Что мы его не сберегли?
Я помню
Шумит-гремит,
кипит двадцатый век.
В пыли падений – зарево сияний…
Я в нём живу. Я родом россиянин,
Ещё вчера – советский человек.
Для слуха я не нов.
Как притча во языцех
Я прозвучал во всех концах земли.
Меня воспринимали, как могли,
И потому я не лицо, а – лица.
Я – друг и враг, я нежен и жесток,
Губитель мира и его спасенье.
(Мою жестокость как предел терпенья
Запомнили и Запад, и Восток).
Богат и нищ, ничтожен и велик,
Для многих я –
природы дикой казус,
Кому-то – Гений, для кого-то – Янус,
Хоть не двуличен я, а многолик.
Мне жаль себя… Нет, ныть я не мастак.
Мне жаль себя, что невпопад родился.
А потому и делал всё «не так»
И «не туда» пришел, куда стремился.
Восьмой десяток мне, но я ещё не стар,
Я даже юн, да только очень болен.
Горит, горит в груди моей пожар,
И потушить его я сам не волен.
Как тяжко мне! Кружится голова,
Я чувствую как вздрагивают руки,
Как всё труднее подбирать слова.
Вот звон в ушах…
О-о… Как знакомы звуки!
Я помню их,
как помню блеск штыка,
Коловшего меня в ребячьей зыбке,
Как звон уже пустого котелка
У детских ртов, не знающих улыбки.
Я помню их как шум днепровских вод,
Упавших с высоты, как треск забоя.
Как лязг цепей,
как сорок первый год,
Как многолетний гул сплошного боя.
Я помню их как смрад горящих тел,
Как злой отрывок ненавистной речи,
Как груз недетских и неженских дел,
Обрушенных на худенькие плечи.