Сменялись временем труда.
Данилычи притихли строя,
Да пировали иногда.
Но вот в Москву молва примчалась,
Угас Андрей
, не видя старость,
На стол владимирский решил
Воссесть сородич – Михаил.
В уделах тихо возроптали.
Покуда тризна в Городце,
Всплакнув для вида в ритуале,
Бояре в вечной хитрице,
Считая, что в подлунном мире,
Чем ближе князь, мошна тем шире,
Ища заступника, теперь
С столицы выехали в Тверь.
Акинф из них старшой боярин
.
Немолод, злобен и спесив,
Серебролюбен и коварен,
Других приятелей сманив,
Решил, что Тверь ярлык получит,
И перед ним тот самый случай,
Когда, хоть возрастом и стар,
Проби?л час получать хабар.
Тому б и быть так, но похоже,
Судьбу рисуя, Небеса
Решили, что для русской дрожи
Уходит время. Начался
Этап глубоких изменений,
Когда за холодом весенний
Идёт разгон: на власть решась,
Оспорил стол Московский князь!
Откуда у Москвы есть право,
Если же лествицы канон,
Диктует прямо, безвозбранно,
Что стол за Тверью, и лишён
Другой надежды, бед не клича,
Древнейший нарушать обычай?
Имел возможность Даниил,
Но, к сожаленью, не дожил.
Отцовских Юрий прав запросит!
Пусть хан решит кому отдать
Ярлык, и пусть почи?ет в бозе
Закон отживший. Вдругорядь
Свои изобретут догматы –
Обноски хворями чреваты.
Знать устарели, не нужны
Умы днепровской старины
.