Эшафот на пьедестале. В трёх частях

Сам атаман решил уйти последним или вступить в бой. Когда нападавшие начали рубить дверь топорами, он разбросал угли из очага по полу – начался пожар. Огонь поначалу помог Авдею – те, за дверью замешкались, но едкий дым настиг атамана в подземелье уже недалеко от выхода, и он рухнул, потеряв сознание.

Очнулся Авдоша со связанными руками на санях при въезде в Псков. Лёжа на спине, он наблюдал проплывавшие купола церквей с крестами, крыши домов, макушки деревьев. Страшно болела голова – по вискам как будто били двумя молотками с противоположных сторон одновременно. Но эта боль, видимо, от угара, терпимая, а что будет дальше, один Господь знает.

Вторую неделю ежедневно Авдея подвешивали на цепях к потолку за запястья рук, связанных за спиной. После потери сознания его опускали, отливали водой, и в это время в подвал пыточной спускался Митрофан Юдин. Он уже допросил десяток разбойников, пойманных в ту мартовскую облаву. Двое из них выдали атамана и поведали под пытками всё, что знали. Из сказанного помощнику воеводы стало понятно многое, кроме имени «благодетеля», кому сбывалось награбленное добро, и которого не знал никто, кроме атамана.

В очередной раз Митрофан спустился в подвал. Усевшись на колоде, возле лежащего на земляном полу Авдея, начал допрос:

– Ну что, Авдошка, юродивым тебе прикидываться не к чему – всё рассказали твои подельники. Осталось узнать – кому доставлял добычу?

Пленник решил не отвечать на вопросы мучителя – всё равно ведь конец, но доставлять радость этому упырю, ох как не хотелось.

– Эй, ребятки! Поверните лиходея так, чтобы я видел его зенки.

Взгляды их сошлись ненадолго. Из разбойничьих очей как будто выдвинулись незримые крючья, вошли в Митрофановы зрачки и начали скрести ему по днищам глазных яблок. Поняв, что ответа не последует и, отведя взгляд, Юдин заорал:

– Поднять на дыбу!

Опять затрещали Авдеевы косточки и резанули болью надорванные жилы, но из его уст лишь вышел, едва слышимый, стон.

Митрофан был в бешенстве.

– Говори, разбойничья рожа, кому сбывал награбленное добро? Не скажешь сейчас, так с завтрашнего дня, кроме дыбы, тебе по пальцу плющить будут. Всё равно заговоришь.

Атаман вновь потерял сознание.

Тем временем до Поганкина дошла весть, что самый страшный разбойник с Сорочьего бора пойман и его усиленно пытают. Неспокойно стало Сергею Ивановичу – расскажет если Авдей об их делах, то не миновать беды. Надо что-то предпринимать. Долго думал купец средней руки и пришёл к выводу, что надо устраивать побег пленнику. Немало к этому времени у Поганкина было нужных людей по всей округе – ему не составило большого труда передать Авдоше, чтобы тот молчал и готовился к побегу. Несколько дней торговался Сергей Иванович с кузнецом монетного двора, чтобы тот устроил побег. Фёдор запросил огромную сумму и не уступал, а у Авдея, тем временем, на руках уже было раздавлено восемь пальцев. Кузнец не зря потребовал много за побег – дело непростое, опасное, да и половину барыша нужно отдать исполнителю, вернее исполнительнице. Задумка состояла в том, что богомольная старушка, которых много шастало по Пскову, вечером должна опоить зельем охрану, а ночью открыть нужную темницу. Сноха Фёдора разбиралась в отварах – теперь ей оставалось вырядиться в старуху да разыграть спектакль с охраной, используя их мужскую слабость к хмельным напиткам. Всё получилось по задуманному – ночью лязгнул засов и женский голос сообщил: