Конкурс на тот свет

– Сорок пять, – запоздало согласилась мать Лизы. – Триста пятьдесят два минус сорок пять, это какой теперь конкурс получается? – уставилась она на Евтушенко.

– Две целых и… – Саша задумался. – Около двух с половиной. Был бы здесь Заколов, вычислил бы точно.

– Много, еще много, – огорчилась женщина. – Лизка, ты хвостом не крути! Сходишь на консультацию – и сразу домой, за учебники. Завтра экзамен.

Дочь покорно кивнула.

– Ну, чего будем делать? – спросил Борис, когда мама Лизы ушла. – Может, пока время есть, смотаемся на речку, окунемся.

– У меня купальника нет, – растягивая слова, вяло произнесла Лиза. Она всегда говорила медленно и лениво.

– Ну и что! У меня тоже нет! – Радостно сообщил Борис с игривым блеском в глазах. – Знаешь, что такое стиль топлес? Это когда девушки без лифчика купаются. Прямо на пляже! На западе сейчас это очень модно. И никто не стесняется.

– Не…, я не пойду, – замотала головой Лиза. – У них там и эти есть, как их… нудисты. Совсем голые ходят, как психушные, и никто их не лечит.

– Да я не заставляю тебя раздеваться. Можно ведь купаться и в белье. Купальник – это условность.

– А ты сам девушек топлес на пляже видел? – недоверчиво спросил Евтушенко.

– В Москве, к сожалению, пока такое не принято, – расстроился Борис. – Многие дамы готовы, да мужики у нас не образованные, могут не так понять. Сорвутся… А вот в Югославии это сплошь и рядом. Мне один знакомый рассказывал. Там даже конкурс проводится: «Мисс бюст побережья». Эх, Лиза, если бы у нас был такой конкурс, я бы за тебя обеими руками и ногами голосовал.

«И прочими конечностями», чуть было не брякнул Сашка.

Борис откровенно разглядывал обтянутую блузкой грудь девушки.

– Ну что, двигаем на речку? Покажем всем, как купаются в передовой Европ? – бодро предложил он.

Лиза опустила задумчивый взгляд на грудь и юбку, видимо вспоминая, какое на ней белье.

– Не-е…, не пойду, – серьезно сообщила она. – Неприлично.

Слушая их разговор, Саша живо представил, как вечерами Борис уговаривает девушку отбросить глупые условности, а Лиза каждый раз долго думает, хлопает ресницами и, медленно поворачивая голову, протяжно говорит: «Не-е…». Может, из-за такого мычания девчонок и называют тёлками?

– Я Тихона подожду, – решил Саша. – А ты, Наташ?

За разговором о топлес все забыли о ней. Грудастая Лиза затмила худенькую Наташу.

– Я в общежитие, – сказала девушка, прикрыв тетрадью маленькую грудь. – Вдруг, Света нашлась! Ее отец настроен так решительно. А потом я вернусь на консультацию.

Глава 11. Пленник подземелья

Тихон приоткрыл тяжелые веки и сразу не смог сообразить: где он, что произошло? В голове шумело, со лба стекала вода, а перед ним стоял Николая Егорович с пустой бутылкой в руке.

Тихон с трудом перевел взгляд слева направо и сверху вниз. Тесная низкая комнатушка без окон, без дверей. Под потолком тускло светила запыленная лампочка. Что-то мешало рукам сзади. Он дернулся несколько раз и понял, что крепко связан. Тихон склонил голову и увидел, что стоит на коленях на земляном полу. Он еще раз обвел взглядом пространсво и догадался, что находится в маленьком погребе, который обычно делают в гаражах. Вон стоит несколько банок с соленьями, а справа дохлая лесенка ведет вверх к закрытому люку. Руки примотаны сзади к какой-то трубе, а перед ним высился, тяжело дышащий Николай Егорович.

– Ну, что, теперь поговорим? – пихнул он Тихона ногой. – Где Света?

Тихон не сразу въехал, о ком идет речь, а когда понял, то несказанно удивился вопросу, который уже два дня не давал ему покоя.

– Света? – пошевелил он губами, чувствуя нарастающий шум в голове. – Если бы я знал…

– Как не знаешь? Ты последний, кто был с нею!

– Я ее искал, но не нашел.

– Врешь! Ты придуривался! Ты делал вид, что ищешь ее, а сам… – Николай Егорович шумно засопел и размазал кулаком по щекам то ли пот, то ли слезы. – Откуда у тебя ее трусики?

Тихон попытался встать с колен, постепенно осознавая, чего от него добивается разъяренный, нависший над ним человек. Ужасно болела голова, левое плечо ныло, как после вывиха, ноги затекли и не слушались, а руками невозможно было опереться. В конце концов, он с трудом поднялся и почувствовал, как в онемевшие ноги колючей проволокой начала пробиваться кровь.

– Я не знаю, где ваша дочь. Ее трусы я нашел в туалете. Это может подтвердить Наташа.

– Она сказала, что накануне там ничего не было! А на следующий день, когда ты зашел один, то вдруг сразу нашел! Откуда у тебя ее белье, сволочь? – крикнул Николай Егорович. – Ты притащил их с собой! Ты снял их со Светы! С моей девочки! Говори, что ты с ней сделал?

Хотя Тихону и удалось встать с колен, он был совершенно беззащитен перед разгневанным человеком. Николай Егорович яростно тыкал донышком пустой бутылки в грудь Заколова. Он придвинулся вплотную, заслонив головой лампочку, и Тихон видел лишь темный силуэт, брызгающий слюной. Что он мог объяснить отчаявшемуся отцу пропавшей девушки?

– Я ни в чем не виноват, – твердил Тихон. – Я не имею к пропаже вашей дочери никакого отношения. Я так же, как и вы, хочу ее найти.

Николай Егорович с размаха ударил бутылкой Заколову под ребра. Потом отбросил стекляшку, и стал молотить кулаками, а в завершение двинул коленом в пах. От боли Тихон съехал на корточки. Хоть он и успел напрячь тело, и стойко перенес неумелые тычки, но от первого удара бутылкой и последнего пинка ногой он не мог защититься, и именно эти удары причинили сильнейшую боль.

Сидя на корточках, Тихон с трудом приходил в себя, ожидая дальнейших побоев. Он сжался и закрыл глаза, понимая, что самым уязвимым местом осталась незащищенная голова.

Он ждал новых ударов от обезумевшего человека, но неожиданно услышал бурные всхлипывания, переходящие в жуткий вой взрослого мужика. Тихон раскрыл глаза. Перед ним на коленях стоял плачущий Николай Егорович и умолял:

– Ну, скажи, скажи, я тебя прошу, что с ней? Если она жива, я все прощу. Где она? Может, между вами что-то было – такое, взрослое, а она испугалась и уехала? Я пойму. Может, она стыдится этого и прячется? Ты говори, рассказывай, что между вами произошло? Только не молчи.

– Я видел вашу дочь всего два раза. В общежитии, четыре дня назад, и на консультации перед первым экзаменом, – устало ответил Тихон. – Я с ней почти не разговаривал. Об ее исчезновении я узнал от Наташи. Где она, и что с ней, я не знаю.

– А трусы ее у тебя откуда?

– Я уже объяснял.

– Хватит врать! – взвился Николай Егорович. – Ты сам их подбросил в туалет! Ты первым стал болтать про сексуального маньяка, чтобы отвести от себя подозрения!

Тихон молчал, а Николай Егорович говорил все громче и громче, перешел на ругань, поднялся и со словами: «Сволочь, гад, подонок!» стал методично избивать Тихона. Он долго колошматил руками и ногами, пока не устал. Его рот шумно открывался, голова качалась в такт дыханию. Он пристально посмотрел на Тихона, убедился, что тот его понимает, и четко с расстановкой произнес:

– Если не признаешься, и ничего не расскажешь, я тебя здесь сгною!

В рот Заколову впихнули противную тряпку. Заскрипела лесенка, хлопнул люк, подвал погрузился в непроглядную тьму.

Евтушенко примостился на каменном парапете у входа в институт. Отсюда он наверняка бы заметил Тихона даже в столь оживленной толпе. Ведь друг обещал, что обязательно придет.

Народ постепенно расходился. Ушли родители, кто радостный, кто не очень. Некоторые из абитуриентов подавали апелляцию, но после ее рассмотрения быстро уходили, еще более угрюмые, чем прежде. Многие разбежались по делам, но кое-кто из абитуриентов резвился во дворе.

Прошло несколько часов. Тихона все не было. К началу консультации все вновь подтянулись в институт.

В аудитории Сашка сидел рядом с вернувшейся Наташей. Ничего нового он для себя не услышал и после окончания собрался быстро уйти, чтобы искать Тихона.

– Я останусь, спрошу кое-что у преподавателя, – сообщила Наташа.