– Так, – говорит Аньела спокойно. – Ещё и его теперь нет.
– Вы не собираетесь его догнать? – вырывается у меня.
– Нет, – говорит Аньела. – Знаю я эти закидоны. Если его пойти упрашивать, начнётся сцена на час с заламыванием рук, слезами и позами. А если проигнорировать, то через несколько минут он вернётся злой, но будет работать тихо. Вот увидите. А я пока успею вспомнить свои наброски.
Она садится на стул возле клавишных, придвигает к себе сумку, достаёт из неё бумажный блокнот, листает.
Я приближаюсь. Во-первых, из чистого любопытства, во-вторых, потому, что я пришёл с ней и чувствую себя спокойнее рядом.
– Какой интересный инструмент, – говорю я, рассматривая электропианино, за которым она сидит. Хотя я даже не уверен, что его так можно назвать. Я много разных клавишных видел, но такого – никогда. Здесь нет клавиш разных цветов, нет никаких пометок и выпуклостей на них. Все клавиши одинаковые, белые, и в них легко запутаться. Но самое главное не в этом. Клавиши расположены в три ряда, каскадом, одни над другими. Как на этом играть?
– О да, – говорит Аньела. – Между прочим, это моё изобретение. Не нравилось обычное пианино. Сначала собрала из нескольких, попробовала. И когда поняла, что идея работает, сделала на заказ. Училась долго, очень непривычно было, но зато никто на таком не играет. Видите – тут три набора клавиш со сдвигом на три тона каждый. Так что можно обеими руками брать довольно сложные и необычные аккорды. Примерно вот так.
Она складывает из пальцев странные фигуры и опускает их на клавиши, рождая мощный, вибрирующий звук, а затем, выделывая пальцами нечто немыслимое, начинает играть быструю, красивую мелодию. Я улавливаю её парадоксальную сбивчивость, какофоничность, но это красиво. А я ведь такое слышал в её песнях! Значит, именно так рождается эта необычная музыка.
– Извините, – говорю я, подчиняясь внезапно возникшему порыву. – А можно, я… попробую?
Аньела оборачивается резко, раскрывает рот, явно собираясь возразить. Потом замирает на секунду.
– Попробуйте…
Она встаёт со стула, и я занимаю её место. Я осознаю, что помню точно, что она играла, с точностью до отдельной ноты, паузы, длительности. Помню, куда ставить пальцы и как вывернуть их, чтобы попасть по нужной клавише. Это ненормально. Но я начинаю играть.
Мелодия точно такая же, как у неё, я ни разу не сбился и даже, кажется, исправил одну её заминку ближе к концу.
– Обалдеть, – говорит Аньела, когда я заканчиваю, и пару раз хлопает в ладоши. – В мире появился второй человек, который умеет играть на моём пианино. Хотя, конечно, вам бы неплохо научиться импровизации, иначе вы как робот, сможете только всё повторять.
– Мне бы начать с сольфеджио, – говорю я, поднимаясь. – Извините. Спасибо, что дали попробовать…
– Да уж, – говорит Дрант. – Много я чего видел на своём веку, но чтобы такого…
Он снимает свою кепочку, чешет плешь, крякает и удаляется за свою дверь – видимо, в водительскую каморку.
Я понимаю, что и Линьх что-то говорит, но не разбираю слов.
– Что? – переспрашиваю я.
– … не вы ли, случайно, участвовали в спасении… от Лаков…
Я немного ошарашен. Не так много людей знают об этом.
– Да, я.
Линьх улыбается, моргает часто-часто, опускает глаза в пол. Он странный…
Тут дверь распахивается, и в комнату заползает существо. Или комок существ. Мгновение я не могу понять, что это. Потом понимаю. Это цитишьенцы.
Их двое, упругих, длинных, светло-коричневых. Они извиваются, продвигая свои тела, покрытые узором из отверстий, будто шланги, плетёные из кожаных ремешков. На каждом из них – плотная кожаная жилетка-пояс с мелкими кармашками, а ближе к голове – множество тоненьких лапок. Парочка доползает до кресла за ударной установкой и, вползая на сиденье, занимает своё место. Сцепившись друг с другом, они напоминают двухголового всюду дырявого человека. Хотя головы не похожи на человеческие – с вытянутыми мордами, узкими тёмными глазами, будто бы сделанными из пластика.
Едва разместившись, оба почти синхронно хватают хвостами большие барабанные палочки, а мелкими лапками – по нескольку палочек поменьше.
– Вы опоздали, – говорит Аньела. – Почти на час.
– Извините, – коротко говорят близнецы спокойными, лишёнными эмоций голосами.
Аньела замечает мой удивлённый взгляд.
– Познакомьтесь, – говорит она. – Это Яи и Джи Аои, наши ударники.
– Сэм Дьюрек, – представляюсь я.
– Начинаем? – спрашивают Аои.
– Сейчас, – отвечает Аньела. – Айзис закончит психовать, и начнём.
Я отступаю в дальний угол, чтобы не отсвечивать. Через минуту на пороге и правда появляется мрачный Айзис, проходит к своему стулу, садится и снова берёт в руки румпешнолле.
Аньела ставит на пюпитр пианино планшет, включает, передвигает на экране многочисленные ползунки.
– Давайте пробный аккордик, – говорит она.
Близнецы выстукивают палочками ритм на большом барабане, чередуя его с ударами по каждому маленькому и закончив позвякиванием тарелок, Шмедер Линьх выдаёт сложную трель на додекайзере, Айзис лениво берёт пару аккордов, устраивая подвывания с помощью левой руки, а Аньела просто перебирает пальцами, издавая нечто вроде гаммы.
– Айзис, – говорит она. – У тебя звукосниматель барахлит. Поменяй.
– Почему всегда у меня?! – ворчит Айзис.
– Ну, наверно, потому что ты вчера долбанул инструментом об стену, – отзывается Аньела. – Сэм, а вы? Берите тоже додекайзер.
– Я?
– Будете играть со Шмедом параллельно. Вы простую партию, он с вариациями. Хотя можете тоже поэкспериментировать. Всё равно пока мы разминаемся.
– Я и партию-то не знаю, – возражаю я, но беру в руки додекайзер.
– Подключайтесь по мере готовности, – отвечает Аньела. – Дуньте пока.
Я зажимаю случайные клавиши, дую в мундштук.
– Замечательно, у вас всё пишется. Айзис, готов?
– Да, – отвечает Айзис. – Но это последний.
– Дрант! – кричит Аньела. – У нас есть ещё звукосниматели?
– Ещё штук сто, – отвечает из-за стенки басом Дрант, а потом высовывает в проём свою голову. – Но, если надо, могу купить партию отличных Ахаймеров, предлагают по дешёвке.
– Купи! – отзывается Айзис. – Они классные.
– Хорошо, – соглашается Аньела. – Если цена разумная. Ну что, поехали? «Время», в варианте, как мы играли позавчера. Сначала без вокала.
Линьх что-то говорит, я не разбираю слов.
– Нет, – отвечает Аньела. – Без сдвига на октаву. Раз, два, три…
Аои отстукивают ритм, затем начинает играть Линьх. Мелодия спокойная, медитативная. Я схватываю, потихоньку подсоединяюсь. Получается, поскольку пока всё повторяется по циклу. Потом нас перекрывают завывания румпешнолле, и последним, высоко-высоко, вступает пианино Аньелы. Красиво. Линьх начинает вариации, чуть-чуть выше, чуть-чуть длиннее, чуть-чуть ниже. Я тоже пробую.
– Стоп! Стоп! – кричит Аньела. – Сэм, что вы делаете?
– Я это… – отвечаю я. – Импровизирую.
– А в тональность кто будет попадать? – лоб Аньелы собран в резкие складки, глазищи злые, так что я невольно втягиваю голову в плечи.
– Извините, – говорю я. – Я не знаю, что такое тональность.
Тяжкий вздох.
– Вы сможете усвоить за пару минут? Учитывая, что у вас так всё быстро получается. Поскольку больше я тратить не намерена.
– Смогу.
– Значит, так, – Аньела подманивает меня к пианино. – Есть звуки, которые сочетаются, есть – которые нет. На самом деле всё сложнее, но запоминайте пока так. Вот, смотрите. Есть такая последовательность, которая составляет гамму.
Она играет подряд несколько нот.
– Гамма находится в определённой тональности в зависимости от того, с какой ноты начинается. Вот так – мажор, пободрее, вот так – минор, погрустнее. Если в аккорде используются ноты из этой гаммы, он будет звучать неплохо. Если я возьму вот такой, например – будет не вписываться. Слышите?
– Да, – я и правда понимаю.
– Есть последовательности аккордов, которые составляют фразу. Например, такая – тоника, доминанта, субдоминанта, тоника. Можно варьировать. Например, вот так. Или вот так. Или вот так. Но если вы хотите, чтобы звучало хорошо, держитесь тональности. Хотите закончить фразу – можно так, так или так. Хотите оставить намёк на продолжение – можно вот так. Усвоили?
– М-м. Вроде да.
– Попробуйте сымпровизировать в ре-мажоре, как мы только что играли.
Я беру додекайзер, лихорадочно высчитываю ноты. Понятно. Начинаю дуть. Один аккорд, другой…
– Молодец, – говорит Аньела. – Вы правда удивительно быстро соображаете.
– СБ, – достаточно чётко говорит Линьх. – Их там…
– Ладно, – говорит Аньела. – Мы теряем время. С начала, сразу с вокалом. Раз, два, три…
Мы снова начинаем играть. Я сначала осторожничаю, следую мелодии, которую задал Линьх. Потом чуть отступаю, беру ниже. Получается. И тут Аньела начинает петь. Её голос, журчащий, сильный, глубокий, выводит слова, от которых у меня начинает захватывать дыхание:
– Рядом серьёзный ты.Вместе проводим час.Время снесёт мосты,Время разрушит нас…Линьх переходит на очень высокие ноты, я остаюсь на своих, низких, Айзис завывает напряжённым аккордом, Аои стучат по тарелкам часто-часто…
– Надо забыть о том,Что этот час пройдёт.Время – это потом…Время пусть подождёт…14
Я помогаю Дранту убирать инструменты и мебель в соседнюю каморку.
– А зачем мы вообще их убираем? – спрашиваю я.
– Для порядку, – говорит он, затаскивая в захламлённое помещение стойку для пианино. – Бывали случаи, когда мы резко снимались с места и летели выступать. Так что лучше, когда всё надёжно закреплено. Нет-нет, это в чехол сначала.
Я стою с пианино в руках. Тяжёленькое. Дрант помогает надеть чехол, поставить в углу и прикрутить лямками к кронштейнам на стене.
– Вы молодец, – говорит Дрант, снова снимая кепочку и почёсывая плешь. – Первый раз вижу человека, который так быстро учится. К концу дня, мне кажется, вы не хуже Шмеда играли.
– Сам удивляюсь, – честно говорю я. – В последнее время у меня с памятью что-то нереальное творится.
– Сэм! – слышу я голос Аньелы. – Я ухожу.
– Да-да! – отвечаю я.
– Удачи, – Дрант протягивает руку.
Я пожимаю.
– До свидания.
Аньела ждёт у выхода, держа сумку двумя руками перед собой.
– Все уже разбежались? – спрашиваю я.
– Да, – подтверждает она. – Сумку возьмите. Вы меня удивили сегодня. Вы очень интересный человек.
Она смотрит пристально мне в глаза, потом отворачивается. Мне приятно от неё это слышать, и я ощущаю в груди странное тепло. Мы движемся к мотолёту.
– Спасибо за отличный день, – говорю я. – Давно мне не было так здорово.
Она останавливается, глядя вдаль, в сторону фонарей.
– Значит, вы не почувствовали…
– Что?
Она снова поворачивается ко мне, и я понимаю, что она – очень бледная. Глаза распахнуты ещё шире, чем обычно.
– Мне было жутко сегодня. Весь день. И я так рада, что завтра мы решили устроить выходной. Собственно, я решила. Потому что я больше не могу это выносить. Это иррациональный, животный страх.
– Я совсем не заметил, – признаюсь я. – Вы так хорошо пели, играли, смеялись…
– Я привыкла делать вид, что у меня всё хорошо. Ещё с детства. На публике, конечно.
– Значит, я – не публика? – я немного удивляюсь. – Мы же совсем не знакомы.
– Вы – доверенный человек, – говорит она. – Мне просто необходимо на кого-то положиться.
– А Пучик?
Мы подходим к мотолёту, она садится верхом, я за ней. Она не отвечает на мой вопрос, а просто включает поле. Мы взлетаем и несёмся по вечерним улицам, ещё быстрее и безумнее, чем утром. Мне становится страшновато.
– Аньела, не надо так гнать! – кричу я сквозь ветер и её бьющиеся волосы, но она будто бы не слышит.
Впрочем, мы прилетели. Она практически врезается мотолётом в парковочное место, издавая скрежет. К моему горлу подкатывает тошнота. Она выключает поле. Я слезаю.
– Простите, – говорит она, глядя мне в глаза. – Эта гонка меня немного встряхивает. Так что вы думаете?
– О чём?
– О том, что я рассказывала вам утром.
– Пока не знаю, – отвечаю я. – А почему вы спрашивали про время? Почему вы думаете, что эти ваши страхи связаны с путешествиями во времени?
– Мне казалось, я вам объяснила, – говорит она, отбрасывая волосы со лба. – Или нет? В общем, мне кажется, что кто-то слетал в моё прошлое и что-то там поменял. Я просто уверена в этом, хотя вы и пытались меня убедить, что это невозможно.
– Может быть, есть другое объяснение? – говорю я.
Она заглядывает мне в глаза, будто пытается увидеть в них поддержку. Или понимание?
– Может быть, – говорит она. – Приятного вечера.
Она забирает с мотолёта сумку и идёт в сторону дома.
– Спокойной ночи, – говорю я.
Другое объяснение. Да, у меня есть другое объяснение. Думаю, что оно такое же, как у доктора Ендердта. Но Аньеле бы не понравилось, если бы я сказал это вслух.
Я иду в сторону своего отеля и понимаю, что мы с ней не договорились о встрече. Что ж, я знаю, где она живёт. Может быть, послезавтра я к ней приду, и мы с её группой проведём ещё один интересный день. Приятный для меня, жуткий для неё. Люди – очень разные всё-таки…
15
Я нежусь в постели в своём номере, чувствуя, как сквозь шторы пробивается яркий свет. На Буде всегда ярко. Это неподходящая планета для того, чтобы долго спать. Зато можно валяться, вспоминать и размышлять.
Что за чудной день был вчера, если вдуматься? Я вроде как охранял эту странную женщину, которую, похоже, и не очень нужно охранять. Она просила о помощи, которую ей гораздо лучше окажет психиатр. Зачем я вообще тратил на неё время?
Может, дело в песнях? Они у неё очень… Не могу подобрать слово. Притягательные? Загадочные? Трогательные? Всё не то. В общем, ошеломительные и замечательные.
А пожалуй, я не жалею о потраченном времени. Во-первых, мне в любом случае надо его тратить. Во-вторых, наверно, есть в этом некий сокровенный смысл – плыть по течению, общаться со случайными людьми, учиться новому. И потом, в этой Аньеле что-то есть. Да, она явно ненормальная, но, собственно, и что? Я и сам не очень нормальный. Молекулы вон вижу. Хорошо, что у меня понимающие врачи.
Я вспоминаю, как вчера она играла и пела. Как сердилась, морща лоб, когда я сыграл свою какофонию. Как широко раскрывала удивлённые, бесконечно глубокие глаза, когда у меня получилось справиться с её странным пианино с первого раза. Да, пусть только ненормальный может придумать такой инструмент, но я же смог его освоить…
Я лежу и улыбаюсь некоторое время, потом встаю. Перебираю вчерашние воспоминания, пока умываюсь и принимаю душ. Надеваю штаны, футболку. Задумываюсь о том, как я проведу сегодняшний день. Ловлю себя на том, что мне хочется пойти к ней снова, но, наверно, это будет неуместно. Хотя я мог бы найти повод. Сказать, что я нашёл объяснение её наваждению, этим перемещениям предметов и странным фобиям. Нет, это глупо и не честно. Я же не нашёл. Да и нет никакого объяснения, кроме её фантазии, возможно, болезненной…
Что это? Кто-то стучит в дверь.
– Да-да! – кричу я. Ручка двери дёргается и замирает. Потому что заперто, ясное дело. Но ведь у обслуживания номеров есть ключи. Я настораживаюсь и подхожу к двери. Смотрю сквозь неё, удивляюсь и открываю.
– Вы? – говорю я.
На пороге Аньела. Как всегда огромные глаза. Улыбка до ушей. Короткое лёгкое платье на широких бретелях, всё в причудливых коричнево-бежевых спиральках. На поясе бежевая крохотная сумка.
– Доброе утро, – говорит она. – Я не помешала?
– Н-нет… – я не сразу соображаю, что нужно сказать. – Доброе утро. Проходите.
Она перешагивает через порог своей ногой в босоножке с деревянной подошвой. Осматривается.
– Неплохо вы тут устроились, – говорит она.
– Да, – я вдруг замечаю, что тоже улыбаюсь. – Но как вы меня нашли? И прошли в отель…
– Попросила девушку на входе пропустить, – просто отвечает Аньела, прогуливаясь по комнате. – Она моя поклонница. А отель вы вчера называли Линьху, он вас спрашивал. Не помните?
– Да, точно, – я вдруг вспоминаю, как в паузах между песнями Шмед расспрашивал, служу ли я всё ещё в СБ и где тут остановился. Откуда он знает про СБ, интересно…
Аньела как ни в чём не бывало садится на край моей незастеленной кровати.
– Знаете, – говорит она, – я вдруг утром проснулась и подумала, что мне вчера рядом с вами было намного спокойнее. Вы не хотите провести вместе этот день? Или у вас дела?
– Дел вообще никаких, – отвечаю я. – Честно говоря, я немного растерян. Первый раз в жизни ко мне вот так вламывается женщина. Конечно, во время одной из миссий на Одолео ко мне в номер вломились вооружённые солдаты местной хунты, и среди них была одна женщина, но это не совсем то.
– Да не волнуйтесь так, – говорит Аньела. – Может, сходим куда-нибудь позавтракать. Хотите, город вам покажу?
– Хочу, – говорю я. – Я как раз хотел посмотреть его вчера, когда случайно увидел вас с балкона.
– Тогда пошли.
Я обуваю кроссовки, всё ещё осмысливая факт, что она заявилась ко мне вот так вдруг. Что это может означать?
– А пока вы сюда шли, вас никто не охранял? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает она, слегка взбивая рукой падающие на плечи волосы. – Просто сегодня я чувствую себя в безопасности.
Пока мы выходим из номера, я понимаю, что сегодня от неё пахнет чем-то новым. Туалетная вода? Вчера этого запаха не было. Если разбирать на составляющие, то есть пара резких нот, одна приятно-сладковатая, одна солёно-древесная и ещё много других, которые почти не ощущаются. А всё вместе – похоже на запах сухой травы. Не мешает, как ни странно. Видимо, я просто научился с этим справляться.
– Простите, – говорю я. – А что у вас за духи?
– Я не пользуюсь никаким парфюмом, – отвечает она. – Возможно, это запах шампуня. Я впервые за несколько дней помыла голову. Только не загордитесь от этого. Это не ради вас, а просто потому, что было свободное время.
Я улыбаюсь. Мы как раз выходим из лифта и направляемся к выходу.
– Доброе утро!
Я оборачиваюсь. К нам вразвалочку идёт Тамняа в пёстрой футболке, обтягивающей живот, и плотных песочного цвета шортах. На лице улыбка – широкая и, как я могу понять, абсолютно неискренняя. Видимо, он чего-то от меня хочет.
– Господин Дьюрек, если не ошибаюсь…
– Доброе утро, господин Тамняа. Не ошибаетесь.
– Извините, если помешал, – он косится на Аньелу, которая недоумённо переглядывается между мной и им. – Понимаете ли, мы собирались с моими друзьями сыграть в кибервойну, но нужно минимум четыре человека…
Я замечаю ту самую пару, с которой Тамняа разговаривал вчера в столовой: крепкого, высокого, но полноватого брюнета с кривоватым разрезом рта и безвольным подбородком и женщину в обтягивающем голубом комбинезоне.
– Я, в целом, не против поучаствовать, но у нас с моей спутницей были несколько другие планы, – говорю я.
– Постойте, – говорит Аньела. – Кибервойна? Что за кибервойна?
– Вы никогда не играли? – удивляется Тамняа. – Всё просто. Надеваете нейроинтерфейс и бегаете по большому залу с препятствиями. Дополненная реальность. У вас в руках вы видите оружие, вместо поролоновых столбиков – деревья. Можно монстров добавить. А цель – перестрелять противника. Я тут играю несколько лет, и, хочу сказать, что очень силён в тактике. Моя команда всё время побеждает…
– Я хотела бы попробовать, – говорит Аньела, переглянувшись со мной.
– Но нас тогда будет пятеро, – говорит Тамняа. – Поровну не делится.
– Давайте мы вдвоём против вас троих, – говорю я.
– Мы же вас вынесем за пять минут, – смеётся Тамняа.
– Ну, мы тоже почти новички, – говорит брюнет. – Пару раз играли, но давно.
– Мы же ради удовольствия, – говорю я. – Какая разница, кто проиграет.
– Ну что ж… – Тамняа пожимает плечами. – Как скажете. Значит, господин Дьюрек и… Вас как зовут?
– Аньела, – отвечает Аньела.
– Постойте, – Тамняа трёт лоб. – Вы не Аньела ли Курц?
– Да.
– Большой поклонник, – он прикладывает ладонь к животу и картинно кланяется. – Итак, господинка Курц и господин Дьюрек против меня, Чурра Тамняа, а также господина и господинки Уот… Пойдёмте!
И он, развернувшись на месте, идёт в сторону отдельно стоящего большого сооружения, похожего на гигантский каменный сарай, желтоватый, как и остальные корпуса отеля. Над входом написано по-будски: «Игровой зал».
Двери разъезжаются в стороны, и мы попадаем в длинный и широкий проход, сумрачный, подсвеченный маленькими точечками светодиодов. От прохода в стороны расходится множество ответвлений.
К нам из тёмного угла выдвигается высокий человек с закрученными вверх седыми усами, явно накладными:
– Добро пожаловать, господа и господинки! – затем он убирает улыбку и добавляет: – А вы, – он указывает головой на Аньелу, – не живёте в отеле.
– Она со мной, – говорю я.
– Для гостей платно, десять единиц в час, – безразличным тоном говорит привратник.
Сумма немалая.
– Может, договоримся? – Тамняа пытается пустить в ход свою улыбку.
– Я заплачу, – говорю я, от чего Тамняа приподнимает бровь.
– Я сама заплачу, – в голосе Аньелы слышно неудовольствие, и я не настаиваю на своём предложении.
Она достаёт из поясной сумки кардхолдер и рассчитывается.
– И обувь вам придётся сменить, – уже более доброжелательно говорит привратник, указывая на её босоножки.
– А есть на что? – спрашивает Аньела.
– Вот тут, в шкафчике, спортивные галоши. Адаптируются к ноге.
Аньела открывает шкаф, берёт серые галоши. Переобувается, и они обжимают её маленькие ступни. Примерно, как стандартный боевой скафандр.
– Проходите, – говорит привратник. – Ваш отсек – номер семнадцать, слева, в самом конце. Настроите на пульте. Если что непонятно, вызовите помощника.
– Спасибо, – говорит Тамняа и подмигивает мне. – Ну что, готовьтесь. Сейчас будем вас выносить.
Мы с Аньелой идём по мрачному коридору последними. Впереди – Тамняа, возбуждённый, размахивающий руками и шумный, затем парочка Уот: он хмурый, сосредоточенный, она – неуверенно улыбающаяся и часто оглядывающаяся по сторонам.
– Привет, – вдруг говорит она, обращаясь вроде бы ко мне. – Я – Мелка, а это мой муж, Такто. Я не очень люблю такие вещи, но…
– А мне кажется, весело, – хмуро отвечает Такто.
– А вы в такое играли? – спрашивает Аньела меня.
– В похожее, – отвечаю я. – Не совсем такое.
Мы входим в невероятных размеров помещение с высоким потолком, сложным рельефом пола и многочисленными препятствиями: торчащие вверх мягкие столбики разных цветов, свисающие с потолка верёвочные конструкции, лесенки, ямы. Любопытно. В углу помещения на стене висит отгороженный мягкой ширмой терминал.
– Здесь задаём настройки, – говорит Тамняа, подходя к терминалу. – Думаю, стандартный командный бой, правильно?
Я киваю. Тамняа тыкает пальцем в разноцветные опции на мониторе.
– Хорошо. Два на три. До скольких побед? Давайте до трёх, чтобы не затягивать. У нас иногда один бой по часу шёл. Монстров добавляем?
– Да, – мрачно говорит Такто. – Так веселее.
– Хорошо, – Тамняа подтверждает выбор. – Ну, разбирайте нейроинтерфейсы.
– А оружие тут какое? – спрашиваю я, снимая с крепления на стене серебристый ободок.
– Разное, увидите, – говорит Тамняа. – Бластер, винтовка, нож, гранаты. Гранаты слабенькие, бластер и винтовка ограниченной дальности. Это я предупреждаю просто. Да, ещё. Тут сделано так, что фигура светится, пока игрок жив. Ранен – соответствующее место на теле тухнет, когда умер – весь становится серым. Тогда надо идти на точку возрождения. Но в нашем режиме возрождение происходит, только если раунд окончен. Всё понятно?
– Вроде да, – говорит Аньела.
Я киваю.
– Тогда расходимся и поехали. Игра начнётся, как только обе команды будут в точках возрождения.
– Пойдёмте, – говорит Аньела. – Похоже, это будет интересно.
Мы движемся по прорезиненному полу в угол помещения, огибая ямки и горки. В углу – небольшое возвышение в виде трёх концентрических кругов, каждый меньший чуть выше остальных. Это и есть точка возрождения. Мы заходим во внутренний круг. Аньела надевает нейроинтерфейс.
– Ух ты! – говорит она, широко раскрывая свои и без того огромные глаза. – Как красиво!
Я тоже надеваю нейроинтерфейс и оказываюсь в сумрачном тропическом лесу. Всё заросло травой, деревьями, лианами. Кругом буйство зелени, свет едва пробивается сверху, ложась неровными пятнами на всё вокруг.
Я смотрю на Аньелу. Она преобразилась. Лицо по-прежнему её собственное, но упрощённое, сглаженное, а одета она в костюм, похожий на скафандр – твёрдый, угловатый, светящийся тусклым зелёным светом. У неё над головой прямо в воздухе висит цифра 100, это процент здоровья. Понятно.
