По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 3

К моменту высадки союзников в Крыму Севастополь был городом не очень большим: в нём насчитывалось около 45.000 жителей[528 - См. Википедию, статью «Севастополь».], главным образом, естественно, военнослужащих и членов их семей. Две широкие главные улицы – Екатерининская и Морская – были покрыты щебнем и простирались с востока на запад в окаймлении красивых добротных зданий. Больше ни одной мощёной улицы в городе, в общем-то, не было, и от центра вверх на холмы совершенно беспорядочно поднимались во все стороны узкие извилистые проулки.

Екатерининская улица получила своё название в 1787 году, в честь визита в Севастополь Екатерины Великой, и носила его в течение 130 лет, пока большевики-коммунисты не «осчастливили» её сначала именем Троцкого, а потом – Ленина[529 - http://sevdig.sevastopol.ws/gal/gal_old/eketerina.html.], хотя, в отличие от русской императрицы, эти товарищи никакого отношения к Севастополю не имели. Так до сих пор это нелепое название она и носит. Морской улице повезло больше: к её наименованию лишь прибавилось прилагательное «Большая»[530 - См. Википедию, статью «Большая Морская улица (Севастополь)».].

Генерал-адъютант (с 1855 года), инженер-генерал (с 1869 года), граф (с 1879 года) Эдуард Иванович (Франц Эдуард Граф[531 - Это имя, а не титул.] фон) Тотлебен (1818–1884)

Как я уже отмечал, Севастополь с суши был почти не защищён. Несмотря на то, что один из будущих героев обороны города вице-адмирал Владимир Алексеевич Корнилов (я ещё расскажу о нём) ещё в 1852 году настаивал на его срочном укреплении на этом направлении, командование ничего не предпринимало. За полгода до высадки французов и англичан в Крыму Корнилов подаёт Меншикову очередной проект, в котором подчёркивается, что офицеры-черноморцы, а также штатские жители города готовы осуществить необходимое строительство за свой счёт, и даже приводятся подписи этих людей[532 - Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 128–129.]! Наш главнокомандующий не только отвергает это предложение, но и делает это «с негодованием»[533 - Цит. по: op. cit., стр. 129.].

В августе 1854 года командующий русской Дунайской армией генерал Михаил Дмитриевич Горчаков[534 - См. Википедию, статью «Горчаков, Михаил Дмитриевич».] направляет к Меншикову 36-летнего военного инженера подполковника Эдуарда Тотле?бена, характеризуя того в своём рекомендательном письме как «деятельного, разумного, храброго»[535 - Цит. по: Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 19.] офицера и особо отмечая его знания в области фортификации. Подозрительный Меншиков тут же видит в молодом человеке шпиона-соглядатая и, прочитав письмо Горчакова, холодно замечает: «В городе стоит сапёрный батальон. Передохните после дороги и отправляйтесь обратно на Дунай»[536 - Цит. по: там же.]. Обескураженный Тотлебен направляется к Корнилову, который в то время занимал должность начальника штаба Черноморского флота, то есть являлся его фактическим командующим, и тот принимает его с распростёртыми объятиями. Наконец-то в городе появляется столь необходимый военный инженер! Вскоре происходит высадка союзников, и молодой подполковник проявит себя с такой блистательной стороны, что даже князь Меншиков, к его чести, высоко оценит результаты труда своего подчинённого. Ведь можно безоговорочно утверждать, что не будь Тотлебена, Севастополь не продержался бы и нескольких дней.

Эдуард Иванович быстро понимает, какая смертельная опасность грозит городу с суши: оборонительные стены прикрывали не более 25 % всей его окружности, а остальное пространство было совершенно открыто[537 - Op. cit., стр. 196.]. За месяц до высадки союзников он представляет князю свои соображения относительно срочного укрепления Севастополя, но в ответ слышит, что «крепость не ждёт никаких покушений со стороны крымских татар»[538 - Цит. по: op. cit., стр. 19.]. А ведь Меншиков тогда уже знал о готовящемся десанте, в том числе и от императора Николая Первого[539 - Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 105.]!

И вот 14 сентября[540 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 261.] близ Евпатории та самая высадка и начинается. Становится ясно, что угроза городу надвигается с севера. А линия обороны на этом направлении настолько слабая, что моряки называют её «тоненькой стенкой в три обтёсанных кирпичика»[541 - Цит. по: Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 131.]. Главное укрепление предназначается лишь для шестнадцати (!) лёгких орудий[542 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 197.], было построено ещё в 1818 году[543 - Там же.], и с тех пор какие-либо существенные работы на нём не производились, всего для защиты Северной стороны было предназначено 198 орудий, тоже в большинстве своём лёгких[544 - Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 131.], но, например, непосредственно на главном укреплении их было… 12[545 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 29.]!. Более того, ряд укреплений, вопреки логике, находились под господствующими высотами и к тому же легко могли быть обойдены противником.

Тотлебен принимается за работу. Счёт остающемуся в его распоряжении времени идёт буквально на часы, особенно после поражения нашей армии на Альме. Враг находился в каких-то тридцати километрах от Северной стороны – это где-то два дня пути! Понимая, что строительство мощных сооружений по всем правилам военно-инженерного искусства просто невозможно, Эдуард Иванович ставит перед собой задачу возвести по обе стороны главного укрепления комплекс полевых артиллерийских батарей, соединив всё двумя рядами траншей, а его самого обновить так, чтобы внешне оно выглядело солидно и устрашающе. То есть в данном случае пустить неприятелю пыль в глаза. Но тут выясняется, что строить нечем: в Севастополе почти нет лопат, кирок, тачек, топоров и всего того, что так необходимо для фортификационных работ. Вы только представьте себе размер бедствия: в городе находятся в исправном состоянии 248 железных лопат, 24 лома, 99 кирок, 15 мотыг и 1.082 мешка[546 - С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 194.]! Есть, правда, ещё 123 годные лопаты, но они деревянные[547 - Там же.], а почва вокруг крепости – камень. Тотлебен немедленно распоряжается наладить производство необходимого инструмента и прежде всего такого как кирка – скорость строительства была превыше всего. Работы же пока начинаются, но идут так медленно, что он понимает: «/…/ они могли быть окончены не ранее как по истечении нескольких месяцев»[548 - Цит. по: Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 25.]. А их нет – нет даже нескольких дней! Он почти не спит, постоянно находится на позициях, и люди заражаются его энергией: днём и ночью вгрызаются в грунт малопригодными инструментами, роют землю ножами, носят её в шинелях. И происходит невероятное! 22 сентября[549 - Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 132.], к моменту выхода передовых частей союзников к Северной стороне, их встречает солидно выглядящая линия укреплений, ощетинившаяся многочисленными орудиями. Уильям Рассел пишет: «Рекогносцировка показала, что враг выставил мощные батареи вдоль северо-западной оконечности Севастопольской гавани, рядом с /…/ Северным укреплением, чтобы ослабить и задержать наше наступление с этой стороны»[550 - Цит. по: У.Х. Рассел «Британская экспедиция в Крым», М., издательство «Принципиум», 2014, т. 1, стр. 296–297.]. И невдомёк было и ему, и союзному командованию, что главное укрепление так грозно выглядело лишь внешне (правда, пушки везде стояли самые что ни на есть настоящие!). К тому же разведка у англичан с французами была налажена из рук вон плохо, память о потерях в недавнем сражении свежа, и они решают приостановиться и посовещаться ещё раз. А пока они совещаются, задумаемся о том, что бо?льшую часть этого оборонительного рубежа длиной в несколько километров Тотлебен возвёл практически с нуля за восемь дней (!!!), да ещё и при тех трудностях, которые я только что описал! Это было первое – но далеко не последнее – чудо, совершённое молодым военным инженером в ходе севастопольской эпопеи.

Севастополь и окрестности (современная карта)

За свои героические действия он будет уже после падения Севастополя назначен генерал-адъютантом, получит звание инженер-генерала, потом будет руководить укреплением наших военных портов на Балтике, с началом русско-турецкой войны 1877–1878 годов станет главным распорядителем по обороне Черноморского побережья, а потом вообще будет назначен главнокомандующим всей русской армией[551 - Здесь и далее биография Э.И. Тотлебена приводится по Википедии, статье «Тотлебен, Эдуард Иванович» – за исключением случаев, оговоренных особо.]. Эдуард Иванович будет награждён золотой саблей с надписью «За храбрость», тринадцатью русскими орденами, включая Святого Георгия 4-й, 3-й и 2-й степеней и Святого апостола Андрея Первозванного, а также пятнадцатью орденами иностранными, в том числе тремя прусскими, двумя сербскими и даже бразильским. В 1879 году он будет возведён в графское достоинство, станет, в частности, генерал-губернатором Одессы, командующим войсками Одесского военного округа, генерал-губернатором Северо-западного края Российской империи.

У Эдуарда Ивановича было 13 детей – трое сыновей и десять дочерей, – причём дочерей он неизменно узнавал только когда видел их всех вместе, а вот порознь – не всегда. Умер он в возрасте 66 лет в Германии и по указанию императора Александра III был похоронен на Братском кладбище Севастополя. Его могила, к счастью, сохранилась до сих пор, хотя в двадцатых годах прошлого века большевики-коммунисты украли с её надгробья серебряные венки[552 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 15.], а в 1944 году его бюст расстрелял из пистолета какой-то лейтенант Красной армии[553 - Там же.]. В 1909 году Тотлебену поставили в Севастополе один из самых красивых памятников в городе, который тоже сохранился. Правда, во время обороны Севастополя в 1941–1942 гг. взрывной волной или снарядом ему отрывает голову[554 - См. Википедию, статью «Памятник Э.И.Тотлебену», а также http://spravka.sevas.com/org/totlebenu-eduardu-ivanovichu-general-leytenantu-pamyatnik-v-sevastopole.]. В 1945 году приехавший на конференцию в Ялте премьер-министр Великобритании Уинстон Черчиль выражает пожелание посетить Севастополь (он, между прочим, хочет возложить венки к могиле англичан, погибших в ходе Крымской войны, – но об этом позже), и местные власти решают памятник поправить. Но поскольку оторванную голову найти так и не удаётся, её отпиливают у одного из сапёров, стоящих на его постаменте, и приделывают Тотлебену. Впопыхах никто не обращает внимания на то, что сапёр – в фуражке, а наш знаменитый фортификатор уже держит её в левой руке. После отъезда Черчилля советские реставраторы восстанавливают его исконный – и правильный – вид и, кстати, возвращают голову сапёру. Если будете у этого памятника, подойдите к его левой стороне (если смотреть ему в лицо). Там вы увидите того самого сапёра – со швом на шее.

Память о Тотлебене хранится и в Болгарии: в городе Плевен ему установлен бюст, а в болгарской столице Софии – памятная доска на бульваре, названном его именем. Есть в этой стране даже село Тотлебен.

А мы вернёмся к союзникам. Что же они обсуждают? Вопрос, в общем-то, простой: что делать дальше. Но вот копий при поиске ответа на него оказывается сломано немало, и решение принимается совершенно неправильное. Но обо всём по порядку.

Утром 22 сентября[555 - Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 132.] английский генерал сэр Джон Бэ?ргойн сообщает лорду Раглану о (мнимой) мощности укреплений Северной стороны, а также информирует его о том, что русские загородили своими военными кораблями вход в бухту Севастополя, скрепив их канатами, но оставя всё же проходы между ними и берегами. Бэргойн делает вывод о том, что наземная атака с ходу приведёт к большим потерям и что наш флот не оставил затеи выйти в открытое море и дать бой союзникам. Рекомендация его однозначна: Северную сторону не штурмовать, город обойти, выйти к его южной части и нанести удар оттуда. Британский главнокомандующий, как обычно, решает сам ничего не решать и приказывает Бэргойну доложить обо всём Сент-Арно. А тот, надо сказать, уже длительное время тяжело страдает от рака желудка[556 - См. Википедию, статью «Jacques Leroy de Saint-Arnaud» (на английском языке).], причём состояние его здоровья неуклонно ухудшается: он чрезвычайно слаб, уже не может встать с кушетки, и жить ему к этому моменту остаётся всего-то несколько дней.

23 сентября со стороны Севастополя слышатся буханья орудий, и через несколько часов союзники узнают от своих разведчиков, что русские расстреляли и затопили те самые корабли (об этом драматическом событии я ещё расскажу). Вначале англичан и французов охватывает радость – ещё бы: противник уничтожает собственный флот! – но быстро приходит понимание того, что зато теперь у их флота нет никаких шансов прорваться в севастопольскую гавань. И слабеющий Сент-Арно, выслушав Бэргойна, говорит своим коллегам: «Сэр Джон прав: обойдя Севастополь и напав на него с юга, мы будем иметь все наши средства в нашем распоряжении при посредстве гаваней, которые находятся в этой части Крыма и которых у нас нет с этой [Северной] стороны»[557 - Цит. по: Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 132.]. Это был переломный момент Крымской кампании: из короткой победоносной карательной экспедиции она довольно быстро превратится в изнурительную войну.

Решение союзного командования стало подвергаться критике чуть ли не моментально. Услышав о предстоящем манёвре (его назвали фланговым маршем), британский контр-адмирал лорд Эдмунд Лайонс[558 - См. Википедию, статью «Лайонс, Эдмунд».] заявляет лорду Раглану: «Это операция стратегическая, а к стратегическим операциям мы не готовы. Мы пришли сюда за быстрым успехом»[559 - Цит. по: У.Х. Рассел «Британская экспедиция в Крым», М., издательство «Принципиум», 2014, т. 1, стр. 299.]. Уильям Рассел пишет: «/…/ фланговый марш стал прологом к затяжной осаде, кровопролитным боям и большим потерям, свидетельством робости и в то же время – безрассудства, которое /…/ явилось отступлением от принципов кампании и вряд ли может быть оправдано с военной точки зрения»[560 - Цит. по: op. cit., стр. 298–299.].

Уже после войны, Тотлебен скажет тогда уже маршалу Франции Франсуа Канробе?ру[561 - См. Википедию, статью «Канробер, Франсуа».] (в сентябре 1854 года он сменил умершего Сент-Арно), что если бы тогда союзники всё же атаковали Северную сторону, то город был бы взят[562 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 33.]. Ему вторит начальник Севастопольского гарнизона барон Остен-Сакен – тот самый, который в апреле 1854 года командовал обороной Одессы: «В Севастополе оставался ничтожный гарнизон, и если бы неприятель действовал решительно, то и всей армии было бы недостаточно для защиты Севастополя, вовсе не приготовленного к принятию осады»[563 - Цит. по: Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 132.]. А вот мнение вице-адмирала Корнилова: «Должно быть, Бог не оставил ещё Россию. Конечно, если бы неприятель прямо после Альминской битвы пошёл на Севастополь, то легко бы завладел им»[564 - Цит. по: op. cit., стр. 132–133.]. Нахимов выразился ещё хлеще: «Знаете, первая просьба моя к государю по окончанию войны – это отпуск за границу; так вот-с, поеду и назову публично ослами и Раглана и Канробера»[565 - Цит. по: Э. Бекир-Заде «Адмирал Нахимов», М., «Олимп», 1998, стр. 192.].

Да-а-а, для защитников города, ожидавших атаки на него буквально с часу на час, всё это казалось просто чудом. А я хочу здесь обратить внимание на следующее. Что только и кого только не винят иностранные историки за тот несомненный ляп – и болезнь Сент-Арно, и нерешительность лорда Раглана, и плохую разведку, и недостаточную принципиальность не согласных с предложенным решением генералов, не ставших до конца отстаивать своё мнение, но давайте вспомним, что в большинстве своём русский солдат сражался при Альме так отчаянно и яростно, что неприятель после своей победы два дня[566 - С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 180.] стоял на поле боя и зализывал раны. И вспомним о беспримерном труде таких же русских солдат и моряков, только под Севастополем, которые под руководством молодого военного инженера-немца совершили невозможное. Всё это, как минимум, подтолкнуло противника к роковому для него решению. Разве не так?

Но вообще-то во фланговом манёвре союзников своя логика была. Ведь ещё до высадки у Евпатории Сент-Арно и Раглан договорились о нападении на Севастополь именно с юга[567 - А. Трубецкой «Крымская война: неизвестная мировая война», СПб., ЗАО «Торгово-издательский дом ‘Амфора’», 2014, стр. 296.]. О том же наверняка говорил английскому главнокомандующему уже упоминавшийся мною Лоренс Олифант – может быть, единственный иностранец, который тщательно изучил ту местность лично. Кроме того, с южной стороны действительно было несколько бухт (Балаклавская, Камышовая и т. д.), удобных для снабжения войск осаждающих и – что немаловажно – для выгрузки тяжёлой осадной артиллерии. Наконец, атака Северной стороны привела бы к тому, что армия удалилась бы от флота на недопустимое расстояние, а это было очень рискованно[568 - С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 186.]. Как бы то ни было, жребий был брошен, и союзники направились в обход.

А что же делает в это время наш главнокомандующий, князь Меншиков? Перед ним стоят, если можно так выразиться, задача-минимум и задача-максимум. Задача-минимум – привести в порядок растрёпанную армию. Её решение достигается без особого труда, и во многом помогает этого добиться… опять же русский солдат (естественно под командованием офицеров). Уже к 24 сентября управляемость войсками была полностью восстановлена, и в их рядах даже появилось нечто вроде обиды за поражение под Альмой[569 - Op. cit., стр. 188.]. А вот задача-максимум была более сложной.

Князю предстояло решить, что важней: сохранение армии или спасение Севастополя. И он выбирает первое. Да-да! Меншиков, очевидно, рассуждает так: падение крепости и уничтожение Черноморского флота не обязательно приведёт к потере Крыма, а вот уничтожение армии неизбежно повлечёт за собой и сдачу Севастополя, и сожжение флота, и утрату всего полуострова. А это уже катастрофа: южные границы страны окажутся беззащитными, в войну, глядишь, вступит Австрия, а то и Пруссия, и тогда пиши пропало. Но о чём тогда думал Александр Сергеевич мы, конечно же, никогда не узнаем, поскольку своему окружению он, как известно, не доверял и ни с кем своими планами не делился. И правильно делал: обстановка в его штабе была такова, что все намерения командования тут же выбалтывались, и о предстоящих движениях армии не знал разве что глухой[570 - Там же.]. Так или иначе, утром 24 сентября, Меншиков начинает вывод армии из Севастополя.

Выйдя из города, войска идут через посёлок Инкерман[571 - См. Википедию, статью «Инкерман».], держа курс на север, к Мекензиевым горам, оттуда – ещё дальше на север на Бельбе?к (сегодня это село Фруктовое[572 - См. Википедию, статью «Фруктовое (Севастополь)».] – см. карту выше), потом на северо-запад, ближе к берегу моря, на Ка?чу[573 - См. Википедию, статью «Кача (посёлок).] и затем почти точно на восток к Бахчисараю. Часть обоза уходит на юг, к хутору Бра?кера (сейчас рядом с этим местом находится железнодорожная станция «Севастополь-Товарная»[574 - https://forum.sevastopol.info/viewtopic.php?t=1356884.]). Выход из города продолжается и на следующий день, с той лишь разницей, что на этот раз движение идёт через Инкерман на северо-восток, в направлении деревни Ота?р-Кой (сегодня – село Фронтовое[575 - См. Википедию, статью «Фронтовое (Севастополь)».]). А через несколько дней через Ахтиарскую бухту с Южной стороны на Северную[576 - С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 189.] переправляются остатки обоза и присоединяются к войскам.

Самое удивительное, что 24 сентября, едва ли не минута в минуту[577 - Op. cit., стр. 183.], союзники тоже снимаются с места, начиная свой обходной манёвр. Причём противники пересекают ту же местность навстречу, а иногда даже наперерез (!) друг другу, зачастую идут чуть ли не параллельно, двигаясь просто по разные стороны холмов, но имеют об этом представление весьма приблизительное. (Я уже говорил: разведка что у тех, что у других была поставлена отвратительно[578 - Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 151.]) Так, например, русская армия направляется к Бельбеку тогда, когда там ещё стоят союзники[579 - С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 183 и 188.], а 25 сентября лорд Раглан вообще неожиданно нарывается на нашу пехоту, идущую к Бахчисараю (похоже, что это была часть обоза), и вынужден галопом спасаться под прикрытие своих орудий[580 - У.Х. Рассел «Британская экспедиция в Крым», М., издательство «Принципиум», 2014, т. 1, стр. 301.]. Происходит короткая стычка, и англичанам достаются «честные»[581 - Цит. по: там же.] трофеи: сапоги, рубахи, деньги, шампанское и даже изрядно нагрузившийся им русский офицер-артиллерист[582 - Op. cit., стр. 301–302.]. И это был случай не единичный[583 - Op. cit., стр. 537–539.]: армии противников шли в густом тумане так близко друг к другу, что не встретились по полной разметке просто каким-то чудом! В общем, и смех и грех.

В конце концов Сент-Арно с Рагланом добираются до своей цели, а Меншиков – до своей. И тут выясняется занятная вещь. Посмотрите ещё раз на карту. Англичане с французами стоят теперь южнее Севастополя, в районе Балаклавы, а русская армия – юго-западнее Бахчисарая, причём заняв 26 сентября и Бельбек (Фруктовое) вместе с окружающей его долиной, и Инкерман[584 - С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 189.]. Теперь она контролирует всю территорию северо-восточнее и севернее Севастополя и накрепко отрезала союзников от их базы в Евпатории, которая как раз к северу от города и находится. Так что в этой несуразной игре в жмурки русские, если можно так выразиться, неприятеля «пережмуривают», да ещё и предотвращают полную блокаду крепости. (Это сыграет просто неоценимую роль с точки зрения снабжения города всем необходимым в ходе начавшейся вскоре осады.)

А я пока вернусь на пару дней назад.

Сразу же после поражения на Альме Меншиков назначает Нахимова командующим обороной Южной стороны Севастополя, а Корнилова – Северной. Корнилов спрашивает, что ему делать с флотом. Князь в свойственной ему язвительной манере отвечает: «Засуньте его себе в карман»[585 - Цит. по: Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 137.]. Оторопевший адмирал настаивает, но к своему ужасу слышит в ответ: «Вход в бухту загородить, корабли просверлить и изготовить к затоплению, морские орудия снять, а моряков отправить на защиту Севастополя»[586 - Цит. по: там же.]. (Естественно, приказ касался не всех судов, а лишь устаревших и наименее пригодных для обороны города.) Утром 21 сентября Владимир Алексеевич собирает всех флотских командиров и сообщает им о приказе главнокомандующего. Моряки, естественно, в ужасе: корабли для них и дом родной, и жизнь, и честь. В результате Корнилов вновь отправляется к Меншикову и заявляет, что выйдет всё-таки в море и даст неприятелю последний бой, в котором наш флот, может, и погибнет, но погибнет достойно. Лишённый таких эмоций князь взрывается и бросает адмиралу, что, если тому не угодно повиноваться, он отстраняет его от должности и приказывает отправляться в Николаев (черноморский порт примерно в 740 километрах к западу от Севастополя). Корнилов в отчаянии восклицает: «Остановитесь. Это самоубийство… К чему вы меня принуждаете… Но, чтобы я оставил Севастополь, окружённый неприятелем, – невозможно! Я готов повиноваться вам!»[587 - Op. cit., стр. 138.]

Примерно в четыре часа дня 21 сентября предназначенные для затопления суда начинают выходить на свои последние в жизни боевые позиции. Приговорёнными к смерти оказываюся пять линкоров и два фрегата[588 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 307.]. Весь следующий день с них снимают всё, что может пригодиться при обороне Севастополя, но всю артиллерию перенести на берег всё же не успевают. На рассвете 23 сентября[589 - Op. cit., стр. 308.] при большом стечении народа начинается «казнь»: срубаются мачты, звучит команда «Свистать всех наверх», экипажи выстраиваются на палубах, отдавая парусникам последний салют, некоторые матросы держат в руках любимых кошек[590 - Э. Бекир-Заде «Адмирал Нахимов», М., «Олимп», 1998, стр. 199.]. У всех на глазах слёзы, люди молятся, многие рыдают как дети. Наконец специально подготовленные группы спускаются вниз и одновременно приступают к прорубанию в днищах отверстий.

Первыми начинают величаво погружаться под воду линейные корабли «Варна»[591 - Корабль назван в память о взятии русскими войсками 29 сентября 1828 года этой турецкой крепости на территории Болгарии в ходе войны 1828–1829 гг.; активную роль в той операции сыграл наш флот (см. Википедию, статью «Варна»).] и «Силистрия»[592 - Корабль назван в память о взятии этой турецкой крепости на Дунае русскими войсками 18 июня 1829 года в ходе войны 1828–1829 гг.; сейчас располагается в Болгарии и называется Сили?стра (см. Википедию, статью «Силистра»).] (когда-то им командовал Нахимов[593 - См. Википедию, статью «Силистрия (линейный корабль)».]), а также фрегат «Сизополь»[594 - Корабль назван в память о взятии в результате десантной операции турецкой черноморской крепости Созопол русскими войсками 18 февраля 1829 года в ходе войны 1828–1829 гг.; в России это название произносилось как Сизополь; в настоящее время располагается в Болгарии (см. Википедию, статьи «Сизополь /фрегат, 1841/» и «Созопол»).]. За ними следуют линейные корабли «Уриил»[595 - Корабль назван в честь одного из восьми православных архангелов; в переводе с иврита это имя означает «свет Божий»; Уриил властвует над небесными светилами (см. Википедию, статьи «Архангел Уриил» и «Архангел»).] и «Селафаил»[596 - Корабль назван в честь одного из восьми православных архангелов Селафиила (хотя назывался он именно «Селафаил», то есть с написанием через две буквы «а»; так же имя корабля написано и в соответствующем донесении Корнилова – см. Википедию, статью «Селафаил /линейный корабль, 1840/», а также Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 138); в переводе с иврита это имя означает «молитва к Богу» или «молитвенник Божий»; Селафиил молится Богу за людей (см. Википедию, статью «Архангел Селафиил»).]. В 8 часов утра исчезает фрегат «Флора»[597 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 308–309.]. И только 120-пушечный линкор «Три Святителя»[598 - Корабль назван в честь живших в IV и V веках н. э. Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста – трёх христианских архиепископов, уроженцев Каппадокии (область, в настоящее время находящаяся на востоке Турции, у её границ с Грузией, Арменией и Ираном); внесли большой вклад в разработку многих церковных канонов; иногда их ещё называют «Отцами церкви» и «Святыми отцами» (см. Википедию, статьи «Три святителя /значение/», «Каппадокия», «Турция», «Василий Великий», «Григорий Богослов», «Иоанн Златоуст», «Канон» и «Отцы Церкви»).] – герой Синопского боя, в котором он получил 48 пробоин[599 - См. Википедию, статью «Три святителя (линейный корабль, 1838)».], но вернулся в родной Севастополь – продолжает бороться за свою жизнь. Он заваливается на правый бок, но ко дну идти отказывается. Тогда отдаётся приказание прекратить мучения заслуженного ветерана, и пароход «Громоносец» выпускает по нему несколько ядер[600 - Э. Бекир-Заде «Адмирал Нахимов», М., «Олимп», 1998, стр. 199.]. Гигант начинает медленно скрываться в волнах, напоследок взбурлив над собой море, словно делая последний выдох. Всё кончено.

Но севастопольцы не только молятся да плачут. Они отчаянно работают, пытаясь максимально защитить свой город от неминуемых и скорых вражеских атак. Корнилов пишет: «Наш Севастополь готовится к обороне /…/ Пошли [работы] с больши?м успехом: не только рабочий, но и мужик с охотой работают. /…/ На укреплениях работают без устали, и они идут с большим успехом»[601 - Цит. по: Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 129.]. Основной упор делается теперь, естественно, на южное направление. И опять подполковник Тотлебен творит чудеса! Когда он приступил к работам по укреплению оборонительных рубежей с юга, там, например, на Малаховом кургане, который являлся ключом к Севастополю, находилось всего пять (!) орудий среднего калибра[602 - Op. cit., стр. 131.]. В этой связи он потом вспоминал: «Наше положение в Севастополе было критическое; ежеминутно готовились мы встретить штурм вдесятеро сильнейшего неприятеля и по крайней мере умереть с честью, как храбрые воины /…/. Севастополь /…/ с сухопутной стороны не был почти совсем укреплён, так что совершенно был открыт для превосходных сил неприятельской армии. Начертание укреплений и расположение войск поручено мне ген[нерал]-ад[ъютантом] Корниловым. Нам помогает также храбрый адмирал Нахимов, и всё идёт хорошо /…/. Случались дни, когда мы теряли всякую надежду спасти Севастополь, я обрекал себя уже смерти, сердце у мня разрывалось /…/»[603 - Цит. по: op. cit., стр. 143–144.].

Тотлебен прекрасно понимает, что и на Южной стороне строить капитальные оборонительные укрепления невозможно: уже в первый день работ, 27 сентября[604 - С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 202.], здесь появляются передовые и пока немногочисленные отряды союзников (это англичане)[605 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 325 и 333.]. Они неприятно удивлены. «Когда мы открывали кампанию, он [Севастополь] виделся нам некой гипсовой декорацией, – пишет Рассел, – которая /…/ обрушится от одного только грома наших пушек»[606 - Цит. по: У.Х. Рассел «Британская экспедиция в Крым», М., издательство «Принципиум», 2014, т. 1, стр. 322.]. А теперь на всей протяжённости севастопольского рубежа англичане видят «/…/ массы рабочих, расположенных вокруг города и яростно роющих землю для создания новых оборонительных сооружений, для укрепления старых и образования различного рода препятствий»[607 - Цит. по: Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 36.].

Начальник штаба Черноморского флота (командующий флотом) вице-адмирал Владимир Алексеевич Корнилов (1806–1854)

Батареи, редуты и форты русских растут буквально на глазах, и начинается неистовая гонка со временем, причём с обеих сторон. Эдуард Иванович принимает решение на удивление простое: максимально вписать возводимые укрепления в рельеф, то есть главное – это не их мощь, а их защищённость складками местности. А когда неприятель принимается строить свои сооружения, Тотлебен отвечает как опытный шахматист: против артиллерийской батареи врага – своя батарея, но на более выгодной позиции, против окопа – свой окоп, но с более удобным углом стрельбы. Если нужно – окапываемся, зарываемся в землю, соединяя батареи траншеями, возводя линию фронта. Если нужно – выносим укрепления вперёд, вправо, влево, создаём то, что называется промежуточными позициями, а то и выбиваем неприятеля с уже созданного им укрепления[608 - Op. cit., стр. 37.]. Получается нечто вроде гибкой, активной обороны. Такого до Тотлебена не применял в фортификации никто: укрепления тогда строились «на века», на все случаи жизни, он же приспособил всё к ситуации совершенно конкретной. На батареях в первую очередь возводятся прикрытия для артиллеристов и других солдат, потом там немедленно водружаются орудия, которые могут тут же начинать стрельбу, и лишь потом уже позиции укрепляются окончательно. Работы идут круглосуточно, и в них участвуют чуть ли не все поголовно: войска гарнизона, вольные мастеровые и рабочие, обычные горожане, женщины – жёны и дочери моряков, дети и даже заключённые, большинство из которых для этих целей освобождают[609 - Op. cit., стр. 350–351.]. Работают в две смены по 12 часов, в каждой смене задействовано от 5 до 6 тысяч человек[610 - Там же.].

29 сентября начинаются взаимные обстрелы – сначала ведётся ружейный огонь, потом подключается артиллерия, включая корабельную[611 - Op. cit., стр. 352.]. Тотлебен же с удовлетворением констатирует, что к этому времени «/…/ многие наши батареи были уже готовы и вооружены морскими орудиями большого калибра»[612 - Цит. по: там же.]. А 9 октября работы в основном завершаются. Вы только подумайте: за тринадцать дней на фронте шириной более семи километров[613 - Op. cit., стр. 323.] выросла, можно сказать, в чистом поле «внушительных размеров фортификация»[614 - Цит. по: У.Х. Рассел «Британская экспедиция в Крым», М., издательство «Принципиум», 2014, т. 1, стр. 306.] (это слова англичан) более чем с двадцатью новыми артиллерийскими батареями, на которых было установлено 341 орудие, то есть почти в два раза больше, чем до начала работ[615 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 394–395.], редутами, завалами, волчьими ямами и т. д. И всё это соединено разветвлённой сетью окопов и траншей. Тотлебен во второй раз спасает Севастополь! Корнилов по этому поводу скажет: «В неделю сделали больше, чем прежде делали в год»[616 - Цит. по: С.В. Ченнык «Награды героев Крымской войны», М., ООО «Принципиум», 2017, стр. 117.]. (Хотя, замечу в скобках, сам Эдуард Иванович качество строительства оценивал весьма критически[617 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 391–392.].)

Меншиков приезжает в город 30 сентября и приводит с собой долгожданное подкрепление – чуть более 8.000 человек, а также несколько лёгких орудий[618 - Op.cit., стр. 354.]. Не ахти что, но ведь севастопольский гарнизон поначалу составлял всего 10.000 человек[619 - Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 142.], то есть был совершенно ничтожным! Теперь же он постепенно возрастает до 35.000 бойцов[620 - Op. cit., стр. 147.]. Однако союзная армия, также получившая подкрепление, насчитывала около 58.000 штыков[621 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 341.]. Как говорится, почувствуйте разницу.

Вообще с 24 сентября, когда главнокомандующий увёл армию из города, ситуация в нём установилась крайне напряжённая. Корнилов в этой связи писал: «Князь должен дать отчёт России в отдаче города. Если бы он не ушёл бог весть куда, то мы бы отстояли. Если бы я знал, что он способен на такой изменнический поступок, то, конечно, никогда бы не согласился затопить корабли, а лучше бы вышел дать сражение двойному числом врагу»[622 - Цит. по: Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 143.]. И ещё: «Что будет – то будет, положили стоять; слава будет, если устоим; если же нет, то князя Меншикова можно назвать изменником и подлецом /…/. Войско кипит отвагой, но всё это может только увеличить резню, но не воспрепятствовать входу неприятеля»[623 - Цит. по: op. cit., стр. 142.]. Раздражение моряков на Меншикова было таким, что в течение этой недели его приказы практически не принимались во внимание, а солдаты вообще называли «князем Изменщиковым»[624 - Цит. по: Э. Бекир-Заде «Адмирал Нахимов», М., «Олимп», 1998, стр. 201.]. Например, если вы помните, князь не оставил в городе единого командующего. Так вот Нахимов, будучи старше Корнилова и по возрасту, и по выслуге лет, сам восстанавливает единоначалие, заявив, что отныне будет подчиняться приказам Владимира Алексеевича[625 - Op.cit., стр. 135.]. (Вообще-то самым старшим по возрасту и выслуге был в Севастополе генерал-лейтенант Фёдор Мо?ллер[626 - См. Википедию, статью «Моллер, Фёдор Фёдорович».], но он совершенно самоустранился от командования, в связи с чем Нахимов как-то во всеуслышание сказал, что охотно променял бы его на мичмана.[627 - Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 142.])

А союзники пока облюбовали себе две бухты южнее города: Балаклавскую – англичане, Камышовую – французы. У их берегов каждый устроил себе лагерь и базу снабжения, в них же немедленно начали выгружать всё необходимое для осады и в первую очередь тяжёлую артиллерию.

Наконец, после лихорадочных фортификационных работ, новый командующий французской армией дивизионный генерал Франсуа Канробе?р[628 - Op.cit., стр. 499–500.] (Сент-Арно умирает 29 сентября на борту французского корабля, увозившего его в Турцию[629 - Op.cit., стр. 307; С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 198.], – к его раку желудка прибавилась ещё и холера[630 - См. Википедию, статью «Леруа де Сент-Арно, Арман Жак Ашиль».]) и лорд Раглан принимают решение о массированном обстреле Севастополя и последующем взятии города атакой пехотных соединений.

Впервые речь об этом заходит 13 октября, когда лорд Раглан приказывает своему флоту поддержать армию с моря в момент «/…/ предпринятия решительных действий»[631 - С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 210.]. На следующий день союзное командование проводит дополнительную разведку и принимает окончательное решение: бомбардировку начать утром 17 октября, одновременно с суши и с моря, по окончании которой завершить операцию штурмом.

Пришло время познакомить вас с новым главнокомандующим французской армией.

Франсуа Канробер родился в 1809 году в семье, придерживавшейся роялистских убеждений[632 - Здесь и далее биография Франсуа Канробера приводится по Википедии, статье «Fran?ois Certain de Canrobert» (на английском языке) – за исключением случаев, оговоренных особо.]. В то время его отцу Антуану Канроберу – отставному капитану армии короля Людовика XVI и стойкому приверженцу так называемого Старого, то есть дореволюционного, режима (l’Ancien Rеgime) – было уже 55 лет. Антуан не принял революцию 1789 года, через три года, после фактического отстранения Людовика от власти, уходит в отставку и потом сражается против революционеров на стороне роялистов. Молодой же Франсуа в возрасте 17 лет поступает в элитное военное заведение Франции – Особую военную школу Сен-Сир[633 - См. Википедию, статью «Сен-Сир».], которую заканчивает в 1828 году. Через шесть лет его командируют в Алжир, в котором Франция ведёт колониальную войну, где он принимает участие в многочисленных сражениях, получает ранение, а вместе с ним и пятую (низшую) степень самой престижной государственной награды Франции – рыцарский крест ордена Почётного легиона[634 - См. Википедию, статью «Ordre national de la Lеgion d’honneur» (на французском языке).]. Ему 27 лет. Канробер продолжает службу в Алжире вплоть до 1850 года, получает четвёртую (офицер) и третью (командор) степень этого ордена и в звании полковника отзывается в Париж по личному распоряжению пока ещё принца-президента Луи-Наполеона Бонапарта, который быстро производит его в бригадные генералы. Меньше чем через год принц-президент устраивает военный переворот и провозглашает себя императором Наполеоном III. Люди выходят на улицу с протестами, и Канробер приказывает открыть по ним огонь. Погибает около трёхсот парижан, несколько сотен ранены. По стране прокатывается волна репрессий, генерал активно участвует в расследовании дел арестованных, и в результате император назначает его своим адъютантом. В Крым Канробер отбывает с секретным указанием Наполеона III сменить в случае смерти больного маршала Сент-Арно – что тот и делает. На посту главнокомандующего он, правда, особыми успехами похвалиться не сможет, заработает репутацию перестраховщика и в мае 1855 года, по приказу из Парижа, сдаст свою должность дивизионному генералу Эма?блю Пелисье?. Но французский император будет добр к нему: присвоит звание маршала, будет держать вблизи себя и поручать командование крупными воинскими соединениями. В ходе франко-прусской войны 1870 года он попадёт в плен, после освобождения станет сенатором и умрёт в 1895 году в возрасте 85 лет. Канробер – вежливый, сдержанный человек – без сомнения, был опытным и профессиональным военным, во время Крымской войны не раз выручал англичан, а в Инкерманском сражении, о котором я ещё расскажу, вообще спас их от разгрома, но авторитета Сент-Арно не имел.

Дивизионный генерал (с 1856 года – маршал Франции) Франсуа Марселен Сертен де Канробер (1809–1895)

Севастопольцам же до перемен во французском командовании, по большому счёту, дела нет. Они знают: кто бы ни руководил союзниками, бомбардировка и штурм неизбежны. И ждут их со дня на день. 15 сентября Корнилов обращается к войскам: «Товарищи, на нас лежит честь защиты Севастополя, защиты родного нам флота! Будем драться до последнего! Отступать нам некуда, сзади нас море. Всем начальникам частей я запрещаю бить отбой, барабанщики должны забыть этот бой! Если кто из начальников прикажет бить отбой, заколите, братцы, такого начальника, заколите и барабанщика, который осмелится бить позорный отбой! Товарищи, если бы я приказал ударить отбой, не слушайте, и тот из вас будет подлец, кто не убьёт меня!»[635 - Цит. по: Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 154–155.] Интересно, что в это время в крепости присутствует главнокомандующий, но «/…/ князь Меншиков ничего не хочет делать, с солдатом не здоровается, раненых не посещает, говорит, что армия наша ‘дрянь’ и с нею ни на что решиться нельзя /…/»[636 - Цит. по: С.В. Ченнык «Награды героев Крымской войны», М., ООО «Принципиум», 2017, стр. 117.]. Конечно, указанная характеристика едва ли касается именно того момента, но она очень точно отражает настрой главнокомандующего. Разве можно ожидать от него речи перед армией, которую он чуть ли не поголовно презирает, и люди знают об этом?!

17 октября с рассветом передовые русские посты сообщают, что со стороны французских окопов слышится шум, на позициях наблюдается повышенная активность, а как только на высотах более или менее рассеивается туман, становится видно, что их артиллеристы начинают открывать в бру?стверах[637 - Что такое бруствер, объясняется в примечании № 327.] батарей амбразуры, в которых тут же появляются стволы орудий. Всем становится ясно: сейчас начнётся.

В половине седьмого утра с французских позиций в сторону города с короткими интервалами выпускаются три бомбы – это сигнал к началу бомбардировки[638 - С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 212.]. И тут же 120 орудий союзников, расположенные на 15 батареях[639 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 419 и 423; С.В. Ченнык приводит иное количество орудий – 144 (см. С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 212).], выплёвывают на наши оборонительные укрепления первую порцию смертоносного огня. Русским артиллеристам есть чем ответить: в их распоряжении орудий почти столько же, и немедленно следует ответный залп. Погода весь этот день будет стоять тихая и ясная, на море будет штиль, но вокруг Севастополя быстро установится сущий ад, и бал начнёт править смерть. «/…/ Застонала земля, задрожали окрестные горы /…/. Бомбы, калёные ядра, картечи /…/ сыпались градом, /…/ всё это сливалось в страшный и дикий гул, нельзя было различить выстрелов, было слышно только одно дикое и ужасающее клокотание; земля, казалось, шаталась под тяжестью сражающихся»[640 - Цит. по: С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 212–213.].

Следует отметить, что мощность и расположение артиллерийских позиций французов и англичан сильно различались, так что бившаяся с ними русская артиллерия имела перед собой разных противников. У французов орудий было меньше, чем у противостоящих им наших батарей – 49 против 64[641 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 419.], а с точки зрения калибра и дальнобойности пушек силы были примерно равны. Кроме того, неприятель неудачно расположил свои батареи, сгрудив их практически в одной точке, что в конце концов и привело к печальному для них исходу. Соотношение же сил с англичанами было совсем не в нашу пользу. Во-первых, орудий у них было больше – 71 против наших 54[642 - Op. cit., стр. 423.]. Во-вторых, мощность а, следовательно, и дальнобойность их артиллерии превышали русскую, и, кроме того, у них было значительно больше мортир, то есть орудий, стреляющих навесом. И, наконец, в-третьих, они настолько удачно расположили свои батареи на местности, что могли обстреливать наши и в лоб, и с флангов, а навесной огонь вести ещё и по тыловым позициям. Так что на этом направлении русским артиллеристам пришлось очень туго.

Надо заметить, что со стороны севастопольцев в этой смертоносной дуэли участвовали почти исключительно моряки. Их выучка, опыт и боевой дух были, кстати говоря, на порядок выше, чем у их сухопутных коллег. Матросы чувствовали себя на возведённых Тотлебеном позициях словно на палубе, тем более что стреляли они из орудий, снятых с затопленных и других кораблей. Командовали ими их же офицеры, а ведь на флоте офицер действительно являлся отцом и авторитетом для своих подчинённых – иначе и быть не могло при службе на таком ограниченном пространстве, каким представляет собой любое, даже очень большое судно. Здесь, как говорится, все у всех на виду, и отношения между людьми ближе и неформальнее. Большинство моряков уже бывали в бою, участвовали в Синопском сражении и регулярно вели учебные стрельбы под руководством тех же Корнилова и Нахимова. Наконец, эти люди защищали свой город – город, в котором они жили, где жили их семьи и друзья.

Среди них один из самых известных – матрос Кошка. Об этом поистину героическом человеке знают у нас все, поэтому здесь смысла о нём рассказывать нет. Но пару слов я всё же скажу. Во-первых, звали его Петром Марковичем и был он украинцем: родился в селе Оме?тинцы[643 - См. Википедию, статью «Ометинцы».], примерно в семидесяти пяти километрах к юго-востоку от Винницы. Среди множества его отчаянных подвигов, есть, по преданию, один, который превратился в пословицу, и дело якобы было так.

Во время первой бомбардировки Севастополя рядом с Корниловым упала вражеская бомба, Кошка схватил её и успел до взрыва бросить в котёл с кашей. Фитиль, естественно погас, и адмирал поблагодарил матроса. А тот ответил: «Доброе слово и Кошке приятно»[644 - См. Википедию, статью «Кошка, Пётр Маркович».]. Так что правильнее в известной русской поговорке слово «кошка» было бы писать с большой буквы.

Как только начинается обстрел, Корнилов вскакивает на своего гнедого с белой гривой коня[645 - С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 216.] и пулей несётся туда, где особенно жарко – в центр, на четвёртый бастион[646 - Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 401.], по которому бьют и французские, и английские орудия. Флаг-офицер Корнилова, то есть его адъютант[647 - См. Википедию, статью «Флаг-офицер».], капитан-лейтенант (и будущий генерал-лейтенант) Александр Жандр[648 - См. Википедию, статью «Жандр, Александр Павлович».] вспоминал: «Когда мы взошли на /…/ бастион/…/, канонада была уже в полном разгаре, воздух сгустился, сквозь дым солнце казалось бледным месяцем, и Севастополь был опоясан двумя огненными линиями: одну составляли наши укрепления, другая посылала нам смерть»[649 - Цит. по: Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 155.]. А вот как другой очевидец описывает в тот момент Корнилова: «Спокойно и строго было выражение его лица; лёгкая улыбка едва заметно играла на его устах; глаза, эти удивительные, умные и проницательные глаза светились ярче обыкновенного, щёки пылали. Высоко держал он голову, сухощавый и несколько согнутый стан его выпрямился, он весь как будто сделался выше ростом. Я никогда не видел человека прекраснее его в эти минуты»[650 - Цит. по: там же.]. С четвёртого бастиона вице-адмирал едет правее, на пятый – к Нахимову. Едет верхом, под ураганным огнём, на перепуганной, упирающейся лошади.

Тут Нахимов «/…/ распоряжался /…/ как на корабле: здесь, как и там, он был в сюртуке с эполетами, отличавшими его от других во время осады»[651 - Цит. по: Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 156.]. Нахимов был легко ранен осколком[652 - С.В. Ченнык «Крымская война», Севастополь, издательство «Гала», 2016, стр. 214.] в голову, но «/…/ с окровавленным лицом, /…/ в порыве геройского увлечения сам направлял орудия, открыто становясь в амбразуры»[653 - Цит. по: Э.И. Тотлебен «Описание обороны Севастополя», М., ООО «Принципиум», 2017, часть I, книга I, стр. 401.]. «Разговаривая с Павлом Степановичем, Корнилов взошёл на банкет[654 - В данном случае – насыпь с внутренней стороны бруствера, для размещения на ней стрелков (см. Википедию, статью «Банкет /фортификация/»).] /…/ бастиона, и оттуда они долго следили за повреждениями, наносимыми врагам нашей артиллерией, – вспоминает Жандр. – Ядра свистели около, обдавая нас землёй и кровью убитых, бомбы лопались вокруг, поражая прислугу орудий»[655 - Цит. по: Е.В. Тарле «Крымская война», М., издательство «ЭКСМО», 2003, т. 2, стр. 156.]. В этот момент к Нахимову подъезжает один из адъютантов Николая I и говорит, что император в письме Меншикову велел передать ему личный поклон. Адмирал взрывается: «Милостивый государь-с! Вы опять с поклоном-с, благодарю вас покорно-с. Я от первого поклона был целый день болен-с, не надобно нам поклонов-с, попросите нам плеть. Плеть-с пожалуйте, милостивый государь, у нас порядка нет…». – «Вы ранены?» – спрашивают его. – «Слишком мало-с, слишком мало-с…», – отвечает Павел Степанович[656 - Цит. по: Э. Бекир-Заде «Адмирал Нахимов», М., «Олимп», 1998, стр. 208.].