Академия

– Выставляем мечи на болевой разряд? Согласен?

Бледнокожий спросил это с таким видом, словно знал, что Кротов сейчас откажется.

– Согласен, – буркнул Сергей.

Отказаться было выше его сил. Он знал, что такое болевой разряд – Глемас в свое время показывал. При каждом удачном уколе или рубящем ударе, достигшем цели – происходил электрический разряд. И чем удачнее был удар или укол, в реальном бою вызвавший бы тяжелое ранение, тем сильнее был разряд. Смертельный, например в сердце, разряд был таким, что противник обездвиживался и не мог продолжать бой. Услышав согласие землянина, старшекурсник удивленно вскинул брови.

– Тогда еще одно. Отключаем функцию компенсации удара.

То есть мягкая броня хоть и не даст нанести реальное ранение, но силу удара компенсировать не будет.

Кротов кивнул, представляя, что завтра он будет весь в синяках.

Меч ничем не отличался от тех, на которых он тренировался с Глемасом: узкий прямой клинок; простая рукоять из полумягкого нескользящего пластика; гарда, надежно прикрывающая руку. Сергей пару раз рубанул воздух, привыкая к оружию, и встал в приветственную стойку. Соперник, с насмешливым видом наблюдавший за ним, тоже вытянулся и отсалютовал.

Он не стал проводить разведку. Пользуясь преимуществом в технике, сразу пошел в атаку. Кротов едва успевал парировать град ударов и уколов противника. Он начал отступать. Все-таки немногочисленных уроков с Гронбергом хватило только на азы техники фехтования. Но даже это слабое сопротивление разозлило старшекурсника. Он рвался отомстить за свое поражение, и Сергей чувствовал, что шоковых разрядов ему не избежать. Ожидание этой боли тоже добавляло адреналина в кровь землянина.

Сначала он пытался защищаться строго по правилам, так, как учил гронец, но сбился и теперь уворачивался, отпрыгивал и отбивал оружие противника, как бог на душу положит. Лишь чувство боя, развитое в драках с самого детства и закрепленное на войне, и то, что в схватке на мечах нельзя использовать имплант, позволяло Кротову пока не получить ни одного разряда.

Вокруг них собралась толпа курсантов – все в зале бросили занятия и наблюдали за боем. Весело переговариваясь, все сходились во мнении, что исход предрешен. Быть землянину сегодня и поджаренному, и в синяках. Большинство болело за своего – курсанта-старшекурсника. Лишь несколько человек из занимавшихся – по каким-то своим причинам – и небольшая группа новеньких поддерживали Сергея.

Первый укол он получил в левое плечо. Укол был слабым – на излете атаки Кротов не успел уклониться, и острие меча коснулось костюма. Но разряд оказался ощутимым – рука на секунду отнялась. «А что ты хотел? – подумал он, морщась от боли. – Сам согласился на максимальный уровень».

Заметив выражение лица землянина, противник усилил натиск. Второй разряд был намного сильнее. Кротов отбил всем телом мощный укол сверху вниз, направленный в живот, но не до конца. Острие вошло в правую ногу, сантиметров на десять выше колена. В момент укола старшекурсник провалился вслед за отбитым мечом и на секунду открылся.

Сергей снизу, без замаха, направил лезвие меча к горлу противника. Зал охнул, ожидая завершения. Но мощный болевой шок, иголками разлившийся по телу, не дал завершить этот удар – на мгновение Кротов потерял сознание. Он не увидел и не почувствовал, что его меч, хоть и не очень сильно, плашмя задел, почти самым острием, по лицу бледнокожего.

Кротов упал. Быстро – еще не утихла боль от разряда – вскочил. Стараясь не переносить вес на плохо слушающуюся ногу, опять принял боевую стойку. В этот момент старшекурсник обязательно бы добил Сергея, но слепой слабый удар по лицу спас дело. Голова являлась самым подверженным шоку местом. На некоторое время противник Сергея тоже потерял способность контролировать свои действия.

Все это длилось очень недолго, но землянин уже опять был готов к защите. Кротов понимал, что осталось ему немного. Еще один такой укол, и он уже вряд ли поднимется. Эта была не та драка, в которой его тело, казалось, само находило лучшее решение. Отработанные годами движения в стандартных ситуациях получались сами собой. Рука, удлиненная мечом, казалось бы, должна усилить его боевое искусство, но все произошло наоборот.

Бледнокожий курсант не ожидал такого ожесточенного сопротивления и сменил тактику. Он перестал постоянно атаковать. Нанося тревожащие удары и постоянно имитируя нападение, готовил решающую атаку. Он был опытный боец и знал, что рука и нога, получившие уколы, хоть и кажутся абсолютно восстановившимися, на самом деле будут реагировать на командные импульсы мозга уже не так, как неповрежденные.

Обманный финт сработал. Уходя от обозначенного рубящего удара по кисти руки, державшей меч, Кротов откинул руку назад и развернулся к противнику левым боком, уменьшая площадь тела для возможного удара. На краткий миг он оказался не прикрыт клинком. Старшекурсник, готовивший эту атаку, ожидал именно такого движения.

Он использовал подготовленный замах и направил мощнейший удар вдоль тела землянина. Он неминуемо рубанул бы по голове присевшего Сергея, но в эти миллисекунды Кротов непроизвольно отбросил этику боя мечников. Он вскинул левую руку, подставляя предплечье под страшный удар учебного меча.

Не чувствуя боли в сломанной руке, он зарычал и, используя импульс, приданный ударом соперника, развернулся навстречу врагу. Меч выпал и медленно опустился на пол. В застывшем черно-белом мире исчезли все звуки. Глядя в неуспевшие среагировать, еще горевшие предвкушением победного удара, глаза, Кротов правой рукой перехватил предплечье курсанта. Продолжая разворот, он потянул противника за собой. Сорванный нечеловеческой железной силой, старшекурсник беспомощно полетел вперед, но Кротов не выпустил его руки.

Стоя на месте, одной рукой он крутанул противника так, что у того ноги оторвались от пола. Все вокруг испуганно сморщились, услышав хруст в завернутой руке. Завершая полукруг, землянин наконец отпустил бледнокожего. Тот пролетел метров десять, быстро перебирая ногами и пытаясь не упасть, но не удержался и покатился по пластику пола. Меч отлетел и застыл в углу зала.

Приходя в себя, Сергей огляделся. Мир оживал, расцвечиваясь красками. Растерявшиеся курсанты испуганно переводили взгляд с Кротова на бледнокожего. В неестественно изогнутой сломанной руке проснулась боль. Стараясь не застонать, он прохрипел:

– Вызывайте медиков. Ему надо срочно в медмашину.

Он кивнул в сторону пытавшегося перевернуться курсанта. Окружающие словно только и ждали этих слов – все засуетились, сразу несколько начали вызывать медиков. Старшекурсника окружили. Кротов поднял меч и, найдя глазами хозяйку, подошел к ней.

– Спасибо!

Та автоматически взяла меч, не отрывая глаз от лица Сергея.

– Как ты это сделал?

Потом сразу, без перехода, не дожидаясь ответа, схватила землянина за руку. Увидев невозможный изгиб предплечья, она сразу все поняла:

– Тебе самому надо в медмашину! У тебя рука сломана!

Кротов осторожно освободил рукав и пробормотал, смотря в сторону.

– Я знаю. Сейчас пойду, полечусь.

В Академии всячески поддерживали дух соперничества и приветствовали любые единоборства, не без основания считая, что для будущих офицеров это необходимая часть подготовки, как физической, так и в большей степени – психологической. Поэтому информация об этой схватке не ушла выше дежурного офицера-воспитателя. Кротов напрасно прождал вечернего вызова к полковнику Лее Рейнис. После посещения медмашины, лежа на кровати, он обдумывал свое поведение в этом бою.

Все было нормально, как всегда, до момента, когда он не смог уйти от удара по голове. Тут он начал вести себя так, как никогда не повел бы раньше. Это был уже не первый случай. Он вспомнил, как бросился навстречу огромному зверю на прогулке со Снежей. Во время драки в столовой – тоже. Он заметил, что это происходит, когда опасность для него переступает определенную черту. Тогда организм сам включает какие-то неведомые резервы. «Как будто я бессмертный», – усмехнулся Кротов. В прошлой жизни – до Зорна – он никогда не повел бы себя так. И еще это – внезапная потеря слуха, когда все звуки исчезают, движение вокруг замедляется и приходит ощущение, что тебе все по силам. Как тогда, на Гроне – он чувствовал, что может разорвать малети голыми руками.

Если организм так стал реагировать на опасность для него, то почему он не включился в катере? Там Кротов уже точно похоронил себя. Или, может, он каким-то образом отличает реальную угрозу от мнимой? Ведь, как оказалось, в том полете ему не грозило абсолютно ничего.

Заниматься фехтованием Сергей все-таки начал. В следующий раз придя в зал, он опять встретил удивленные взгляды занимающихся. Но никто уже не пытался выдворить его отсюда. Он не стал допытываться, чем вызвано изменение поведения старшекурсников. Главное – теперь он мог заниматься тем, что ему действительно было интересно. Если все другие дисциплины Кротов изучал, хоть и добросовестно, но по обязанности, то здесь он вкладывал душу. Магия работы с клинком захватывала его, заставляя забыть обо всем.

* * *

Прошло три месяца, и первокурсники получили право первый раз выйти в гражданскую часть города. Кротов, глядя на лица одногруппников, тоже заразился лихорадкой смены обстановки. Казарма даже ему – привычному к этому – надоела до чертиков. «Пойду, развеюсь», – решил он. Из разговоров Сергей знал, что в городе можно выпить – главное не переборщить и не попасться военной охране.

Перед выходом Ранза, по команде Сэмюэль, построила взвод. Нэния оглядела своих курсантов. На красивом холеном лице девушки застыла маска официальности.

– Значит, никто не хочет остаться в казарме? Понимаю. Послушайте небольшой инструктаж. Для вас, пробывших так долго в казарме, город окажется полным соблазнов. Запомните все, что в этом городе легально – разрешено. Если, конечно, позволят ваши финансы.

Лейтенант едва заметно улыбнулась и продолжала:

– Все, что нелегально – под запретом. Это все, что я хотела сказать вам официально. Теперь неофициальная часть. Если напьетесь, должны протрезветь до прихода в казарму. Если подеретесь – чтобы не попались военной охране. Если попались охране – должны убежать. Вы спецназовцы, а не какая-нибудь пехота. Думаю, не надо говорить, что спецназ своих не бросает. Насчет любовных похождений – каждый решает сам. Но я бы не советовала. Успеете еще. Теперь увольнения будут чаще. И еще одно – мой взвод самый лучший, и я признаю только «найденные» знаки других батальонов. В моем взводе не бывает «потерянных» знаков! Запомните это навечно! Ранза и командиры отделений – вы, как всегда, в ответе за своих подчиненных. Все! Разойдись!

Стоявшие рядом взводы тоже распустили. Толпы курсантов, одинаковые в своих зимних темно-зеленых куртках и теплых кепи, потянулись к всегда закрытым воротам, ведущим в город. Теперь они были разведены. Возле прозрачного здания дежурного стояли офицер-воспитатель и трое дежурных старшекурсников. Они смеялись, глядя на возбужденные, горевшие ожиданием, лица первокурсников.

Идти не строем было непривычно. Так и хотелось подстроить шаг. Не обращая внимания на толпы новеньких, небольшие группы старшекурсников быстро шагали куда-то к своим уже излюбленным местам.

Вчера вечером в комнате разгорелся спор, куда сходить в первом увольнении. Сошлись в одном: первым делом надо зайти в кафе – поесть наконец еды по собственному выбору. Кротов, не участвующий в обсуждении, улыбался. Что в земной учебке, что здесь – для курсантов-первогодков на первом месте еда. Соседи подсчитывали свои финансы. На жалованье учащихся первого курса сильно не разгуляешься. Сергей потрогал карточку в кармане на плече. Ему, как раз, переживать не о чем – можно угощать весь батальон.

Его больше занимали мысли о квартале доступной любви, о котором столько разговоров прозвучало вечерами перед отбоем. Кротов уже давно думал о себе как о мужике, прошедшем все. Но на самом деле, в глубине души, он еще оставался поселковым российским парнем. О проститутках он знал только из книг и телевизионных репортажей, показывающих загнивающий Запад. Когда соседи пытались втянуть его в эти разговоры, он отмалчивался с видом все повидавшего знатока.

Голод по физической близости с противоположным полом особенно усиливался к концу недели. Постоянное общение с девушками-курсантами, непроизвольные физические контакты с ними во время занятий способствовали этому. Однако после обязательного в конце недели посещения медмашины влечение на время исчезало, чтобы вновь начать расти. Кротов догадался, что во время этих обязательных обследований у курсантов медицинскими средствами снимают сексуальное напряжение. Но, видимо, не полностью, так как разговоры о женщинах были ежедневными.

Иногда во сне к Кротову приходили женщины: курсантки, виденные днем; взводная Нэния Сэмюэль; однажды даже приснилась полковник Лея Рейнис. Но чаще всего появлялась Ранза. Её стройная фигура и, особенно, раскосые черные глаза – во сне все казалось наполненным неотразимой сексуальностью.

Ребята, жившие в его комнате, тоже видели подобные сны. Воображаемые любовные игры оставляли свои материальные следы. Сначала соседи стеснялись, просыпаясь и видя мокрое пятно на трусах или обслюнявленную подушку. Они боком неслись в туалет избавляться от компромата. Однако со временем привыкли, и при виде подобного раздавались лишь дежурные шуточки.

Кротов прошел все это еще в казарме Советской Армии. Просыпаясь, он отходил от дурмана сексуальных фантазий и начинал грызть себя. Он считал, что эти подростковые мысли оскорбляют память Джерези. Если бы ему снились абстрактные женщины, он бы так не переживал. Но то, что во сне приходили реальные девушки и женщины – его злило. «Я что, блин? Не прожил без бабы и полгода и уже забыл Рези?» Но ничего не мог с собой поделать – здоровый организм двадцатилетнего парня брал свое.

Хотя он так и не высказался насчет квартала «красных фонарей», но про себя решил, что обязательно туда сходит. Только посмотрю и все, успокаивал он себя.