Математик

Женщина понимающе кивнула, отложила ватку, которой она протирала испачканные краской пальцы и с готовностью прошла на кухню. Там она без «охов» и «ахов» принялась руководить молодым опером с физиономией боксера.

– Переверните ее, пожалуйста, лицом вниз. Да, вот так. Чуть-чуть сюда. Лицо было повернуто вправо. Левая рука согнута, прижата телом, а правая, наоборот, вытянута. Кисть лежала в луже среди рассыпавшихся цветов. Эти розы я ей подарила две недели назад, первого октября. Я только с лета на пенсии. Мне некоторые ученики до сих пор цветы дарят на день учителя. Вот я с ней и поделилась. Софья Евсеевна ведь тоже учителем была, преподавала математику в ПТУ. Но о ней все забыли.

Валентина Ипполитовна укоризненно посмотрела на Стрельникова, будто он лично виноват в забвении погибшей учительницы.

– Не отвлекайтесь, – вежливо одернул ее старший лейтенант. – Посмотрите внимательно. Теперь всё так, как вы застали?

Пенсионерка повертела седой головой и утвердительно кивнула.

– Да, именно так.

– А где до момента преступления стояла ваза с цветами? – поинтересовался оперативник, перебегая взглядом от Вишневской к притихшему Данину.

– На холодильнике. Вот здесь, – первой указала Валентина Ипполитовна.

– Угу, высоко. Значит, случайно зацепить при падении жертва ее не могла. – Он крикнул в коридор. – Семеныч, ты закончил?

– Готово, – подтвердил Барабаш.

– Зафиксируй картинку.

Эксперт попросил всех отойти и щелкнул несколько раз фотоаппаратом. Когда он закончил, старший лейтенант вопросительно посмотрел на него.

– Семеныч, что у нас с пальчиками?

– На вазе, которая послужила орудием убийства, имеются свежие отпечатки правой руки этого человека. – Эксперт без эмоций указал на Константина Данина.

Виктор Стрельников победоносно улыбнулся. Дело и впрямь оказалось не сложным. Его голос окрасился стальными нотками:

– Константин Яковлевич, мы задерживаем вас по подозрению в убийстве Софьи Евсеевны Даниной.

Старший лейтенант сделал знак оперу-боксеру. Матыкин мгновенно оказался рядом с математиком и железной хваткой сжал ему кисти рук.

– Зачем? Это же бессмысленно! – возмутилась Вишневская. – Константин здесь проживает, и его отпечатки, естественно, могут быть где угодно.

Милиционер поежился под сердитым взглядом бывшей учительницы, но проявил твердость.

– Увести, – кивнул он коллеге. – Вези в отдел.

Щелкнули наручники. Данин, молчавший всё это время и напряженно смотревший в пол, еле слышно произнес:

– Теорема Ферма… из-за нее…

Он хотел что-то показать, но молодой оперативник подтолкнул упирающегося Данина к выходу.

– Пшел, – буркнул опер-боксер. – Следователю будешь про теоремы байки заливать.

Константин с трудом удержал равновесие. Его качнувшаяся голова оказалась около учительницы. Тусклые глаза под толстыми стеклами неожиданно посветлели. Данин шепнул:

– Там было не всё.

– Да, пошел ты! – ругнулся Алексей Матыкин и толкнул задержанного еще раз.

По коридору протопали две пары мужских ботинок. Эксперт Барабаш подхватил чемоданчик и хотел уйти вслед за ними, но около входной двери задержался и пригляделся к простенькому замку. В его руке появилась отвертка.

Вишневская проводила растерянным взглядом сгорбленную фигуру лучшего ученика и повернулась к старшему лейтенанту.

– Это невозможно! Я тридцать лет знаю Костю Данина. Он не способен на такое. Он безобиден. Константин думает только о математике.

– В жизни чего только не бывает, Валентина Ипполитовна, – Стрельникову было жаль бывшую учительницу. Как и многие обыватели, она пребывала в святой уверенности, что убийцы и насильники существуют где-то отдельно от обычных людей. – Пройдемте в комнату. Сейчас приедут из прокуратуры, и еще раз понадобятся ваши показания. После этого мы опечатаем квартиру.

– Вы совершаете ошибку. Костю нельзя арестовывать.

– Я делаю свою работу. Дальнейшее будет решать следователь.

Расположившись в комнате, старший лейтенант дождался, когда женщина чуть-чуть успокоится, и смущенно спросил:

– А что за теорему он упомянул.

Валентина Ипполитовна удивленно вскинула выщипанные брови.

– Верно говорят: как корабль назовешь, так он и поплывет. Вам бы Стрельников только стрелять. Теорема Ферма – самая великая недоказанная теорема в математике! Ее более трех с половиной веков пытались доказать самые гениальные умы. Разве вы не помните, я рассказывала о ней в школе после изучения теоремы Пифагора?

– Я помню, что если нет доказательства, то это только гипотеза, а не теорема.

– Однако Пьер Ферма, который ее сформулировал, утверждал, что знает ее доказательство!

5

1637 год. Тулуза. Франция.

– … на основании вышеизложенных фактов я считаю, что вина подсудимого полностью доказана. – Старый прокурор закончил свою нудную речь и с равнодушной усталостью посмотрел на судью.

Пьер де Ферма[2 - Пьер де Ферма (17 августа 1601 – 12 января 1665) – французский математик. По профессии юрист. Автор ряда выдающихся работ, большинство из которых было издано после смерти его сыном. При жизни Ферма, полученные им результаты становились известны благодаря переписке и личному общению.], Главный судья Суверенного суда парламента Тулузы, снисходительно усмехнулся. Но легкого движения его губ никто из присутствующих не заметил, Ферма уткнул подбородок в сцепленные ладони и почти прикрыл глаза. Со стороны казалось, что он анализирует слова прокурора и мучительно размышляет о судьбе подсудимого. Однако если бы кто-нибудь из публики услышал его внутренний голос, то наверняка ужаснулся.

«И это доказательство? Разве твои бредни можно величать столь высоким словом? – мысленно издевался судья над словами прокурора. – Часом раньше те же доводы приводил защитник и делал из них совершенно иные выводы. Что вы, великосветские недоучки, знаете о доказательствах?! Только в математике однажды доказанную истину никто не сможет опровергнуть. Математическое доказательство абсолютно! Ему не грозит ни время, ни циничные рассуждения тупиц подобных вам. В математике законы не меняются с приходом новых правителей, а истина не зависит от воли судьи. Незыблемость математических доказательств достойна восхищения в отличие от вашего продажного словоблудия».

Пьер де Ферма опустил руки, приподнял голову. Все в зале напряженно следили за главным действующим лицом процесса и ждали приговора. А облеченный властью судья желал быстрее скинуть свою неудобную мантию и оказаться в доме за рабочим столом, где его поджидали увлекательные математические задачи.

«Пора заканчивать эту волокиту», – решил Ферма, приосанился и зычным голосом объявил приговор: сожжение на эшафоте! Собрав бумаги, он быстро покинул зал. Реакция собравшихся его не интересовала. В конце концов, мир не станет хуже, лишившись еще одного преступника.

Дома, наспех поужинав, Ферма уединился в своем кабинете. Азартный блеск глаз выдавал в нем возбуждение охотника, заметившего в кустах очертания вечно ускользающей вожделенной добычи. Домашние знали, что в таком состоянии главу семьи нельзя тревожить.

Пьер де Ферма сел за стол и зажег свечи. Два огонька на подсвечнике осветили раскрытый том «Арифметики» Диофанта Александрийского. Пальцы судьи любовно разгладили страницы толстой книги с полутора тысячелетней историей. Ровесница «Нового завета», настоящая библия математиков, была написана греческим ученым Диофантом в древней Александрии.

В те времена книги и рукописи для Александрийской библиотеки собирались по всему миру. Каждый прибывающий в город корабль обязан был сдать имеющиеся на его борту книги в городскую библиотеку. Текст переписывался, копия возвращалась владельцу, оригинал оставался в городе. Кропотливыми усилиями образованных греков на протяжении нескольких веков была сформирована самая большая библиотека античного мира.

Блестящий математик Диофант[3 - Диофант Александрийский – древнегреческий математик, живший в III веке. Написал «Арифметику» в 13 книгах. Сохранились только первые 6 книг.], работавший в Александрийской библиотеке, не только собрал воедино все достижения того времени, но систематизировал их и дополнил общими правилами и условными обозначениями. Он создал тринадцатитомную математическую энциклопедию, которой суждено было возродить интерес к математике в средние века. Пожары и войны не пощадили его труд. Сохранилось лишь первые шесть томов, которые прошли долгий путь через арабские страны, Константинополь и Ватикан, чтобы в семнадцатом веке увидеть свет на латинском языке.