Жёлтая виолончель

– И что же ты нарисуешь с этим своим дальтонизмом?

– Я поправку сделаю на синий цвет, – отвечаю я. – Соображу как-нибудь.

Пробую смешать краски на палитре. Пробую там же сделать мазок. Не так-то просто. Но я так ясно вижу, что хочу нарисовать, что надеюсь справиться.

Делаю пробу на холсте. Линия получается тонкая, уверенная. Отлично. А так если, тычком, получается резкое пятно. Ясно. Замешиваю тёмно-синий. Ещё мазки. Ещё. Чего-то не хватает. Ага, здесь, в тени, должно быть потемнее. Отхожу. На расстоянии видно, что получилось.

Светлый маленький деревянный домик стоит на берегу огромного тёмного моря. А в море, из глубины, поднимается нечто. Контур можно только угадать по тёмным пятнам в воде. Но это точно огромное чудовище. Можно различить глаз, зубы, часть туши. Чудовище разевает пасть и сейчас набросится на домик. Через мгновение от него ничего не останется. А пока мы чётко видим домик и что-то неясное в глубине.

– Хармс, – сказала Вера. – Да ты гений. Не трогай больше ничего. Я продам. Это супервещь получилась. Я только задала настроение, а ты прочувствовал.

– Я просто несколько мазков сделал.

– Не прибедняйся. Я чувствую, что за это кучу денег дадут. Давай подпишем.

Она берёт кисточку, обмакивает в кляксу той голубой краски на палитре, которая на самом деле белая, и меленько пишет в правом нижнем углу «Вера», а потом передаёт кисточку мне. Я подписываю рядом «+ Хармс».

– Откуда ты взялся такой? – спрашивает Вера. – Почему?

– Не помню, – говорю я. – Ладно. Надо, наверно, работу искать.

– Ты уверен, что хочешь искать? – спрашивает Вера. – Картины пиши. У тебя же получается.

– Может, и буду писать, – отвечаю я. – Но работа нужна. Мне так привычнее.

– Как знаешь, – Вера опускается на диван. – Но тебе надо резюме составить. Опыт работы. Где ты его возьмёшь, если не помнишь ничего?

– Ну, так и напишу, что не работал нигде. Буду искать, что смогу.

– А если спросят, что ты делал всё это время? Скажешь своё «не помню»? Может, проще как-то твою трудовую книжку восстановить?

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Я проваливаюсь в эту серо-голубую глубину и нахожу в ней слова «трудовая книжка». Они что-то значат для меня. Пожар. Левин. Я держал свою трудовую книжку в руках.

– А где мой рюкзак? – спрашиваю я.

– Да вот же, у дивана.

Точно. Вот он. Расстёгиваю. Внутри карман. А в нём – стопка чего-то твёрдого. Достаю. Диплом. Трудовая книжка. Паспорт.

– Вот же оно всё, – бормочу я. Руки дрожат. Раскрываю трудовую книжку. Паспорт и диплом падают на пол. Вера их подбирает. В трудовой книжке сквозь синюю муть в глазах я вижу много записей. С печатями и подписями. Как это может быть? Я был уверен, что работал только у Левина. Что пошёл к нему сразу после университета. Нет, не склеивается. Мне сейчас тридцать примерно. А у него я работал года три.

– Ого, Хармс. Так ты мехмат МГУ кончил, – говорит Вера. – Круто. По специальности «математика». А зовут тебя… Кашкин Владимир Иванович. Володя, значит?

Я пытаюсь примерить на себя это имя. Не чувствую себя никаким Владимиром Кашкиным. Что за дурацкая фамилия! Володя, Володя… Неужели меня так называли? Не помню. Но плёнка на моём мозге… Не порвать бы.

– И прописан ты в деревне… – говорит Вера. – Неразборчиво тут, полустёрто. Плуговая, что ли.

Володя… Не могли меня так звать, нет, я бы помнил… Но я, кажется, проваливаюсь. Не хочу. Хватаю Веру за руку.

– Хармс, ты чего? Плохо тебе? – глаза испуганные. Глаза растут. Они заполняют всё вокруг. Нет, нет. Я не хочу от неё уходить… Вода блестит. Или это всё ещё глаза?

Я стоял на набережной и смотрел на воду. Сначала мой взгляд упал вниз машинально. Затем я задумался, в чём разница, смотреть «на воду» или «в воду». Направление взгляда ведь одинаково. Должно быть, разница в том, что ты хочешь увидеть. Если эти переливающиеся отблески весёлого солнечного света на поверхности, то ты смотришь на воду. А если ты пытаешься проникнуть сквозь них в тёмную глубину и увидеть там нечто пугающее, то ты смотришь в воду.

Сейчас я смотрел на воду. Мне было хорошо. И то, что я задумался о словах, меня тоже радовало. Я давно ничего не писал. Собственно, у меня не было ни одной законченной большой вещи. Пара рассказов, куча набросков и огромный ворох не до конца сложившихся идей. Но я верил, что когда-то они оформятся в нечто законченное, живое. Почему я был так уверен? Да потому, что у меня было хорошее настроение, я считал себя неглупым и неплохим человеком, сегодня был выходной, а погода позволяла погулять и помечтать обо всём, что угодно.

Конечно, если начинать задумываться о моём сегодняшнем положении, то настроение можно было испортить. Работал у Левина, зарплату не платили, да и вместо того, чтобы писать гениальный код, тестировал какие-то идиотские сайты и программы от невменяемых заказчиков. Но, с другой стороны, ведь я этого хотел. Я хотел работать у Левина, потому что он, как ни крути, мой друг. Ну, или был когда-то моим другом. Я хотел тестировать. Программировать хотел ещё больше, но меня, очевидно, устраивало такое положение вещей, как сейчас, иначе я давно бы уволился. В конце концов, я же мог уволиться. И эта возможность – одна из причин, почему я не увольнялся. Если можно потерпеть ещё, почему бы не потерпеть?

А денёк-то стоял, денёк! Солнышко грело, машинки, проезжающие мимо, блестели, витрины не раздражали, а заставляли ими любоваться. Люди, идущие по тротуарам, улыбались друг другу. Ну, вот попался хмурый мужчина, смотрящий себе под ноги. Наверно, он просто не выспался, или у него заболел живот. Раз ему никто ещё не улыбался, пришлось улыбнуться мне. Он заметил, покосился на меня, но я видел, как хмурость на его лице сменилась вопросом. Что, дескать, нужно этому встречному остолопу с глупой улыбкой?

Да ничего мне не было нужно. Я не спеша шёл к метро. Сегодня я вряд ли стал бы писать. Хотелось немного набраться мыслей, воспользоваться этим днём, чтобы уложить всё в голове. И дело было не только в моих каракулях. Сама моя жизнь требовала внимания.

Конечно, нужно было что-то менять. Левин Левиным, но он давно перестал быть невинным студентом, которым я его знал. Да и я был уже не тот. Нельзя долго стоять на одном месте, особенно если это место – не твоё.

Вот люди, которые ехали навстречу мне по эскалатору – люди серьёзные, уважаемые и уважающие себя. Наверно, среди них были врачи, художники, токари, учёные, бизнесмены. А я – кто? Несостоявшийся писатель? Понемножку во всём талантливая личность? Так не бывает. Нужно было найти себя. Мне четвёртый десяток пошёл, и давно пора было осознать, кем я являюсь. Конечно, я мог обратиться, скажем, к психологу и попытаться разобраться в себе. Но я никогда не ходил к психологам. Может, когда-то и решился бы, но пока это меня пугало. Да и денег лишних не было.

Я зашёл в вагон. Что-то должно было подтолкнуть меня к выбору. К примеру, я мог бы уйти с работы и податься в свободные художники. Тексты бы писал. Жил бы по-прежнему впроголодь, но, может быть, со временем нашёл бы себя и как-то устроился бы. Мог бы заняться бизнесом. Взял бы кредит, открыл бы кафе. Слишком много «бы». Мог бы в монастырь уйти, наконец. Я улыбнулся такому неправдоподобному предположению.

Но куда податься дальше, не так важно. Главное – движущая сила. Желание. Стимул. А у меня его не было. Голод мог бы меня толкнуть к действиям, пожалуй. Но пока мне удавалось себя пропитать так или иначе. Страх, возможно. Но я мало чего боялся по-настоящему.

Я перебирал в голове разные обстоятельства, которые могли бы меня встряхнуть, заставить по-новому взглянуть на жизнь. А что, если… Нет, дурацкая мысль. Но что если мне в кого-то влюбиться? Да, я знал, что влюбляются не по желанию. Но если бы так случилось, то ведь помогло бы?

Я почувствовал, что мне приятно об этом думать. Странно. Чувства ещё не было, а я ему уже радовался. А может, я уже любил кого-то? Может, мне кто-то нравился, но я этого ещё не осознал? Да кого я, собственно, знал из девушек? Пара студенток на работе, каждая по-своему чокнутая, да и всё.

И всё-таки, всё-таки… Меня преследовал некий странный образ. Мне кажется, я знал какую-то хорошую девушку. Знал, но почему-то не мог вспомнить. Я двигался из вагона на платформу, и её образ уже вставал перед моими глазами. Шёрстка. Глаза. Плечи…

Меня чуть не сшибли с ног. Сзади зашипели двери вагона.

– Что ты встал тут, дебил?! – закричала женщина, выбрасывая меня из моих мечтаний в твёрдый, грубый, реальный мир. – Из-за тебя поезд ушёл!

Она была довольно молода. Пожалуй, всего на пару лет меня старше. Её тёмные волосы были растрёпаны, коричневый лёгкий плащ не застёгнут. В одной руке – чёрная сумочка и мятый пакет, набитый какими-то вещами. В другую руку вцепился перепуганный ребёнок в полосатой шапочке. Мальчик. Симпатичный.

– Простите, ради бога, – сказал я. – Задумался. Вы не волнуйтесь так. Сейчас же ещё один поезд будет…

– Да какой поезд! – она остановилась, прикрыла на мгновение глаза, затем обернулась ко мне. – Это вы меня простите. Сорвалась. Всё из-за этого оболтуса. Мы ко врачу опаздываем, а он собираться не хотел. А в этой клинике на две минуты опоздаешь – уже не примут. Всё «хочу с динозавриком играть», «не хочу в больницу».

– Его можно понять, – улыбнулся я.

– Да, – она тоже улыбнулась.

– Ну, вот и ваш поезд, – сказал я. – Желаю вам успеть вовремя. Удачи.

– Спасибо, – сказала она, направляясь к открывающимся дверям. Ребёнок хмуро семенил следом. – Извините ещё раз.

Они прошли в вагон. Закрылись двери. Я секунду посмотрел вслед поезду и направился в сторону эскалатора. А куда я, собственно, ехал? Всё у меня в голове перемешалось. Вроде как ехал на работу, но ведь было воскресенье. Вроде как хотел просто погулять, но попёрся в метро. И думал о чём-то приятном только что, но не мог припомнить, о чём…

Там, снаружи, на улице, меня встречал свет. Синий.

Я стою на пыльной асфальтовой дорожке с пакетом в руке. Где я? Что я тут делаю? Куда мне идти?