Гераклея

Алкид открыл дверь наполовину и увидел царя Феспия, бегающие глазки, которого, внимательно окинули настороженным взглядом затворника. Вдоволь насмотревшись, царь удовлетворенно кивнул и сказал, не скрывая лукавой улыбки:

– Радуйся Алкид! Я пришел прежде всего еще раз сказать, что признателен тебе за избавление моего города от ужасного Киферонского льва и еще кое-за что благодарен. Все мои дочери, кроме одной родили сыновей всем на безудержную зависть – пышущих бычьим здоровьем, сильных, красивых. В ознаменование этого высокие деревья перед своим дворцом я назвал рощей Муз и учредил праздник и состязания, которые назвал Музеями (праздник Муз). Эти празднования и состязания по музыке и борьбе атлетов мы устраиваем в честь сладкоистомного Эрота, соединившего тебя так удачно телесными узами с моими дочерями. Жаль, конечно, что брачные узы тебя ни с одной моей дочкой не повязали. Хотя, что ни случается, все к лучшему, ведь нет справедливей наказанья для любящих сердец, чем узы брака и венец… Но полно, шутки в сторону. Узнав о постигшем твой дом несчастье, я сразу примчался к тебе, чтобы совершить над тобой обряд очищения от скверны убийства. Я взял сосуд с кропильной водой, привезенной мне с вечно шумящего моря специально для обрядов очищения. И сера, и ветви маслины и лавра при мне и еще розмарин, можжевельник и мирт для увеличения очистительной силы кропила. А посмотри на этого чудного поросенка, только, что отъятого от сосцов материнских, полных от родов недавних. Я все сейчас исполню, как надо, а ты пока бросай унывать слишком сильно, Алкид. Бывали и раньше такие дела: 50 мужей заколками Данаиды убили, – в это Эллада даже поверить не смела, но окончилось для них все не плохо. С позволения Зевса, мудрая Афина и дружелюбный Гермес подвергли Данаид очищению в озере Лерны, и Минос с Эаком обрекли их всего лишь носить воду в кувшинах дырявых… Все проходит Алкид, пройдет и это. А сейчас, открой-ка мне дверь поскорее, чтобы от скверны я тебя, согласно обряду, избавил. Как только, что родившийся ребенок ты будешь чист и сможешь опять общаться с богами.

Геракл открыл дверь, и Феспий, многозначительно подняв палец, сказал:

– Для умилостивления души убитого и вместе с тем для примирения с собой убийца должен своею кровью смыть вину. Но я взамен такого обряда совершу примирительное жертвоприношение, и тогда убийца вместо себя, может принести в жертву домашнее животное, например, этого славного поросенка. Какая ветвь тебе больше нравится: маслина или лавр? Хорошо, пусть будет маслина. Ну тогда начнем.

После окропления водой царь феспиев тут же принесенного им поросенка заколол, вонзив острый нож под левую лопатку, кровь пустил, ему горло и шею разрезав, и оскверненные убийством руки Алкиду обильно кровью той окропил. Затем, не делая перерыва, иным омовеньем он стал богов умягчать, призывая Катарсия Зевса, заступника тех, кто прощенья ждет за убийство. Не прерывая обряда, Феспий распорядился, чтобы служанки все нечистоты вон из дома вынесли сразу и расставили чаши с водой ключевой для омовения рук. Разведя очистительный огонь, царь серой окурил все помещения. Потом благочестивый отец 50 феспиад ячменные лепешки и другие дары примиренья у пылавшего очага с возлияньями трезвыми жег, умоляя все время Зевса, чтоб удержал он ужасных Эриний от страшного гнева и для Алкида стал благожелательным защитником добрым после того, как кровью сыновьей он руки свои осквернил. Зевс все услышал и у себя на нетленном Олимпе косматой головой благосклонно кивнул, а на земле без молнии одним перуном громыхнул недалеко от дома Алкида.

По свидетельству Диодора Сицилийского, сведущая в магии и в волшебстве колхидская царевна Медея, прибыв в Фивы, застала там Геракла страдающим от безумия после убийства собственных детей. Ей были очень понятны его чувства, ведь и она совсем недавно зарезала собственной рукой двух своих сыновей от изменившего ей такого же, как Алкид русокудрого и голубоглазого героя Ясона, и она исцелила его колдовскими зельями.

Согласно Фотию, от безумия Геракла излечил некий Антикирей, нашедший какое-то особенное лекарство в Фокиде.

Некоторые говорят, что Гераклу помогли Асклепиады Панакея (всеисцеляющая), излечивающая от любой болезни и явившийся укутанным в плащ с капюшоном и с фригийской шапочкой на голове ее сын Телесфор (приносящий пользу), сведущий в магии.

120. Пифия нарекает Алкида Гераклом

После очищения от скверны тройного убийства Алкид с просветленным взором, словно заново родившись, сердечно поблагодарил Феспия за примирительный характер обряда, а перед самым уходом царя, даже поинтересовался, глядя на него вновь чистыми, здоровыми, голубыми глазами:

– Как поживают твои красавицы дочери? Вышла ли за муж Прокрида? Ты сказал, что сыновей все родили, кроме одной, а как внуков назвали?

Мудрый Феспий понял, что Алкид спрашивает лишь из простой вежливости, а сам думает о другом и потому, совсем кратко, по-лаконски, ответив, быстро распрощался.

Юноша действительно горел весь желанием еще раз посетить прославленный Дельфийский храм, дабы окончательно убедиться, что ему обязательно следует идти к Эврисфею на службу, чего он духом по-прежнему не желал, но умом понимал, что это для него неизбежно предначертано Мойрой.

Когда он подошел к величественному зданию из белого камня и паросского мрамора, построенному братьями Агамедом и Трофонием, то застал много паломников. Даже среди граждан с немалым достатком за получением оракула в знаменитейшем храме Эллады образовалась очередь, но, когда по львиной шкуре и нестроганой дубине Алкида узнали, ему предоставили почетное право вопросить Феба без очереди.

У сына Алкмены и Зевса от удовольствия запылали не только щеки, но и могучая шея – такие привилегии оказывались даже не всяким царям. Приведенному Алкидом белому быку, никогда под ярмом не ходившему, дали стручковый горох, и по тому, как бык его съел жрецы – госии поняли, что он совершенно здоров. Затем на быка совершили возлияние и потому, как он, охваченный трепетом, дрожал всем телом, от копыт до рогов, поняли, что бог расположен дать вопрошающему оракул, и только после этого принесли его в жертву. По знамению жертвы определили, что следующий день будет самым благоприятным для совещания с богом, и Алкид, как «отдельный гражданин» заплатил госию за оракул установленную плату в 4 обола (1 афинская драхма).

Ранним утром Алкид под присмотром госия совершил омовение водами священного Кастальского ключа, из которого пить нельзя, чтобы пройти последнее очищение, и только после этого дельфийский проксен сопроводил его в лавровом венке с шерстяной повязкой до дверей храма, где его «принял» другой проксен, и они спустились в адитон.

Там Пифия, омытая в Кастальском источнике, как всегда, в золототканной одежде, с распущенными волосами, в венке из зеленого лавра уже сидела на высоком треножнике. Непорочная дева с закрытыми глазами жевала лавр и судорожно вдыхала дурманящие испарения, поднимавшиеся из расселины, где гнил тлеющий пепел убитого Аполлоном змея Пифона. Рядом с аполлоновой девой стояли три длиннобородых жреца – профета с табличками и стилосами в руках. Нажевавшись лавра, дельфийская жрица воздела руки вверх и окурила себя лавром и ячменной мукой. Один из профетов дал Алкиду знак задавать свой вопрос, однако, когда тот открыл рот, Пифия забилась во вдохновенном пророческом экстазе и исступленно запела – забормотала, угадывая Фебовы речи. Профеты стали записывать все, что вещала она, однако Алкид и без них понимал каждое ее слово:

– В прошлый раз тебе было приказано немедленно начать подвиги совершать, но ты ослушался и был за это жестоко наказан. Судьба суровая и дальше строго тебя будет преследовать, когда ты не будешь ее предназначения исполнять. Теперь ты хочешь узнать, как избегнуть тебе тяжких мук и безумных страданий после тройного убийства детей? Ты должен на старое дышло новую накинуть петлю. Чтобы страдания к тебе опять не вернулись есть лишь одно средство: ты должен свою небывалую гордыню смирить – этот корень зла и пороков всех матерь. Тебе следует поселиться в Тиринфе, но прямо из храма ты пойди к Эврисфею в Микены и помни, что он твой владыка. Ему и Гере Судьба предначертала быть живыми рупорами, дающими тебе задания на совершение назначенных тебе подвигов и трудов.

Алкид с удивлением слушал дельфийскую деву, глядя ей на пупок – ему казалось, что вещание именно оттуда идет; слова же Пифии его не удивили нисколько. Когда он понял, что вещание кончилось и открыл рот, собираясь что-то сказать, исступленная Пифия, ни на кого не глядя, сошла с вдохновляющего ее треножника и тут же обрела удивительное спокойствие – она устало оперлась левой рукой о треножник, казалось, она не может даже стоять. Жрецы осторожно взяли Алкида за руки и хотели его вывести, но Пифия подняла правую руку, призывая их остановиться. Не восходя на треножник, она, сохраняя полную безмятежность, сказала Алкиду голосом спокойным и тихим:

– Ты больше не будешь зваться Алкидом. Феб Аполлон отныне Гераклом тебя нарекает, ибо именно Гере, которая всегда будет тебя гнать по земле, ты будешь славой великой обязан.

Эти тихие и простые слова Пифии подействовали на Алкида сильнее, чем ее исступленное бормотание, и он, решительно кудрявой тряхнув головой, мысленно дал себе слово, как клятву, добросовестно отслужить 12 лет Эврисфею и никогда не забывать, что он царь, властвующий над множеством окрест живущих людей, скипетр от Зевса имея.

Выйдя из храма, Алкид, который до перемены имени был известен еще и как Палемон, теперь уже, как Геракл направился к Эврисфею в Микены, изо всех сил заранее стараясь улыбаться смиренно, но чувствовал, что улыбка пока получалась кривой.

Согласно Николаю Дамасскому, когда Ликимний, Ификл, Алкмена и Геракл прибыли для проживанья в Тиринф, Эврисфей быстро стал другом Ликимнию и Ификлу, а к Гераклу относился с подозрением и скрытой опаской, никак не допуская его в число своих близких, но заставляя его выполнять то, что мы называем «каноническими подвигами Геракла».

Подвиги Геракла

121. Эврисфей назначает первый подвиг

Алкид, теперь нареченный дельфийским богом Гераклом, больше решил не испытывать судьбину и прямо из Пифийской обители явился к Эврисфею в Микены.

Арголидский Владыка, узнав о новом имени Алкида, постарался скрыть удивление и, прищурив свои маленькие вечно невеселые глаза, сказал Гераклу с грустным смешком:

– Ты опять, Алкид… нет, теперь ты Геракл, но все в той же львиной шкуре, хоть имя сменил. Радуйся! Твое первое заданье я готов объявить. Забавно получается – мужу, одетому в львиную шкуру, надо будет добыть, хе-хе, другую львиную шкуру, как будто ему одной шкуры мало, хм-хм…

Из тонких бледных губ Эврисфея послышалось старческое дребезжание – так он смеялся. Герой угрюмо исподлобья взглянул на царя и, поморщившись, отвел неприязненно-настороженный взгляд. Видно было, что он продолжал упрямо ненавидеть троюродного брата (он не хотел даже в мыслях называть его дядей), но после убийства детей и последнего посещения дельфийского храма он стал другим, вероятно, боялся беспощадную Судьбу прогневить. Конечно, он помнил данное себе слово и больше не мог позволить себе непослушание и тем более издевательство над царем и потому спросил, стараясь сделать голос почтительным, но сумел сделать только небрежным: