– Может, тогда уж прям здесь закопать? – спросил второй.
– А с этим что делать?
– Э, – зашевелился Пахотнюк. – Я живой.
– Этот живой пока! – закричал кто-то из мужиков. – Этого дотащим.
Пахотнюк снова впал в забвение, успев увидеть, как тело Рябинкина бросили на траве возле ворот парка.
Открыл глаза и обнаружил рядом жену. Пьяную, с заплаканными глазами.
– Ты чего здесь? – спросил он.
– Тебя оплакиваю.
– Чего меня оплакивать, не помер. А, чёрт! Повороти меня на живот, больно.
Серафима помогла перевернуться.
– А Марьянка где?
– Ясно где – у себя в комнате ревёт.
– Почему ревёт?
– Ты ж её ухажера в кутузку усадил. Она целыми днями таскает у меня водку, пьёт и плачет.
– Какого ухажёра?
– А ты и не помнишь?
Пахотнюк наморщил лоб и попытался вспомнить. А, да. Тушканчик…
– Сим, – сказал он. – Позвони Твердищеву. Прикажи доставить мне этого… Как его? Ну, ухажёра.
– Скажу, – Серафима ушла, и Пахотнюк снова отключился.
XII
Домкрат почувствовал, как его швырнули на шершавый деревянный пол. Звякнули кандалы на руках и ногах. Он приоткрыл заплывший от фингала правый глаз и увидел рядом с собой кровать, на которой лицом вниз возлежал Глава Поселения.
– Твердищев, твою мать! – просипел Пахотнюк. – Ты чего с ним сделал?
– Как приказано, ваш-бродь, в кутузку определил, – раздался сверху недоумевающий бас Твердищева.
– Дурак! Я же не приказывал его бить до полусмерти!
– Так у нас порядок такой при оформлении, – оправдывался Твердищев.
– Кандалы снять! В чувство привести!
– Так он же ж государственный преступник! Он же из казны считай тыщу рублёв стащил!
– Каких еще рублёв? Что ты несёшь?
– Государственных! Не мог же я его ни за что в кутузку определить.
– Идиот ты, Твердищев. Немедленно всё отмени.
– А деньги-то на кого же списать пропавшие?
– Да найди на кого. Вон, хоть на Егубина – всё равно сдох.
– Слушаюсь!
Замки на кандалах щелкнули, и Домкрата подняли в вертикальное положение Твердищев и ещё один полицейский, от которого страшно разило перегаром. Домкрат попытался стоять на ногах, но что-то ныло в районе колена, и он все норовил завалиться на Твердищева. Внезапно на голову обрушился ковш ледяной воды, и Домкрат, облизав губу, пробормотал:
– Добрый день, Егор Тимофеевич.
– И ты здравствуй, – ответил Пахотнюк. – Помнишь наш последний разговор?
– Как не помнить… – Домкрат потер натёртые кандалами запястья.
– Ты и правду можешь Белку убить?
– Попробовать могу.
– Если справишься – забирай Марьянку, куда хочешь. И на кой хер она мне сдалась? А если нет – чтобы больше я тебя не видел даже поблизости.
– Что за Марьянка? – постарался припомнить Домкрат.
– Ну, Галя по-ейному. Дочка моя. Согласен?
– Галя? Согласен.
– Три дня тебе сроку. Иди. Идти-то можешь?
Домкрат покачнулся.
– Дадите выпить – смогу.
– Твердищев, налей ему вон из мензурки.
– Ишь ты, – пробормотал Твердищев. – А я думал – микстура какая.
– Толку-то от криворотовских микстур, – пробурчал Пахотнюк.
Домкрат влил в себя спирт. Обожгло губу. Прослезился.