиралась. Выражение ее лица было сердитым, а не умиротворенным.

– Меня можно обвинить в чем угодно, только не в сентиментальности, – возразил Бондарь.

– Я о том же! Сколько человек на твоей совести, Женя? Уж никак не меньше, чем роз в этом букете.

– Больше. Значительно больше.

– Тогда почему ты укоряешь меня какими-то цветочками?

– Все просто, – ответил Бондарь, пожимая плечами. – Люди, которых мне приходилось ликвидировать, были негодяями. Они не на моей совести, они на моем счету. Улавливаешь разницу?

Вера провела рукой по лицу, словно снимая невидимую паутину. Негодование, сквозившее в ее взгляде, сменилось растерянностью.

– Ну вот, – печально произнесла она, – по твоей милости я чувствую себя убийцей. Теперь я больше никогда не смогу сорвать цветка, не вспомнив о том, что он кричит от боли. Доволен? Ты этого добивался?

Она по-прежнему сидела на ковре, явно не собираясь встать и выйти вон, сказав напоследок пару неласковых слов.

– Нет, – признался Бондарь, – я не этого добивался.

– А чего? – Вера неотрывно смотрела на него, вопрошая взглядом не менее красноречиво, чем словами. – Почему ты хочешь во что бы то ни стало обидеть меня? За что? В чем я перед тобой провинилась?

Не дождавшись ответа, она порывисто поднялась на ноги, метнулась к вазе и выхватила оттуда злополучный букет. Надо полагать, шипы роз впились в ее пальцы, но Вера даже не поморщилась. Ее глаза преисполнились решимости. Она походила на человека, собирающегося впервые в жизни бросить гранату. Чека сорвана, время пошло. До взрыва остались доли секунды.

– Дай сюда, – потребовал Бондарь, протягивая руку.

– Зачем? – с вызовом спросила Вера. – Их надо выбросить в мусорное ведро. Это ведь не цветы, это трупы цветов. Смотри. – Она переложила букет в другую руку и растопырила пятерню. – Мои пальцы в крови, видишь?

Ее лицо, изуродованное эстонскими палачами, благополучно зажило, но теперь, когда кожа пошла пятнами, шрамы на щеках, подбородке и переносице сделались заметными снова.

– Дай сюда, – повторил Бондарь мягче. – Это была неудачная шутка. Я очень люблю цветы. Особенно розы.

– Дурак. – Вера всхлипнула. – Это же надо, девушка дарит ему цветы, а он кочевряжится. Любой другой бы на его месте надувал щеки от важности, а этот…

– Я не любой другой. Я такой, какой есть.

– Безжалостное чудовище!

– По-твоему, жалостливое чудовище лучше? – ухмыльнулся Бондарь.

– И зачем только я с тобой связалась? – в который раз изумилась Вера.

– Сам диву даюсь.

– Мучитель! Зверь! Садист!

– От мазохистки слышу.

– Что-о? – Отбросив букет, Вера с разгону прыгнула на Бондаря, норовя повалить его на диван и подмять под себя. Заглаживая вину, он поддался, и после недолгой борьбы она взяла верх, задыхаясь от торжества и напряжения. – Ты мне за все заплатишь! – пропыхтела она, удерживая руки Бондаря за запястья. – Проси пощады!

– Посмотрим, кто из нас сейчас запросит пощады, – пригрозил он.

– Уж не я!

Вера переоценила свои силы. Не прошло и минуты, как она издала первый жалобный стон, свидетельствующий о частичной капитуляции. Но Бондарь не остановился на этом, а продолжал усердствовать до тех пор, пока не заставил Веру окончательно подчиниться его воле. Поединок закончился со счетом 2:0 в его пользу, хотя в итоге Вера себя проигравшей не почувствовала. И первое, что она произнесла, когда вновь обрела способность говорить:

– И все равно ты зверь… Только очень-очень милый…

* * *

После личных дел Бондарь занялся делами служебными, скачав из Интернета несколько документов, посвященных Астрахани. Покуривая сигарету и прихлебывая чай с лимоном, безмолвно поданный Верой, он скользил взглядом по строкам электронного текста, впитывая полезную и отбрасывая бесполезную информацию.

Астраханская область протянулась узкой полосой вдоль Волго-Ахтубской поймы, повторяя очертания речного русла. «Километров четыреста в ширину, – прикинул Бондарь. – Частично область попадает в зону пустынь и полупустынь Прикаспийской низменности. Значит, имеется масса песчаных барханов, наползающих на холмы и ложбины. Луга и леса жмутся к самой реке. Растительности не так уж много, но там, где она имеется, густо зеленеют настоящие джунгли: камыш, рогоз, тростник. Дельта Нила по-русски. Не удивлюсь, если там цветет лотос. Не удивлюсь также, если там полно выходцев из Средней Азии, помаленьку оккупирующих приграничный район. Когда закончится это нашествие варваров? Не пора ли возводить что-то вроде Великой Китайской стены?»

Увеличив карту, Бондарь тщательно изучил местоположение областного центра, раскинувшегося на одиннадцати островах в дельте Волги. Судя по данным последней переписи населения, на пятистах квадратных километрах Астрахани проживало 488 000 представителей ста с лишним различных национальностей.

Тысяча квадратных метров на человека – это много или мало? Порядочно, решил Бондарь, даже более чем. По десять соток на брата. Другое дело, что братья эти зачастую были не родными и даже не троюродными. Тут тебе и неразумные хазары, и узкоглазые потомки Чингисхана, и половцы, прозванные так за половый, желтый цвет волос. Настоящее вавилонское столпотворение. Смешались в кучу кони, люди. Интеграция с глобализацией, мать их так. Ты им: «Добро пожаловать, гости дорогие», а они тебе: «Ассалам алейкум, собака неверная. Завтра поглядим, кто тут хозяева, а кто – гости».

Чему тут удивляться? Пятьсот лет назад Астрахань была еще не русским городом, а столицей ханства, о чем свидетельствовало ее название. Потом пришли русские и, как водится, первым делом отгрохали на самом высоком холме белокаменный кремль – знай наших. Этот остров, омываемый водами Волги, Кутума, Царева и ерика Казачий, стал историческим центром города. С остальными районами его связывали мосты, перекинутые через реки и ерики.