Город, названный моим именем

Если рассматривать, что появился я в этом мире, открыв глаза в клинике, то всю жизнь, которую позволит вспомнить моя память, я был в тени. Так уж сложилось, что недозволенно мне было быть свободным: как в клинике, так и после нее. Теперь я тут, на суде сотен озлобленных глаз. Я так торопился, что даже не посчитал нужным обдумать, действительно ли мне есть что сказать? Не глупое ли я решение принял пяти минутами ранее?

Пяти минутами ранее, вскочив со скамейки, я смотрел в след человеку, который своими размышлениями открыл мне глаза на происходящее.

Я, собственноручно загнанный в угол, от безысходности своей, хотел броситься с моста. Но он заговорил со мной. Он сказал, что мучается теперь, за трусость взять на себя риск и изменить привычное положение вещей в своей жизни. Я смотрел, как он идет к той даме, которой десятки лет назад что-то недосказал. И в моей голове промелькнула мысль, что с того, что сегодня меня не станет? Ведь меня и так ни для кого не было? Вот он стар, измученный собственными мыслями, решил все исправить, а я так легко, без попытки побороться, сдался! Нет, все должно быть иначе! Сегодня! Сейчас! Покончить со всем, остановив диктатуру Сомерсета! Возможно, я единственный знаю, кто он самом деле и какой целью движим! С этой мыслью я обернулся и побежал прямо в сторону людей. Я бежал быстрее чем, когда-либо, не от боязни опоздать: от боязни передумать.

Моей главной целью была сцена, на которой стоял Сомерсет. Как оказалось, к ней не так легко приблизиться. Всему виной огромное количество людей, стоящих тесно друг с другом. Пришлось достаточно изловчиться и потолкаться, чтоб проскользнуть между ними.

Уже запыхавшийся, я добрался до лестницы, ведущей к желанному, еще усилие, и я окажусь стоящим позади Сомерсета, но внезапно мощный толчок в грудь остановил меня.

– Куда? Не положено! – сказал низким тоном преградивший мне путь.

Это был высокий ростом и широкий в плечах с гладко выбритой головой чернокожий парень. В его глазах отражалась холодная безразличность, казалось, он смотрел на меня, как на неодушевленный предмет. На черной обтягивающей футболке красовался бейджик с надписью «Начальник охраны».

– Но, мне нужно, – жалостно выдавил я из себя.

В ответ последовал завоевательный взгляд, говорящий сам за себя: «Тебе нужно? Попробуй тогда пройти!» На что я сразу отступился. Что уж там противостояние обычных веток или торчащих из-под земли корней деревьев для протаптывающих новые тропы к неизведанным местам по сравнению с таким громилой. Эдакий безжалостный воин! Неприступная гора воплоти! Гладиатор… На коне… Неужели это он?! Тот самый образ, который я писал на заказ? В заявке он упоминал, что хочет видеть себя с обнаженным торсом, на коне и с огромным мечом в руках. Я впервые встретил заказчика вживую.

– Это вы! – говорю я, обрадовавшись, словно встретил старого знакомого.

Моя эмоция не затронула в нем никаких чувств взаимности. Поняв, что требуются объяснения, я продолжил:

– Это ведь я! Я написал ваш портрет! Непоколебимый взгляд, огромные мышцы, верный помощник – белый длинногривый конь, я надеюсь, вам все понравилось? – я заговорил так неестественно, будто Марк-Внушитель вселился в меня и всем своим мастерством старается войти в доверие оппоненту.

На мое заявление охранник тревожно оглянулся по сторонам и, убедившись, что нас никто не слышит, зашептал, расплывшись в заразительной улыбке:

– Правда? Это действительно вы автор? Вот так встреча, давно хотел поблагодарить вас лично, но ваш агент на мои просьбы ответил, что вам некогда, много работы, – он крепко схватил мою ладонь и стал трясти ее в знак благодарности, – работа, да, понимаю, вы слишком заняты, рисуете, наверное, не смыкая глаз?

– Бывает и до этого доходит, верно. Вам, правда, все понравилось? – спросил я снова, освободив свою руку от цепкой хватки.

– Да! Да! – восторженно вскричал он, уже не обращая внимание, что кто-то заметит его эмоции. – Понимаете, с возрастом мышцы уже не те, а вы изобразили их в точности, как с десяток лет назад. Это мотивирует меня к тому, что еще не все потеряно.

– Все произошло как-то само собой, – принялся я объяснять, – я просто посмотрел на фото и понял, этот парень настоящий воин! Я хочу, чтоб он остался на холсте именно таким!

На это заявление мой собеседник засмущался, как ребенок. В могучем теле детский стеснительный взгляд казался немного эксцентричным.

Настала минутная пауза. Слова благодарности были приняты и оставалось только, развернувшись, уйти. Нужно было забыть эту глупую идею о выходе к людям, похоронить ее вместе с тысячей других, не реализовавшихся идей и смириться с тем, что я не способен на поступки, на которые способен Сомерсет. Я тень этого города, разве кто-нибудь помнит о тени? Переживает о том, как она там? Не одиноко ли ей за спиной? Может, у нее есть что поведать? Нет, о тени никто не задумывается, тень появляется ниоткуда и уходит в никуда.

Я пожал огромную руку охранника и сказал на прощание, что надеюсь на повторную встречу, но он не был намерен прощаться.

– Куда вы? – спросил он, не отпуская мою руку. – Вы ведь на сцену хотели?

– На сцену? – растерялся я. – Да… А разве это возможно?

– Минуты две назад у вас не было сомнений! – ухмыльнулся он. – Чуть с ног меня не сбили! Что же теперь?

– Так нельзя ведь! Сами сказали, – недоумевая, ответил я.

– Я сказал, что не положено. Мое дело следить за тем, чтоб люди не натворили глупостей. Вы же не собираетесь творить глупости? – подмигнул он мне.

– Нет, конечно! – уверено вскрикнул я. – Мне лишь нужно сказать пару слов своему приятелю, вон тому, в маске.

– Тогда проходите, – он пригласил меня жестом к лестнице, ведущей на сцену, и добавил, – делающих глупости я выкидываю за шкирку, это у меня хорошо получается.

– Я не сомневаюсь в этом, – ответил я, поднимаясь вверх.

Сзади послышалось послание в рацию:

«Поднимается человек, не мешать»

«Понял», – ответила рация.

Глава двенадцатая

Когда я оказался на сцене, меня мгновенно охватил ледяной душ страха, колени задрожали, дыхание сперло, а в глазах помутнело. Мне открылся обзор на всех собравшихся, их намного больше, чем казалось снизу. Заметив мое появление, сотни глаз мгновенно повернулись в мою сторону и стали возмущенно изучать, как чужака, ввергнувшегося на их территорию. Сомерсет вещал свою речь, импульсивно жестикулируя руками, но, заметив, что внимание публики было потеряно, замолчал и медленно повернулся в направлении их глаз. Он сильно удивился, увидев, кто стоит позади него, но, подумав несколько секунд, гордо засмеялся, задирая голову назад.

– И как это называется? – смеясь, спросил он. – Возвращение блудного сына?

– Нет, – чуть слышно отозвался я дрожащим голосом, – я пришел сказать… Сказать, что ты повел этих людей не тем путем!

– Не тем путем? – продолжал он надсмехаться. – Ну, так давай! – указал он на толпу. – Скажи им об этом, ты ведь за этим здесь! Дамы и господа, – обратился он к публике, – мне только что сообщили, что мы собрались идти не в том направлении. – В ответ люди захохотали и стали выкрикивать что-то неприятное в мой адрес. – Не стоит! Не стоит! – успокоил их Сомерсет. – Послушаем правильного человека! – торжественно похлопав в ладоши, произнес он. – Ну? – снова обратился ко мне. – Они твои, только недолго, я не выдержу длительного публичного позора своего некогда соратника.

Какое странное стечение обстоятельств. Когда-то я потерял свою память, и все, что мне хотелось, – это лишь знать, кто я такой. Теперь я тут, на суде сотен озлобленных глаз. Я так торопился, что даже не посчитал нужным обдумать, а действительно ли мне есть что сказать?

– Здравствуйте, – подойдя к микрофону, произнес я. – Я пришел сказать, что не нужно оставаться приверженцем инкубатора, – люди смотрят на меня с недовольными лицами, я чувствую, как их энергетика сдавливает меня.

– Вы знаете, я слишком часто оставался в одиночестве и много думал о значении таких слов, как свобода, предназначение, счастье, наконец. О том, что же нужно сделать, за какую нить жизни дернуть, чтобы открылись все секреты одним разом? И, перервав все эти нити, я осознал, что ничего нет.

Давление публики обретало обороты, казалось вот-вот, и меня закидают тем, что под руку попадется. Но, выбирая между тем, чтоб сбежать с поля боя или быть убитым, я выбираю второе. Я сделал выбор, теперь я ответственен за него.

– Нет никаких секретов, есть только свобода выбора, и вы добровольно хотите отдать это бесценное сокровище в чужие руки, отдать им право решать, что вам можно, а что нет. Я говорю о том, что вы сами вольны выбирать, кем вам быть в этой жизни. Ни обстоятельства, ни время, в котором вы живете, ничего здесь не решает. Мир грязен, он наполнен насилием, ложью и корыстью? – Да! Мир яркий и солнечный, он состоит из любви, все в нем гармонично и взаимодополняемо? Тоже – да! Мир такой, каким вы хотите его видеть, и такой, каким вы его видеть не хотите. Эта двуликость и подразумевает выбор, если б все в мире было белое, мы бы лишились выбора, но оставались бы мы тогда людьми? Чтоб бы мы делали, если б все достигалось без каких-либо усилий?

Люди стали перешептываться между собой, создавая неприятный гул. Мне пришлось говорить громче:

– Потерпите минутку, и я уйду. О ком мы слышим, кого мы помним? Разве о тех, кто добился высот, просто щелкнув пальцами? Нет, мы знаем и вдохновляемся теми, кто с низов поднялся на вершину. Это их призвание. Глупости! Это их выбор! Однажды они решили, что не хотят принимать мир и устоявшиеся в нем принципы, и меняли его, и даже после смерти их цель остается живой. И я не верю в таланты, и не верю в предназначение. Никто свыше не сидит и не расписывает наши судьбы. Все определяется вашей или чужой целью. Ты не рожден сделать что-то определенное, ты рожден, чтобы выбрать из бесконечного числа дорог ту, по которой готов идти. Станешь ты непобедим или проживешь жизнь, полную разочарований от несбывшихся надежд, решать тоже тебе. Ты должен решить для себя, на что согласишься ради достижения мечты, чем готов пожертвовать, готов ли ты отдать всего себя? Все, что у тебя есть: время, деньги, семью и близких, жизнь, наконец! Ведь многие от тебя отвернутся, многие не поймут. И первыми при свершении великого дела будут самые близкие. Чтобы из обычного камня вырезать скульптуру, нужно отрезать много лишнего, а отрезать всегда больно. Если у вас не так, то вам очень повезло. Конечно, не найти поддержки в том, кто рядом, – весьма мучительно, но все-таки чаще в нас верят те, кого мы даже не знаем.

Не понимаю, откуда эти слова в моей голове, к каким действиям я их призываю? Я смотрю в глаза людей и понимаю, что пыл против меня угасает, кажется, они начинают принимать мои слова. Окидывая всех незнакомцев взглядом, я встретил родные глаза, это Эфа. Ее присутствие придало мне еще больше уверенности. К тому же Сомерсет незаметно для всех покинул сцену. Не утомляя собравшихся тишиной, я продолжил.

– Решись! Начни с малого и совершенствуйся, пока ты жив, никогда не поздно. Понаблюдайте за маленьким ребенком, который учится ходить, уверяю, вы многому у него научитесь. Посмотрите, как он делает свои первые шаги, его походка неуверенна, он часто падает, но даже будучи таким маленьким, он находит в себе силы встать. Если его мышцы не окрепнут, он навсегда останется недееспособным. И вот, спустя месяцы побед и поражений, он бегает и веселится, потому что понимает, насколько здорово перемещаться в этом мире быстро и уверенно, а не ползать по пыльному полу. Другие, да и мы сами, навязали себе множество предрассудков, останавливающих нас, – забудьте все! Начните все по-другому именно сейчас! Нет ничего невозможного, вы способны избавится от всего, чего не хотите, и приобрести все, что душе угодно. Творите и наслаждайтесь своей жизнью, пока есть возможность. Мечтайте и следуйте за своей мечтой, у нас ведь у всех она есть. Я не знаю, какие желания у вас: построить дом или купить машину, быть счастливым в семье или, наоборот, достичь долгожданного одиночества, сделать что-то абсолютно новое для этого мира или стать несокрушимым чемпионом, просто делайте, начните сегодня. Однако мир не любит злость, она всегда подобно бумерангу возвращается к тому, кто запустил ее. Пожалуй, на этой прекрасной ноте я и закончу. Спасибо, что выслушали, и извините, что вот так ворвался на сцену.

Я машинально поклонился и, резко обернувшись, начал было уходить, как внезапно шквал аплодисментов обрушился в мою сторону. Им больше не хотелось слышать слова Сомерсета о принуждении, им хотелось самим менять собственные судьбы, это было видно по блеску в глазах.

– Молодец, парень!– сказал, похлопав меня по плечу, начальник охраны, когда я спустился вниз. – Я послушал эти слова и вот что хотел спросить. Мне всегда хотелось стать тренером по фитнесу, помогать людям, своим примером вызывать в них, так сказать, желание к активному и здоровому образу жизни, возможно ли, что у меня получится?

Невольно оглядев его мощное тело, я ответил:

– Все же, пожалуй, есть один секрет успеха. Он заключается в том, чтоб не спрашивать. Если хочешь что-то сделать полезного, не советуйся ни с кем, если ты хочешь, у тебя все получится, советчики здесь ни к чему.

– Я понимаю, – покивал он головой, – значит, у меня все выйдет!

– Обязательно! – говорю я, осматриваясь по сторонам. – А со сцены спускался Сомерсет? Тот, что говорил до меня?

– Да, спускался, – спокойно отвечает он, – когда ты начал говорить и народ негодовал между собой, мы хотели выкинуть тебя со сцены. Но он пришел и сказал, чтоб мы не мешали тебе, а потом ушел в сторону толпы и скрылся в ней.

– Он заступился за меня? – снова происходит что-то невразумительное, ведь я говорил против его идей. – Извини, мне уже пора, – сказал я и задумчиво пошел в сторону людей.

– Я бы не советовал, – крикнул охранник мне в след, – лучше выйти в город за сценой, там никого нет.

– Ах да, – сказал я чуть слышно, – спасибо, так и вправду будет лучше.

Я шел по пустой улице и смотрел в солнечное небо. Наконец-то я почувствовал себя свободным. Все эти пасмурные помыслы и выдуманная безысходность, тяжестью своею тянущие вниз, утонули, подобно балласту, в глубоком море жизни. Я вдохновлялся необычной легкостью, свежестью мыслей и теплом надежды на завтрашний день. Больше не было суждений о смерти, я исцелил себя своими же словами. Там на сцене я обрел просветление. Моя дорога никуда не вела и, наверное, стоило вернуться в гостиницу. Не спеша, прогулочным шагом и увлеченный светлыми грезами я забрел в неизведанные мне места. И тут, средь мертвой тишины, как всегда внезапно раздался голос Эфы. Она бежала за мной и кричала, чтоб я ее подождал. И как же я забыл, что она была там, на моем выступлении?

В метрах пяти от меня Эфа сбавила скорость и, тяжело дыша, пошла медленным шагом.

– Куда исчез? Я тебя повсюду искала? – пробормотала она, облокотившись на меня.

– Прости меня, я и сам не понимаю, как так вышло, – начал я оправдываться. – Я что-то призадумался и…

– Бывает, – все еще не отдышавшись, с трудом проговорила Эфа, – ты молодец, я очень радао, что ты вышел к этим людям, честно, я даже не ожидала такого поворота!

– Я и сам не понимаю, что на меня нашло и чьи мысли звучали в моей голове, – засмеялся я, – давай пройдемся?..

– Все это время ты вынашивал в себе много рассуждений, теперь, высвободив их, ты чувствуешь себя приятно опустошенным. Пойдем вон туда, ты не против? – показала она на узкий переулок.

– Пойдем, – с легкостью согласился я.

– Что ты теперь будешь делать? – с интересом спрашивает она.

–Не знаю, – пожимаю я плечами, – буду жить, хочу приобрести свой дом, и пора бы обзавестись семьей.

– Это правильно! – говорит она. – Совсем скоро сбудутся твои мечты, у тебя будет самая лучшая семья и дом, в который ты будешь возвращаться с уверенностью, что тебя там ждут. Все происходящее забудется, подобно сну, я это точно знаю, поверь! – Эфа так искренне говорила, будто действительно знала, что будет в будущем.

– Спасибо тебе, – говорю я, в какой-то степени поверив ее словам, – ты по-настоящему поддерживаешь меня, даже не представляю, как бы я справился без тебя.

– А что бы ты сказал мне, зная, что эта встреча последняя? – загадочно и непредвиденно задала она вопрос.

– Последняя? – нахмурился я. – Мне даже не хочется допускать такую мысль, к чему ты это?

– Женский интерес, – улыбнулась она, – и все же? Что бы ты сказал?

– Но, если это такая игра, – призадумался я, – я бы сказал… Что в самые трудные моменты своей жизни, когда так тяжело было встать с колен, только ты давала мне силы обрести в себе уверенность. Сказал бы, что когда я смотрю в твои глаза, мне больше не хочется оставаться прикованным к цепям отчаяния. Что только ты понимаешь меня так, словно знаешь мои мысли наперед. Я бы признался тебе в том, что слишком сожалею, что наши встречи были так редки. О том, что наше знакомство – это самое невероятное, что я мог себе представить, с тобой я узнал себя. Вот, что я бы тогда сказал.

Эфа, слегка покраснев от смущения, ответила мне:

– Наше знакомство действительно слегка будоражит память! Я в слезах на обочине моста, ты еле живой ползешь ко мне, ох! Даже не хочется вспоминать. А по поводу наших встреч, ты даже не представляешь, насколько чаще они были, чем тебе казалось, но… не важно, – махнула она рукой, – я бы тоже хотела тебе что-то сказать, и для меня очень важно, чтоб ты запомнил эти слова на всю жизнь, однажды ты все поймешь. Никогда больше не думай, что ты один, я всегда буду где-то рядом, и тебе ничего не стоит просто позвать меня, и я приду, обязательно приду к тебе и помогу.

Меня зацепила фраза о том, что мы виделись чаще, чем мне казалось, и я хотел было переспросить, что это означает, как вдруг, нарушив уже привычную тишину, за нашими спинами послышались хлопки в ладоши. В раз остановившись, мы медленно обернулись и увидели, как из-за угла гордой походкой вышел Сомерсет.

– Как это мило, – сказал он, надсмехаясь над нами.

Эфа, немного выступив вперед, спокойно сказала мне:

– Не волнуйся, ты победил.

– О да! – подхватил Сомерсет. – Это было блестяще: несмотря на все страхи быть обсмеянным, он вышел и высказал свое мнение! Нам нужно идти к своей мечте, – начал он парадировать меня, – двигаться только вперед! Завтра все забудется и все начнется сначала.

– Если завтра все всё забудут, – говорю я. – Какой смысл останавливать охрану?

– Было очень интересно, чем все кончится, – серьезно заговорил он, – посмотреть, понял ты что-то или нет. Вижу, что понял. Но не расслабляйся, мы еще не раз сразимся в битве за город.

В этот момент сзади из-за угла на полном ходу выскочила белая машина и, докатившись до нас, остановилась.

– Ну, что же, – продолжил Сомерсет, – пора и мне с тобой прощаться. Мы проделали огромный путь вместе, и оба стали сильнее, – он протянул мне руку, и мы обменялись крепким рукопожатием. – Мы прощаемся, но ты еще не раз услышишь обо мне.

– Прощай! – без доли сожаления молвил я и ждал, когда он сядет в машину.

Но он не садился, а, молча, смотрел на меня. Обернувшись и увидев лицо Эфы, я понял, что эта машина приехала не за Сомерсетом.

– Это за мной приехали? – спросил я у нее, в ответ она молчала. – И куда меня хотят отвезти?

– Просто верь мне, – попросила она,– ты должен сейчас сесть в эту машину и уехать.

Я снова хотел спросить куда, но она перебила:

– Не спрашивай зачем, так будет лучше для тебя.

Эфа приблизилась и, крепко обняв меня, добавила: «Ты много мучился, ты устал, садись в машину, ради меня».

– Только ради тебя, – доверился я ей и неохотно пошел в сторону сигналившей машины, открыв двери и сев на заднее сидение, я крикнул:

– Эфа! Я позвоню тебе, как будет возможность, хорошо?

Эфа беззвучно пошевелила губами, но так ничего и не сказала, а рядом стоящий с ней Сомерсет дружески махнул мне на прощание. Я захлопнул дверь. Машина тронулась.

Пустые улицы искушали водителя гнать на всех парах. Я не видел его лица, в зеркале заднего вида можно было разглядеть лишь облысевший лоб, на котором выступали крупные капли пота. Он вел так неаккуратно, словно мы опаздывали, но куда? Самое страшное, что приходило мне на ум, – это клиника. Меня разыскивали после побега, и тут я предстал перед всем городом на сцене. Тогда почему в архиве «Подсознания», который взломал Стив, написано о моей выписке? Или это Сомерсет все подстроил? «Запомни, ты психопат в глазах врачей», – говорил он после побега, он заложил меня, указывая на мою неадекватность на выступлении, что б я ему не мешал. Но ведь это он остановил охрану, что б избежать моего провала, к тому же Эфа не просила бы меня сесть в машину, зная, что это может навредить. Мы проезжали квартал за кварталом, по-прежнему не обращая внимания на знаки и сигналы светофора, соблюдая словесную тишину, пока посреди пустой дороги не появился человек.

– Стой! – испуганно крикнул я водителю, но он еще сильнее нажал на газ и на полном ходу сбил человека, стоявшего в оцепенении. Пострадавший ударился о лобовое стекло, заставив его треснуть, перелетел через машину и упал позади.

– Черт возьми! – тревожно выкрикнул водитель и, крепко вцепившись в руль, пытаясь собраться, продолжил движение.

– Что ты делаешь?! – продолжал я нервничать, озираясь в заднее стекло. – Останови машину!

– Тихо, – спокойно приказным тоном отозвался он, – некогда объяснять, старайся ни о чем не думать, ты активируешь защиту.

– Что? – возмутился я. – Ты что, не понимаешь? Ты только что сбил человека! Разворачивайся, ему нужна помощь!

Пошел ливень, настолько сильный, что водитель чуть не потерял управление из-за плохой видимости.

– Я же сказал тебе, перестань! – не удержав терпение, закричал он на меня. – Ты можешь хоть одну минуту не думать? Всего одну маленькую минуту! – на последнем слове он резко повернулся ко мне и сквозь его толстые линзы очков я увидел те самые глаза. Это был он. Тот самый человек, говоривший со мной, когда я похищал канализационные люки, и гнавшийся за нами с Эфой в Городе снов.

Мгновенный выброс адреналина в кровь.

Расширение зрачков.

Всплывающие воспоминания.

Поиск взаимосвязи.

Происходящее не укладывалось в моей голове.

Выехав на окраину города и остановившись в метрах ста от высокой бетонной стены, огораживающий весь Тит, таинственный незнакомец произнес:

– Все никак не могу к этому привыкнуть, – резко выдохнув, он отцепил свой ремень безопасности.

– К чему привыкнуть? Не хочешь ли ты сказать? Что мы…

Водитель, не дав мне договорить, резко нажал на газ и крикнул:

– Готовься!

Я прижался к сиденью и, опираясь обеими руками в потолок, наблюдал, как массивная стена становилась все ближе и ближе. Мы мчались прямо в нее и, по всей видимости, не собирались останавливаться.

Что можно успеть обдумать за 9 секунд?

Решить, насколько правильная была твоя жизнь и кому было или будет лучше, что ты когда-то был.

Семь.

Пересмотреть, что можно было сделать по-другому в той или иной ситуации, осознать, насколько неизменные чувства двигали тобой в важные моменты жизни.

Пять.

Обрести веру. Просить о втором шансе и клясться, что теперь все будет иначе.

Три.

Смириться с тем, что тебя больше ни для кого не будет, смириться с тем, что для тебя больше ничего не будет.

Один.

Прозреть. Осознать, что ты живее всех живых, вот сейчас в последнюю секунду. Понять, насколько ценной она может быть и сколько тысяч таких же растрачено впустую.

Сделать вдох.

В момент столкновения со стеной время замедлилось. Передняя часть машины гнется, подобно жестяной банке, я поднимаюсь с заднего сиденья и лечу прямо навстречу бетонному ограждению. Вот он, последний сознательный выдох. У меня не просыпается память из прошлых жизней и не открываются все загадки вселенной. Нет голоса, зовущего в небо, нет умерших родственников, приглашающих к себе. Есть четкое понимание – я пробежал свой путь. Я грудью рву красную ленточку с надписью «Финал жизни». Со всех сторон меня ослепляют яркие вспышки фотоаппаратов, слышно, как щелкают объективы. В реальности это трескается лобовое стекло, я разбиваю его головой, оно подобно тонкому блестящему на солнце льду, я врезаюсь в стену. А что за ней? За ней темнота.

Глава тринадцатая

Нежный шелест листвы за окном, сладкий аромат рядом стоящих цветов.

Яркий солнечный свет, ослепляющий привыкшие к темноте глаза.

Мой разум приходил в сознание.

Испугавшись от непонимания, где я нахожусь, мои глаза забегали в разные стороны, изучая местоположение моего тела. Это больничная палата. Мы попали в аварию. Я выжил. Мысли, не зная в каком направлении двигаться, в растерянности врезаются друг в друга и разбиваются о черепную коробку, создавая колющую боль в голове. Мое тело вялое и с трудом подчиняется силе намерения пошевелиться. Нужно было позвать на помощь, но обмякший язык лишь создавал тихое нелепое мычание. Подняв словно свинцом налитую руку, я потянулся к графину, стоящему на тумбе справа. Он был наполовину заполненный водой, дающей второю жизнь сорванным однажды цветам, и казался очень тяжелым. Минута борьбы с неподдающимся движению графином не прошла даром. Он церемонно пал, создав звонкое дребезжание осколков по полу. На шум в палату заглянула какая-то женщина и, выпучив на меня глаза, тут же скрылась обратно. Спустя несколько минут зашел врач. Радостно поздоровавшись, он взял стул и сел рядом с моей кроватью.